Инженер Петра Великого 2 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 34

И главное — я решил показать комиссии работающее производство. Когда генерал Ренцель со своей свитой (где я с неудовольствием заметил пару чинуш с откровенно злыми мордами) прибыл на завод, я повел их прямиком в новые цеха.

Сначала — литейка. Показал новые печи, рассказал про «чистый» чугун, про контроль плавки. Как раз шла отливка труб для композитных стволов — комиссия своими глазами увидела весь процесс. Потом — кузня. Грохочущий мехмолот произвел на них неизгладимое впечатление. Тимофей специально для них отковал на нем массивную болванку, показав скорость и мощь машины. Затем — механический цех. Вот тут-то и был главный козырь. Сверлильные станки работали, вращая стволы. Токарные обтачивали цапфы. Трансмиссия от водяного колеса мерно гудела, приводя все в движение. Я показал им готовый ствол с идеально ровным каналом, дал сравнить со старым. Показал унифицированные детали замков, которые мои слесаря обрабатывали по шаблонам.

Ренцель ходил с каменным лицом, задавал каверзные вопросы, пытался найти изъяны. Но против фактов не попрешь. Работа шла, станки работали, качество продукции было очевидно выше прежнего. Мои ученики и мастера отвечали на вопросы четко, со знанием дела (я их проинструктировал заранее).

Потом я повел комиссию на полигон. Там мы провели показательные стрельбы. Сначала — из композитной пушки, усиленным зарядом. Потом — залп картечью по щитам. А под конец я сам метнул несколько гранат с новым запалом — все сработали как часы. Эффект был ошеломляющий. Даже Ренцель не смог скрыть удивления и интереса.

После полигона он вызвал меня к себе в контору Шлаттера.

— Что ж… фельдфебель, — сказал он сухо. — Должен признать, работа у вас на Охте проделана немалая. Машины ваши действуют, продукция… выглядит добротно. Хотя и требует дальнейших испытаний, разумеется. А затраты… затраты на все сии новшества весьма велики…

Я понял — он ищет, к чему бы придраться.

— Затраты велики, ваше превосходительство, — ответил я спокойно. — Но и польза для казны и армии будет велика. Меньше брака — меньше потерь металла и труда. Крепче пушки — меньше их рвется, дольше служат. Точнее стреляют — больше врага бьют. А гранаты и картечь — так и вовсе жизней солдатских сберегут немало. Разве ж это не стоит затрат?

Ренцель помолчал, побарабанил пальцами по столу.

— Возможно, возможно… Ваши документы мы изучим подробнее в Коллегии… А пока… продолжайте работу.

Он отпустил меня. Я вышел из конторы с чувством победы. Да, они пытались меня утопить. Но мой «меч» — реальные результаты работы — оказался сильнее их интриг. Комиссия уехала, я знал — их отчет, может, и будет содержать какие-то придирки, но в целом он будет положительным. Они не посмеют пойти против очевидных фактов и, главное, против воли Царя и Брюса, которые мои начинания поддерживали.

Враги снова отступили. Надолго ли? Не знаю. Главное, что я выиграл еще один раунд в этой подковерной войне и получил время, чтобы двигаться дальше.

После того, как комиссия генерала Ренцеля уехала, не солоно хлебавши, случилось то, чего я, честно говоря, не ожидал так скоро. Пришел указ за подписью самого Государя. Мне присваивался следующий чин — поручика артиллерии. Поручик! Это был полноценный офицерский чин, обер-офицерский, как тут говорили. Я перескочил через ступеньку прапорщика, что само по себе было знаком особой милости. И личное дворянство, пожалованное мне ранее, теперь подкреплялось реальным офицерским статусом.

Правда, я не понял почему мне дали награду, ведь завод-то я еще не достроил. Или Государь закрепил за мной особый офицерский статус, чтобы прекратить интриги? Мой вопрос, адресованный Орлову утонул в его ухмылке.

— Уже весь город говорит о твоем заводе. — Это единственное, что он обронил, по этому поводу. — Не поймут государя, коли без награды положенной будешь. Комиссия де ничего не смогла найти — а шуму столько ранее было. А как сам образцовый завод достроишь — так и еще награда будет, уверен.

Вот так! Теперь я офицер! Может Государь поднял меня в звании, чтобы на «потешных учениях окопов» я мог по чину титуловаться с генералами? Вроде и офицер, а не солдатик. Не знаю…

Эта новость на Охте произвела эффект посильнее взрыва в моей лаборатории. Теперь я был «господин поручик Смирнов». Разница была колоссальная в этом мире, помешанном на чинах и субординации.

Первые изменения я ощутил чисто бытовые. Полковник Шлаттер, скрипя зубами от зависти, но не смея ослушаться царского указа (да еще и подкрепленного, я уверен, внушением от Брюса), распорядился выделить мне жилье, соответствующее новому чину. Мой домик сочли «неподобающим» для офицера. Мне предоставили небольшой, вполне приличный деревянный дом в Офицерской слободе, в отдельном квартале рядом с заводом, где жили младшие офицеры, инженеры (в основном иностранцы) и некоторые важные мастера. Домик побольше предыдущего — несколько комнат, кухня, сени! С мебелью, правда, было туго — стол, пара лавок да топчан для сна.

Мой денщик Потап пытался изображать из себя заправского камердинера. Чистил мой единственный приличный кафтан, бегал на рынок за провизией, пытался даже готовить что-то съедобное (получалось плохо, но я не привередничал). Он обращался ко мне исключительно «ваше благородие», кланялся в пояс и смотрел с собачьей преданностью.

Жалованье поручика было уже не чета прежнему. Теперь я мог не думать о том, хватит ли денег на хлеб и сапоги, мог позволить себе кое-какие излишества. Наконец, появилось нормальное питание. Я даже стал обрастать нормальной мускулатурой за счет калорийной пищи. Даже смог немного помогать своим пацанам-ученикам, подкидывая им то на еду, то на одежонку — они хоть и были на казенном коште, но жили впроголодь.

Но главное изменение было не в деньгах и не в доме. Изменилось отношение людей. Мастеровые и работяги, которые раньше звали меня Петром Алексеичем или просто «мастером», теперь обращались «ваше благородие», снимали шапку за десять шагов и старались лишний раз на глаза не попадаться. Солдаты охраны при встрече отдавали воинское приветствие, вытягиваясь в струнку. Это было непривычно и даже немного коробило. Я по-прежнему оставался тем же Смирновым, инженером, который ковыряется с железяками, но мундир офицера создавал невидимую стену между мной и теми, с кем я еще вчера работал бок о бок.

А вот ровня — другие офицеры, особенно те, что постарше чином или знатнее родом, — приняли меня в свой круг весьма настороженно. Для них я был чужаком, выскочкой «из грязи в князи», мужиком, непонятно как получившим дворянство и офицерский чин. Они здоровались сквозь зубы, смотрели свысока, а за спиной, я уверен, судачили о «царском любимчике» и «колдуне». Особенно косились иностранцы-инженеры, которых Петр понавыписывал из Европы. Они считали себя носителями истинных знаний, а меня — необразованным выскочкой, которому просто повезло. Их снисходительное презрение я чувствовал почти физически.

Так что новый чин принес и новые проблемы. Я оказался в каком-то подвешенном состоянии: для простых работяг я стал «барином», а для «благородий» — «мужиком» в офицерском мундире. Приходилось лавировать, выстраивать новые отношения, доказывать все делами.

Если мужская часть заводского и околозаводского общества отнеслась к моему повышению настороженно или завистливо, то женская… О, тут все было гораздо интереснее и опаснее. Раньше на меня разве что дворовые девки хихикали издали (Дуняшу не беру в счет). Теперь же, когда я стал «господином поручиком Смирновым», да еще и с репутацией «умельца на хорошем счету у Царя», я внезапно превратился в объект пристального женского внимания.

Первыми активизировались мамаши с дочками на выданье из числа конторских чиновников и небогатых купцов Охтинской слободы. Стоило мне выйти из своей мастерской или пройтись по улице, как тут же «случайно» попадались навстречу: то сама мамаша с дочкой, чинно прогуливающиеся, то одна дочка, якобы идущая в лавку. Начинались реверансы, аханья, расспросы о «диковинных машинах» и «государевой службе». Дочки жеманно опускали глазки, краснели, а мамаши нахваливали их скромность, хозяйственность и прочие девичьи добродетели. Я вежливо раскланивался, отвечал односложно и старался поскорее свалить — от этой ярмарки невест меня подташнивало.