Граф Калиостро, или Жозеф Бальзамо. Том 1 - Дюма Александр - Страница 22

Но Андреа была так глубоко погружена в задумчивость или сон – Жильбер так и не знал наверняка, спит она или задумалась, – что не делала ни малейшего движения, хотя могла бы слышать, как бьется у Жильбера сердце, которое он изо всех сил старался унять; он постоял еще мгновение в нерешительности: девушка была неподвижна.

Сидевшая легко опершись на руку, с длинными ненапудренными волосами, разметавшимися по воротнику и по плечам, она была до того хороша, что пламя, лишь приглушенное, но не погашенное страхом, вспыхнуло в нем вновь. У него опять закружилась голова; его охватило какое-то упоительное безумие; его сжигало желание дотронуться до какой-нибудь вещи, которой касалась она; и он снова сделал шаг по направлению к девушке. Под его нетвердой ногой скрипнул паркет; при этом звуке на лбу у молодого человека выступил холодный пот, но Андреа, казалось, ничего не слышала.

– Спит, – прошептал Жильбер. – Какое счастье! Она спит.

Но через три шага Жильбер опять остановился; его смутило одно обстоятельство: это был непривычный блеск свечи, которая готова была погаснуть и испускала те последние яркие вспышки света, которые предшествуют потемкам.

Не считая этого, ни звука, ни дуновения не слышно было в целом доме; старый Ла Бри уже лег и наверняка уснул. У Николь погас свет.

– Ну, смелее, – сказал себе Жильбер.

И сделал еще один шаг.

Странно: паркет опять скрипнул, но Андреа не шевельнулась.

Столь крепкий сон показался Жильберу странным и даже испугал его.

– Она спит, – повторил он; мысли его метались, заставляя его двадцать раз в минуту менять решение, как это бывает с трусами и влюбленными: трусы тоже ведь не хозяева своему сердцу. – О господи, она спит!

Так, переходя от страха к надежде, Жильбер очутился наконец в двух шагах от Андреа. Теперь он словно подпал под власть неких чар: захоти он убежать, бегство было бы невозможно; едва он вступил в сферу притяжения, центром которой была девушка, как почувствовал, что связан, опутан по рукам и ногам, побежден; он упал на колени.

Андреа по-прежнему была неподвижна, безгласна, словно статуя. Жильбер коснулся края ее платья и поцеловал его.

Потом он медленно, не дыша поднял голову: его глаза искали глаза Андреа.

Глаза Андреа были широко открыты, но она его не видела.

Жильбер не знал, что и думать, изумление буквально сразило его. На миг он перепугался, решив, что она умерла. Чтобы проверить, он осмелился взять ее за руку: рука была теплая, он почувствовал биение пульса. Но пальцы Андреа остались неподвижно лежать в пальцах Жильбера. Тогда Жильбер, несомненно опьяненный этим сладостным прикосновением, вообразил, что она видит, чувствует, что она угадала его немую любовь; бедный слепой глупец, он вообразил, будто она ждала его прихода, что молчание ее было знаком согласия, неподвижность – благосклонностью.

Тогда он поднес руку Андреа к своим губам и запечатлел на ней долгий лихорадочный поцелуй.

Внезапно Андреа вздрогнула, и Жильбер почувствовал, как она его оттолкнула.

– Я погиб! – шепнул он, выпуская руку девушки и падая ничком на паркет.

Андреа поднялась, словно подброшенная пружиной; глаза ее даже не скользнули по простертому на полу Жильберу, который был почти раздавлен стыдом и ужасом и даже не в силах был умолять о прощении, уверенный, что на это не стоит надеяться.

Но Андреа, высоко подняв голову и вытянув шею, словно влекомая какой-то тайной силой к невидимой цели, мимоходом задела плечо Жильбера, прошла мимо него и направилась к двери скованной походкой.

Чувствуя, что она удаляется, Жильбер приподнялся, опершись на руку, медленно повернулся и проводил ее изумленным взглядом.

Андреа приблизилась к двери, отворила ее, пересекла прихожую и подошла к лестнице.

Бледный и дрожащий Жильбер пополз следом за ней на коленях, не сводя с нее глаз.

«Она так возмущена, – думал он, – что не соблаговолила даже рассердиться; она пойдет к барону, расскажет ему о моем позорном сумасбродстве, и меня прогонят, как лакея!»

У юноши мутился разум при мысли, что придется покинуть Таверне и не видеть более ту, которая была для него светом, жизнью, душой; отчаяние придало ему храбрости: он вскочил на ноги и бросился вдогонку Андреа.

– О, простите меня, мадемуазель, заклинаю вас всем святым, простите! – лепетал он.

Андреа, казалось, не слышала; однако она миновала комнаты барона, не войдя к нему.

Жильбер перевел дух.

Андреа ступила на первую ступеньку лестницы, потом на вторую.

– О господи, господи, – пробормотал Жильбер, – куда же она? Эта лестница ведет только в красную комнату, в которой живет чужеземец, да в мансарду к Ла Бри. Если бы ей понадобился Ла Бри, она бы позвала, позвонила. Значит, она идет… Нет, это невозможно! Невозможно!

И Жильбер в ярости стиснул кулаки при мысли о том, что Андреа идет к Бальзамо.

У двери чужестранца девушка остановилась.

По лбу Жильбера струился холодный пот; он цеплялся за перила лестницы, чтобы не упасть, но продолжал красться вслед Андреа. Все, что он видел, все, что, как ему казалось, угадывал, представлялось ему чудовищным.

Дверь Бальзамо была приотворена; Андреа толкнула ее, не постучавшись. Свет, вырывавшийся из щели, осветил ее такие благородные, такие невинные черты и заплясал золотыми отблесками в широко раскрытых глазах девушки.

Посреди комнаты Жильберу удалось разглядеть незнакомца: он стоял, пристально глядя перед собой, нахмурив лоб и властно простирая вперед руку.

Потом дверь затворилась.

Жильбер чувствовал упадок сил. Пальцы, цеплявшиеся за перила, разжались, другую руку он поднес к пылающему лбу; подобно колесу, соскочившему с оси, он описал круг и без чувств упал на холодный камень первой ступеньки, по-прежнему устремляя взгляд на проклятую дверь, поглотившую все его минувшие мечты, всё нынешнее счастье, все надежды на будущее.

9. Ясновидящая

Бальзамо встал навстречу девушке, которая вошла к нему в комнату, двигаясь точно по прямой линии и ступая твердо, словно статуя Командора. Такое появление могло удивить кого угодно, но только не Бальзамо.

– Я приказал вам спать, – проговорил он. – Вы спите?

Андреа вздохнула, но ничего не ответила. Тогда Бальзамо подошел к девушке и послал в ее сторону более мощный поток флюидов.

– Я хочу, чтобы вы говорили, – приказал он.

Девушка задрожала.

– Вы слышали, что я вам сказал? – спросил чужестранец.

Андреа кивнула.

– Почему же вы тогда не отвечаете?

Андреа поднесла руку к горлу, словно желая показать, что не может вымолвить ни слова.

– Ладно, садитесь сюда, – приказал Бальзамо.

Он взял Андреа за руку, которую Жильбер недавно поцеловал без ведома девушки, и это прикосновение заставило его вздрогнуть точно так же, как он вздрогнул – чему мы были свидетелями, – когда на него низошли его собственные флюиды. Девушка, направляемая Бальзамо, попятилась и села в кресло.

– Теперь вы видите? – спросил он.

Глаза Андреа расширились, словно ей захотелось вобрать в них весь свет двух горевших в комнате свечей.

– Я не приказывал вам смотреть глазами, – продолжал Бальзамо, – смотрите грудью.

Выхватив из-под камзола стальной прут, он приставил его к вздымающейся груди девушки. Та подскочила, как будто огненная стрела пронзила ее до самого сердца, и глаза ее тут же закрылись.

– Прекрасно. Вы начинаете видеть? – спросил Бальзамо.

Девушка кивнула.

– Теперь вы будете говорить, не так ли?

– Да, – ответила Андреа и поднесла руку ко лбу, словно у нее невыносимо болела голова.

– Что с вами? – спросил Бальзамо.

– Мне больно!

– Почему вам больно?

– Потому что вы заставляете меня видеть и говорить.

Бальзамо провел несколько раз руками перед лбом Андреа; казалось, он рассеивал флюиды, под воздействием которых она готова была взорваться.