Граф Калиостро, или Жозеф Бальзамо. Том 1 - Дюма Александр - Страница 19

– Разумеется, – сказал Бальзамо. – Но вы видели там виконта Жана де Барро из роты черных мушкетеров?

– Да, да, его я видел, и он вовсе не был философом, хотя питал отвращение к бобам и ел их, только если ничего другого не оставалось.

– Вот именно. Вы помните, что на другой день после дуэли господина де Ришелье де Барро оказался с вами в одной траншее?

– Прекрасно помню.

– Потому что, вы же не забыли об этом, черные мушкетеры и легкая конница всю неделю двигались вместе.

– Верно, так что с того?

– Да то, что тем вечером картечь сыпалась как град. Де Барро был печален. Он приблизился к вам и спросил у вас понюшку табаку; вы протянули ему свою золотую табакерку.

– И на ней был женский портрет?

– Верно, я до сих пор помню даму на портрете, у нее были белокурые волосы, не так ли?

– Черт побери, все правда, – произнес потрясенный барон. – Что дальше?

– Дальше, – продолжал Бальзамо, – пока он наслаждался этим табаком, в него угодило пушечное ядро и, как когда-то господину Бервику[40], оторвало ему голову.

– Увы, так оно и было! – произнес барон. – Бедняга де Барро!

– Ну что ж, сударь, – сказал Бальзамо, – сами видите, что я видел и знал вас под Филипсбургом, потому что я и был этим де Барро.

Барон откинулся на спинку кресла; он был изумлен, а вернее, ошеломлен, что давало незнакомцу известное преимущество.

– Но это же колдовство! – возопил барон. – Сто лет назад вас сожгли бы на костре, любезный гость. О господи, мне чудится, что от всего этого попахивает привидениями, виселицей, костром.

– Господин барон, – улыбаясь, возразил Бальзамо, – настоящий колдун никогда не попадает ни на костер, ни на виселицу, запомните хорошенько; веревка или топор палача – удел одних глупцов. Но не кажется ли вам, что на сегодня нам лучше завершить этот разговор: мадемуазель де Таверне засыпает. Судя по всему, метафизические споры и оккультные науки интересуют ее весьма слабо.

В самом деле, Андреа, покорная неведомой, непреодолимой силе, потихоньку клонила голову на грудь, словно цветок, в чашечке которого скопилась слишком тяжелая капля росы.

Однако при последних словах барона девушка попыталась стряхнуть это властное наваждение, ниспосланное на нее флюидами; она энергично встряхнула головой, поднялась и неверным шагом с помощью Николь, которая тут же к ней бросилась, вышла из столовой.

Одновременно с ней исчезло и лицо, прижимавшееся к оконному стеклу; Бальзамо уже давно узнал в нем Жильбера.

Мгновение спустя стало слышно, как Андреа изо всех сил ударила по клавишам своего клавесина.

Бальзамо провожал девушку глазами, пока она, пошатываясь, шла через столовую.

– Итак, – торжествуя сказал он, едва она исчезла, – я могу сказать, подобно Архимеду: «Эврика!»

– Кто это такой, Архимед? – спросил барон.

– Один ученый, замечательный человек, я знавал его две тысячи сто пятьдесят лет назад, – отвечал Бальзамо.

7. Эврика

На сей раз не то барону показалось чрезмерным хвастовство гостя, не то он не расслышал его последних слов, не то расслышал, но не прочь был избавить свой дом от столь странного посетителя, но только он проводил взглядом Андреа, пока она не скрылась, а затем, едва звук ее клавесина подтвердил ему, что дочь у себя в комнате, он предложил Бальзамо отвезти его в соседний город.

– Лошадь у меня скверная, – сказал он, – она может после этого и ноги протянуть, но будь что будет, а вы по крайней мере получите достойный приют на ночь. Не хочу сказать, будто в Таверне не найдется ни одной спальни и ни одной постели, но у меня свои представления о гостеприимстве. Мой девиз – хорошо или ничего.

– Итак, вы меня прогоняете? – произнес Бальзамо, пряча под улыбкой досаду. – Значит, вы обращаетесь со мной как с докучным гостем!

– Да нет же, черт побери! Я обращаюсь с вами как с другом, мой любезный гость. Напротив, если бы я желал вам зла, я уложил бы вас здесь. Говорю вам это к величайшему своему сожалению, но так велит мне совесть: поверьте, я в самом деле весьма к вам расположен.

– Если вы и впрямь ко мне расположены, не заставляйте меня вставать, превозмогая усталость, и скакать на лошади, вместо того чтобы растянуться на постели. Не преувеличивайте вашей бедности, если не хотите, чтобы я уверился в дурном к себе отношении с вашей стороны.

– Ну, ежели так, – отвечал барон, – тогда вы будете спать в замке. – Потом, поискав глазами Ла Бри и обнаружив его в углу, барон крикнул: – Ну-ка, подойди сюда, старый разбойник!

Ла Бри робко приблизился на несколько шагов.

– Ближе, ближе, черт бы тебя побрал! Как по-твоему, красная спальня в надлежащем виде?

– Разумеется, сударь, – отвечал старый слуга, – ведь в ней всегда ночует господин Филипп, когда наезжает в Таверне.

– Быть может, она и годится для бедняка-лейтенанта, когда он на три месяца приезжает погостить к разорившемуся отцу, но едва ли она подойдет богатому сеньору, путешествующему почтовой каретой с четверкой лошадей.

– Уверяю вас, господин барон, – вставил Бальзамо, – она подойдет мне как нельзя лучше.

Барон сделал гримасу, означавшую: «Уж я-то знаю, что это за комната».

А вслух он сказал:

– Итак, отведи господину путешественнику красную спальню, поскольку господин путешественник, по-видимому, решительно хочет излечиться от желания когда-нибудь в жизни вернуться в Таверне. Итак, вы по-прежнему настаиваете на том, чтобы остаться здесь?

– О да.

– Погодите, есть еще один выход!

– Какой выход?

– Как проделать путь, не взбираясь на лошадь.

– Какой путь?

– Путь, ведущий отсюда в Бар-ле-Дюк.

Бальзамо ждал продолжения.

– Сюда вы добрались на почтовых лошадях?

– Несомненно, разве что сам Сатана им помог.

– Сперва я так и подумал: ведь вы, судя по всему, с ним не враждуете.

– Вы оказываете мне чрезмерную честь, барон, я ничем ее не заслужил.

– Ну что ж! Лошади, которые привезли вашу карету, могут ее и увезти.

– Никак не могут, потому что у меня осталось только две из четырех. Карета тяжелая, а почтовые лошади нуждаются в отдыхе.

– Этот довод заслуживает внимания. Вы решительно желаете ночевать здесь.

– Я решительно желаю этого сегодня, чтобы увидеть вас завтра. Хочу засвидетельствовать вам свою признательность.

– Для этого в вашем распоряжении есть весьма простое средство.

– Какое?

– Поскольку вы пользуетесь расположением Сатаны, попросите его открыть мне тайну философского камня.

– Господин барон, если вы так этого жаждете…

– Еще бы, разрази меня гром! Еще бы мне не жаждать философского камня!

– В таком случае следует обратиться не к дьяволу, а к другому лицу.

– Кто же это лицо?

– Я, как говорил Корнель в одной из своих комедий, которую он читал мне, погодите-ка, ровно сто лет тому назад, проходя по Новому мосту в Париже.

– Ла Бри! Мошенник! – возопил барон, которому мало-помалу разговор в такое время с таким человеком начинал представляться опасным. – Попытайтесь найти свечу и посветите господину путешественнику.

Ла Бри поспешил исполнить поручение; занимаясь поисками свечки, столь же успешными, как поиски философского камня, он был вынужден кликнуть Николь, чтобы она пошла вперед и проветрила красную комнату.

Николь оставила хозяйку в одиночестве; вернее, Андреа была рада, что может отпустить Николь: ей хотелось побыть наедине со своими мыслями.

Барон пожелал гостю доброй ночи и удалился на покой.

Бальзамо достал часы, потому что помнил обещание, данное Альтотасу. Прошло уже не два, а два с половиной часа с тех пор, как ученый заснул. Тридцать минут были потеряны зря. Бальзамо справился у Ла Бри, найдет ли он карету на прежнем месте.