Граф Калиостро, или Жозеф Бальзамо. Том 1 - Дюма Александр - Страница 26

По простоте убранства спальня Николь ничем не отличалась от других помещений дома. Это был просто-напросто чердак, стены которого были оклеены серой с зелеными разводами бумагой. Меблировку каморки составляли складная кровать и высокая герань, стоявшая у слухового окна. Кроме того, Андреа отдала Николь громадную коробку, которая служила ей одновременно комодом и столом.

Николь присела на краешек кровати, Жильбер – на угол коробки. Поднимаясь по лестнице, Николь успокоилась. Овладев собой, она почувствовала свою силу. Жильбера же все еще сотрясала дрожь; он никак не мог обрести хладнокровие и чувствовал, как в нем копится гнев, тогда как девушке постепенно удалось его подавить в себе.

Некоторое время Николь молча смотрела на Жильбера; взгляд ее выдавал сильное раздражение.

– Итак, вы любите мадемуазель и, стало быть, обманываете меня? – осведомилась наконец она.

– Кто вам сказал, что я люблю мадемуазель? – в свою очередь спросил Жильбер.

– Так вы же назначили ей свидание!

– Кто вам сказал, что я назначил свидание именно ей?

– К кому же вы шли – там, во флигеле? К чародею, что ли?

– Может быть. Вы же знаете, что я честолюбив.

– Скажите лучше – завистливы.

– Это две стороны одного и того же понятия.

– Давайте не превращать разговор о деле в разговор о понятиях. Вы меня больше не любите, не так ли?

– Нет, не так. Я вас люблю.

– Почему же вы избегаете меня?

– Потому что, встречая меня, вы всякий раз ищете со мной ссоры.

– Вот именно: я ищу ссоры, так как мы больше не встречаемся.

– Вы же знаете, что я всегда дичился людей и стремился к одиночеству.

– Ага, значит, к одиночеству поднимаются по лестнице. Извините, не знала.

По этому пункту Жильбер потерпел поражение.

– Полно, Жильбер, будьте откровенны, если можете, и признайтесь, что вы меня больше не любите. А может, вы любите нас обеих?

– А если это так, что вы скажете? – спросил Жильбер.

– Скажу, что это чудовищно.

– Вовсе нет, это просто ошибка.

– Ошибка вашего сердца?

– Нашего общества. Вам ведь известно, что есть страны, где у каждого мужчины по семь-восемь жен.

– Но они же не христиане! – нетерпеливо отозвалась Николь.

– Они философы, – надменно парировал Жильбер.

– Стало быть, господин философ, вы сочтете правильным, если я последую вашему примеру и заведу себе второго любовника?

– Мне не хотелось бы относиться к вам несправедливо, мучить вас, обуздывать движения вашего сердца… Святая свобода выражается прежде всего в свободе выбора. Смените предмет своей любви, Николь, я не стану принуждать вас к верности – по-моему, она несвойственна человеку.

– Вот видите! – вскричала Николь. – Вы меня не любите!

Жильбер был сильным спорщиком – и не потому, что блистал логикой: просто его ум отличался парадоксальностью. И потом, он знал хотя и мало, но все же больше Николь. Девушка читала лишь то, что казалось ей забавным, а Жильбер, кроме этого, читал еще то, что казалось ему полезным. Поэтому, пока длился их спор, Жильбер постепенно обретал хладнокровие, тогда как Николь его теряла.

– У вас хорошая память, господин философ? – с иронической улыбкой поинтересовалась Николь.

– Иногда, – отвечал Жильбер.

– А вы помните, что вы мне сказали, когда пять месяцев назад мы возвратились с мадемуазель из монастыря Благовещения?

– Нет, напомните.

– Вы сказали мне: «Я беден». Это было в тот день, когда мы вместе читали «Танзая» под сводами старого, полуразрушенного замка.

– Прекрасно, продолжайте.

– В те минуты вы дрожали, и весьма сильно.

– Вполне возможно: по натуре я робок, однако делаю все, чтобы по примеру других избавиться от этого недостатка.

– И когда вы исправите все свои недостатки, то станете безупречным, – смеясь, проговорила Николь.

– По крайней мере сильным – ведь силу дает мудрость.

– Где вы это вычитали, скажите на милость?

– Какая вам разница? Вернитесь-ка лучше к тому, что я говорил вам в развалинах.

Николь почувствовала, что шаг за шагом теряет почву под ногами.

– Да, вы говорили: «Я беден, Николь, никто меня не любит, никто не знает, что у меня здесь что-то есть», – и прикладывали ладонь к сердцу.

– Ошибаетесь, Николь: если, говоря так, я и прикладывал к чему-то руку, то не к сердцу, а к голове. Сердце – это лишь нагнетательный насос, снабжающий кровью наши члены. Читайте «Философский словарь», статью «Сердце».

С этими словами Жильбер самодовольно выпрямился. Униженный перед Бальзамо, он показывал теперь свое превосходство перед Николь.

– Вы правы, Жильбер, кажется, вы тогда и в самом деле постучали пальцем по голове и проговорили: «Здесь со мною обращаются словно с дворовой собакой, но даже Маон счастливей меня». А я вам ответила, что, дескать, зря они вас не любят, и, будь вы моим братом, я бы вас любила. И мне кажется, что слова эти шли у меня из сердца, а не из головы. Но, может, я и ошибаюсь – я ведь не читала «Философского словаря».

– Вы были не правы, Николь.

– А потом вы обняли меня. «Вы сирота, Николь, – сказали вы, – я тоже; из-за наших унижений и нищеты мы с вами ближе, чем обычные брат и сестра. Давайте же любить друг друга, Николь, словно так оно и есть на самом деле. К тому же, если бы так оно и было, общество не позволило бы вам любить меня так, как мне этого хочется». А потом вы меня поцеловали.

– Возможно.

– Значит, вы тогда говорили так, как думали?

– Безусловно. Люди почти всегда думают так, как говорят в данный миг.

– Так что сегодня…

– Сегодня я на пять месяцев старше, я научился кое-чему, чего не знал раньше, и догадываюсь кое о чем, чего пока не знаю. Сегодня я думаю иначе.

– Значит, вы двоедушны, вы лжец и лицемер? – вспылив, воскликнула Николь.

– Не более чем путешественник, которого спрашивают, что он думает о пейзаже, когда он стоит в долине, а потом задают ему тот же вопрос, когда он взобрался на гору, закрывавшую ему горизонт. Теперь я вижу более широкую картину – вот и все.

– Выходит, вы на мне не женитесь?

– Я никогда не обещал жениться на вас, – презрительно ответил Жильбер.

– Вот как! – выйдя из себя, вскричала девушка. – Мне кажется, что Николь Леге и Себастьен Жильбер друг друга стоят!

– Каждый человек стоит любого другого, – возразил Жильбер, – только природа или образование заложили в разных людей различные достоинства и способности. В зависимости от того, больше или меньше развиваются эти достоинства и способности, люди больше или меньше удаляются друг от друга.

– И раз ваши достоинства и способности развиты больше моих, вы от меня удаляетесь.

– Естественно. Вы еще не умеете рассуждать, Николь, но уже начинаете понимать.

– Ну еще бы! Я понимаю! – вскричала Николь.

– Что же вы понимаете?

– Что вы бесчестный человек.

– Это не исключено. Многие рождаются с дурными инстинктами, но существует воля, которая помогает их исправить. Господин Руссо тоже родился с дурными инстинктами, однако он их исправил! Я поступлю так же, как господин Руссо.

– О боже! Как я могла полюбить такого человека? – воскликнула Николь.

– Да вы меня и не любили, Николь, – холодно отозвался Жильбер, – просто я вам нравился. Вы приехали из Нанси, где видели лишь семинаристов, которые были вам смешны, да военных, которых вы опасались. Мы с вами были молоды, невинны и полны желания лишиться последнего из этих качеств. Природа говорила в нас тоном, не терпящим возражений. Когда мы испытываем желание, что-то загорается у нас в крови, какое-то беспокойство, от которого мы хотим избавиться с помощью книг, а они его только усиливают. И вот, читая одну из этих книг – помните, Николь? – вы мне не уступили, нет, я ведь ни о чем вас не просил, а вы ни в чем мне не отказывали, – мы просто нашли тогда слово, доселе нам неизвестное. Месяц или два этим словом было слово «счастье». Месяц или два мы жили, а не существовали. Но если мы два месяца дарили счастье друг другу, разве это означает, что мы должны быть счастливы друг с другом вечно? Полно, Николь, если человек обязуется давать и получать счастье, он отказывается тем самым от свободы выбора, а это просто нелепо.