Повелитель огня (СИ) - Опсокополос Алексис - Страница 26

Пролежал так, глядя в потолок, минут пять. С удовлетворением отметил, что силы возвращаются довольно быстро. Видимо, сходило наложенное заклятие. Ещё через пять минут я смог приподняться и сесть, опершись спиной о холодную стену. Осмотрелся.

Однозначно я находился в темнице. Довольно просторной — примерно четыре метра в ширину и шесть в длину. Рассчитана она была на десять узников, судя по спальным местам — жёстким, узким лавкам, покрытым тонким слоем гнилой соломы. Впрочем, солома ещё в большом количестве лежала и в нескольких местах на полу, так что, вполне возможно, время от времени допускалось и переполнение камеры. Но сейчас я был здесь один.

В ближайшем ко мне углу располагалось простейшее отхожее место — грубо выдолбленное углубление в полу с каменной окантовкой, чтобы не расползались нечистоты. Пол возле него был залит грязной водой. Видимо, уборку делали редко. Или не делали вовсе. Воняло от этого угла так, что я довольно быстро пожалел о вернувшемся обонянии и понял, что надо перебираться в противоположный угол камеры. Не то чтобы это сильно могло улучшить ситуацию, но хоть что-то.

Я попытался подняться. Тело отозвалось болью, особенно в боку и в плече, но встать получилось. Осмотрел комнату ещё раз. Заметил у одной из стен ведро с водой и ковш. Под потолком ровным жёлтым светом горел тусклый магический светильник. Функцию двери выполняла решётка — из толстых, рыжих от ржавчины прутьев, явно крепкая. С увесистым замком на массивных петлях.

Раз уж я встал, то решил подойти к этой решётке и попытаться выглянуть в коридор, насколько это возможно. Подошёл, схватился руками за прутья, чтобы не упасть, так как немного пошатывало — не до конца ещё отпустило заклятие. Постоял так пару минут, глядя на пустой длинный каменный коридор, уходящий вдаль. С удовольствием подышал через решётку относительно не вонючим воздухом.

Тишина давила, захотелось пощёлкать пальцами или кашлянуть, чтобы хоть как-то её разбавить. Но не успел, услышал чьи-то шаги — мерные, тяжёлые. Кто-то шёл по коридору, приближаясь ко мне. Кто бы это ни был, встречать его у решётки не хотелось, и я направился к одной из лавок — той, что находилась максимально далеко от отхожего места.

Сел на лавку, прислонился к стене. Камень был очень холодным, но сейчас это было даже к лучшему — хоть как-то бодрило.

А шаги всё приближались, и буквально через полминуты к решётке не спеша подошёл невысокий толстяк в грязном, сером плаще. В правой руке у него была секира, а на поясе болталась связка ключей. Похоже, тюремщик.

Толстяк посмотрел на меня своими маленькими невыразительными глазками, прищурился — видимо, плохо видел, затем ухмыльнулся, показав мне кривой зуб, с чувством собственного превосходства хмыкнул и… ушёл. Не проронив ни слова.

А я ещё какое-то время посидел, свыкаясь с тем, что происходит, хотя свыкнуться с этим было непросто. Отправили, называется, в захолустье скучать на долгие годы. А скучать-то не приходится. Ещё попытался вспомнить, как меня доставили в эту темницу, но ничего не вышло. Последнее, что я помнил, это грязный сапог перед глазами и крик: «Он нужен мне живым!» И голос. Удивительно знакомый, но не узнанный мной. Не хватило ещё буквально двух-трёх слов, чтобы узнать. Слишком быстро этот гад прокричал. Я по большому счёту даже смысл этих слов разобрал уже постфактум — слишком уж большой был стресс.

Но этот человек сказал, что я нужен ему живым. Значит, у него на меня есть какие-то планы, и, вполне возможно, мне в ближайшее время предстоит с ним встретиться. Вот тогда и узнаю, кто это был. А гадать смысла не было, да и голова раскалывалась. И ещё этот неприятный привкус во рту.

Я встал с полки и направился к ведру. Взял ковш, зачерпнул воды, понюхал её. Ничем не пахла, похоже, свежая. Попробовал и пришёл к выводу, что это нормальная вода, скорее всего, пригодная для питья — видимо, притащили вместе со мной. Я зачерпнул ковшом побольше, прополоскал рот, после чего от души напился. Два ковша выпил. И сразу заметно полегчало. Затем, отойдя немного в сторонку, я полил из ковша на ладонь, умыл лицо и шею. Вернулся к лавке и улёгся на неё.

После того как я попил, стало намного легче. Настолько, что меня даже разморило, и я задремал.

Трудно сказать, сколько я в итоге проспал на лавке — час, два или больше, но проснулся от громкого звука: кто-то лупил чем-то металлическим по прутьям решётки. Я открыл глаза, и до меня донёсся крик:

— Вставай! Иди сюда!

Идти я никуда не собирался, но приподнялся, сел на лавке и посмотрел на тюремщика. Тот выглядел ещё более важным, чем во время прошлого визита, и, заметив, что я проснулся, он заорал:

— Подойди к решётке! Сейчас с тобой будет разговаривать господин!

Я проигнорировал эти слова, и это не на шутку разозлило толстяка. Он с шумом провёл металлическим набалдашником секиры по прутьям решётки и совсем уж истошно заорал:

— Иди сюда! С тобой будет разговаривать господин!

— Ну это ему хочется со мной поговорить, — спокойно ответил я. — Вот путь он ко мне и идёт. Я подвинусь.

Такого ответа тюремщик не ожидал. Он открыл рот, вытаращил на меня свои маленькие глазки и запыхтел — видимо, от переполнявшего его возмущения не смог сразу подобрать нужных слов.

Так и не подобрал, потому как из коридора донеслись звуки шагов — приближались несколько человек, и толстяк, услужливо поклонившись, отбежал от решётки, уступив место возле неё… Лютогосту.

Так вот чей голос я услышал, прежде чем потерять сознание! Точно! А не узнал я его, потому что просто не мог предположить, что этот гадёныш мог сказать те слова.

Но он их сказал. И сейчас пришёл ко мне. Означать это могло лишь одно — этот выродок предал своего отца и помог захватчикам замка. В подтверждение моим словам Лютогост ухмыльнулся и с нескрываемой неприязнью произнёс:

— Тебя отдали мне, велиградский щенок!

Гадёныш сиял как начищенный самовар, моё нахождение за решёткой доставляло ему невероятное удовольствие. И нетрудно было сделать вывод, что раз он так себя ведёт, ему больше некого бояться. Любомира Чеславовича наверняка уже не было в живых. Крепинский князь или погиб при отражении атаки на замок, или его вообще ещё раньше убили. Тут никаких сомнений быть не могло. Если бы местная дружина отразила нападение, меня бы никто в темницу не бросил.

А вот княжий сынок-выродок был жив, здоров и с виду очень счастлив. Говнюк сотрудничал с врагами, возможно, это он помог им проникнуть в крепость, да и зелье за ужином мне подсыпал, скорее всего, он. И явно не только мне, раз я не видел князя среди защитников замка. Один ли Лютогост это сделал или в сговоре с кем-то — неважно. Главное — он предал отца. Из корысти ли или из страха он так поступил — это отдельный разговор, но он его предал.

Только вот кому Лютогост теперь прислуживал? Кто захватил замок Крепинского князя? Насколько я знал, в Девятикняжье были лишь две соперничающие друг с другом силы: Светозар и его союзники, в том числе и мой отец, да Станимир и его союзники. Ни первые, ни вторые не стали бы бросать меня в темницу. Но меня сюда бросили. Значит, была какая-то третья сила, которой было плевать на две другие. Но кто это мог быть?

— Ты слышал, что я сказал? — прервал мои мысли княжич. — Тебя отдали мне! И теперь я тебя повешу на рыночной площади!

— Брешешь! — спокойно ответил я. — Если б отдали, ты не петушился бы сейчас у решётки, а уже тащил бы меня на виселицу. Иди поучись врать, предатель!

Довольная ухмылка мигом слетела с физиономии Лютогоста, он насупился, запыхтел и подал кому-то знак рукой. Почти сразу же из глубины коридора к решётке притащили огромную корзину. Что в ней было, я не видел. Княжич тем временем снова неприятно оскалился и сказал двум слугам, что принесли корзину:

— Чего смотрите? Начинайте! Тому, кто попадёт ему в лицо, я дам печать!

Эти слова мне сразу не понравились, а когда слуги достали из корзины что-то круглое и принялись в меня этим бросать, я совсем разозлился. Быстро отошёл к дальней стене и принялся уворачиваться от брошенных в меня… овощей.