Культивация зельевара (СИ) - Крынов Макс - Страница 47

Копьё описало плавную дугу, отклоняя в сторону брошенный нож. Я двигался легко и свободно, будто на последнем поединке с Гусом.

Мечник ударил сверху вниз; шагаю чуть вправо, и пылающий клинок проносится мимо плеча. Разворачиваюсь на носке и бью древком в висок — хрустит кость, противник падает на землю.

Четыре.

Кинжалы вспыхнули ослепительной молнией. В грудь будто лошадь саданула копытом. Меня откинули обратно в центр круга, и уже не выпускали оттуда. Но и сделать ничего не могли.

Меня окружили опытные практики, но им не удавалось попасть. Даже с обожженной правой рукой, которая едва шевелилась, я превосходил каждого из них — пока я держал копье, я видел рисунок боя целиком. Каждая техника была для меня очевидна за мгновение до её применения: огненные шары пролетали мимо, оставляя обугленные кратеры; земляные пики вырастали там, где я стоял секунду назад; ледяные лезвия рассекали воздух впустую. Я уворачивался, позволяя противнику тратить силы и духовную энергию.

Против девятерых я не мог сражаться так умело. Против четырех я держался на равных.

— Довольно! — взревел Лауд Крайслер. — Сдохни уже наконец!

Шичжан выплеснул накопленную энергию в технике. Огромная волна багрового пламени взорвалась во все стороны, не щадя никого вокруг. Двое солдат закричали в ужасе и боли, их тела мгновенно превратились в пепел. Едва успеваю полностью закрыть льдом лицо, как удар настигает и меня — мир вертится бешеным вихрем огня и боли.

По доспеху снаружи стучит, будто я оказался в дробилке. Меня крутило, вертело и швыряло, срывая ледяные пласты доспеха — тот казался не прочнее бумаги, хотя задерживал мечи. Трещали ребра, руки пронзила жуткая боль.

Наконец тряска закончилась. Смешно, но единственным нетронутым и неповрежденным куском ледяного доспеха был наспех намороженный шлем.

Я заставил лед перед лицом разойтись.

Зрелище не удивило. Пока я летел, я сломал пару хилых деревьев, проделал широкую просеку в кустах, содрал пласт дерна. Копье не выпустил — сработал бонус «твердой хватки». Сработал впервые за долгое время, но разом окупил себя.

Левая рука не шевелилась. Зато оставалась обожженная правая, которой я перехватил древко.

Сплюнул кровь на траву, но рот медленно наполнялся новой порцией. Пока летел, прикусил щеку, но у организма хватало более важных повреждений.

— Упс… — булькнул я и сплюнул новую порцию крови.

Недооценил противника. Не думал, что Лауд пожертвует своими людьми ради победы. Солдаты в кругу избегали массовых техник — шичжан же применил её без особых колебаний.

Шевелиться не хотелось. Не хотелось сражаться, повод для боя теперь казался не стоящим полученных травм. Боль отрезвляла, смывала дурацкие социальные расслоения и нашептывала, что главное в жизни — прожить жизнь без боли. Меня накрыло тем самым состоянием, которое бывает после проигранной драки, когда все болит, лежишь отбуцканный и понимаешь, что все можно было решить и без драки.

Я на самом деле мог полежать и отдохнуть, вот только я видел, как в тридцати метрах от меня кто-то тоже лежит и отдыхает. И надо бы помочь ему продлить отдых до вечности, чтобы моих родных не положили в могилы.

Зачастую в драках равных по силе противников проигрывает тот, у кого первого закончились (или «закончились», как он посчитал) силы. Так что я через чудовищное «не хочу» переместился к метке (техники работали исправно, даже если у меня не было ни капли физических сил). Тяжело дыша, я едва поднялся на дрожащие ноги и метнул копьё. Метнул вяло, слабо, оно вонзилось в землю около ближайшего солдата Крайслеров, который едва шевелился, пытаясь подняться.

— Нет, нет… — слабо бормотал солдат.

В следующее мгновение я переместился к оставленной на копье метке и вонзил наконечник под сорванную защитную пластину на бедре — до черепа бы не дотянулся, а шагать — лишний риск упасть и не подняться.

Копье вонзилось всего на четверть наконечника — сил во мне было, как в ребенке. Затем я пустил по копью столько теневой энергии, сколько смог: практик дико заорал, а потом замолк.

Три.

Или не три? Сколько вообще практиков осталось в живых?

Впрочем, сколько бы ни осталось, биться с ними на равных я вряд ли смогу. Поверхностный осмотр показал, что у меня сломаны рёбра — одно и вовсе вспирает под кожей бугром, левая рука бесполезно висит, сломана в двух местах. Левая нога едва держит вес тела, и судя по крови, пропитывающей штанину, с ней тоже далеко не все в порядке.

И ко мне, такому красивому, по развороченному взрывом лесу шагал Лауд Крайслер.

Едва заметив практика, я вызвал теневую тропу и тенью скользнул по тропе на сотню метров. Дальше не смог — техника пошла вразнос и я выпал в реальность, оказавшись в траве, стоя на коленях.

Я потянулся к поясу и обнаружил единственное зелье, болтающееся на обрывках пояса. Когда и как потерял остальные, не помню.

— Не дайте ему выпить лечебное зелье! — раздался рев Лауда Крайслера. Характерно, что сам командир ко мне не спешил. Возможно, именно он успел бы помешать мне, но Крайслер предпочел потратить время поднимая двух последних подчиненных и отправляя их ко мне пинками.

Дойти троица не успела: я уже сорвал пробку зубами и выпил содержимое флакона. Раны не затянулись: выпил я не лечебное зелье, а эликсир сродства со льдом.

Ци льда ворвалась в моё тело ледяной бурей. Я начал намораживать вокруг себя новый доспех. Напротив лица я поставил едва прозрачную ледяную пластину, а остальное тело заковал в сплошной кусок льда, стараясь сделать свою защиту как можно прочнее.

Лауд подошел ко мне в компании подчиненных.

— Тот, кто играет от защиты, обычно проигрывает! — заорал он и отправил с лезвия в мою сторону пару огненных вихрей, которые лишь слегка оплавили лед.

Не дождавшись ответа от ледяной глыбы, Крайслер осмелел — подступил поближе и долбанул артефактным мечом по ледяной броне. Клинок жалобно заскрежетал, но срубил десятисантиметровый пласт прочнейшего льда. Я вернул эти десять сантиметров за несколько секунд, но в затяжном противостоянии я и правда проиграю. Тем более солдаты Крайслеров тоже занялись делом: один метал в меня земляные булыжники, второй жег огнем с двух рук. Хорошо, что с их стороны покрытая инеем глыба казалась однотонной, иначе бы Крайслер постарался поскорее добраться до моей головы.

Противостояние затянулось. Лауд рубил лёд с одержимостью маньяка-геолога, его солдаты не отставали. А я намораживал разрубленный лед, конденсируя влагу из воздуха, и искал новые грани своего таланта.

Я знал, что после эликсира должно появиться нечто новое, как «плащ теней», только от ледяной Ци. Нечто большее, чем возможность наморозить вокруг себя толщу льда.

И я это нашел.

Я чувствовал весь лед вокруг себя. Слабо, но достаточно отчетливо. Большие пласты и крохотные осколки, спрессованный до каменной твердости лед и рыхлый, рассыпающийся на куски; обломки, отбитые Лаудом и инеевая крошка — во всем этом я ощущал едва уловимые нити связи.

Потянулся к льдинкам метрах в пяти от себя, и те задрожали. Не знаю, смогу ли поднять их в воздух — даже контроль забирал море энергии. Но мне и не требуется.

Лауд топтался по земле, на его сапоги налипала ледяная крошка. Я чувствовал это, но потянулся дальше, к другим осколкам, напитывая их своей духовной силой. Те, что дальше, подчинялись медленнее, и сил на это уходило больше. Но теперь лед налипал и на сапоги солдат.

— Ладно, — прошептал я в ледяном плену. — Попробую понять, на что я теперь способен…

Лед, налипший на сапоги солдат, разом стал дьявольски скользким, удержаться на ногах не получилось ни у первого, ни у второго. Причем сапоги скользнули именно туда, куда требовалось мне, и головы солдаты упали очень неудачно: каждая на подвернувшийся ледяной шип.

Лауд Крайслер сразу же попытался сбежать, вот только трудно сделать это, когда твои сапоги и ноги вморожены в огромный ледяной монолит. Крайслер был нужен для кражи воспоминаний — меня терзали явные сомнения, что ситуация с весельчаком была случайной. Произошедшее сегодня выглядело как многоэтапный план по выводу меня из себя.