Граф Калиостро, или Жозеф Бальзамо. Том 1 - Дюма Александр - Страница 18

– Я-то? Нет, упаси бог!

– Полагаю, что вы достаточно знатны? Вы были на королевской службе?

– Пятнадцать лет. Я был адъютантом маршала; мы вместе проделали маонскую кампанию, и дружба наша зародилась… постойте-ка… во времена знаменитой осады Филипсбурга[37], – значит, не то в тысяча семьсот сорок втором, не то в сорок третьем году.

– Вот оно что! – воскликнул Бальзамо. – Вы участвовали в осаде Филипсбурга! Я тоже там был.

Старик привстал в кресле и с изумлением взглянул Бальзамо в лицо.

– Простите, – осведомился он, – но сколько же вам лет, любезный гость?

– О, я старше, чем кажусь, – отвечал Бальзамо, протягивая свой бокал Андреа, которая грациозно налила ему вина.

Барон по-своему истолковал ответ гостя; он решил, что у Бальзамо есть причины скрывать свой возраст.

– Сударь, – заметил он, – позвольте сказать вам, что для человека, дравшегося под Филипсбургом, вы выглядите чересчур молодо. Со времени осады минуло двадцать восемь лет, а вам никак не дашь больше тридцати, если я не ошибаюсь.

– Ах, боже мой, да ведь тридцать лет дашь кому угодно! – небрежно уронил путешественник.

– Мне, черт побери, никак их не дашь! – воскликнул барон. – Тридцать лет мне было ровно тридцать лет назад.

Андреа смотрела на приезжего не отводя глаз, побуждаемая непобедимым любопытством. В самом деле, с каждой минутой этот странный человек раскрывался перед ней с новой стороны.

– Словом, сударь, вы меня смущаете, – изрек барон, – если, конечно, вы не заблуждаетесь, что вполне возможно, и не путаете Филипсбург с каким-нибудь другим городом. По-моему, вам никак не может быть больше тридцати, не правда ли, Андреа?

– Верно, – отвечала девушка, снова безуспешно пытаясь выдержать неотразимый взгляд гостя.

– Ничего подобного, уверяю вас, – возразил тот, – я знаю, что говорю, а говорю я сущую правду. Я имею в виду ту знаменитую осаду Филипсбурга, когда господин герцог де Ришелье убил на дуэли своего кузена принца де Ликсена. Как сейчас помню, поединок был сразу после возвращения из траншеи, на большой дороге, на обочине этой дороги, слева, герцог проткнул его насквозь шпагой. Я как раз проходил мимо, когда он испускал дух на руках у принца Цвайбрюккенского. Он сидел на откосе рва, а господин де Ришелье преспокойно обтирал свою шпагу.

– Честью клянусь, милостивый государь, – вскричал барон, – вы меня поражаете! Все было в точности так, как вы говорите.

– Вам об этом рассказывали? – спокойно осведомился Бальзамо.

– Я был там, я имел честь присутствовать при поединке в качестве свидетеля господина маршала; правда, тогда он не был маршалом, но это все равно.

– Погодите, – произнес Бальзамо, устремив на барона пристальный взгляд.

– Что?

– Не было ли на вас в те времена мундира капитана?

– Да, правда, был.

– Вы служили в полку легкой конницы королевы, том, что был наголову разбит под Фонтенуа?[38]

– А вы что же, и под Фонтенуа были? – осведомился барон, пытаясь усмехнуться.

– Нет, – спокойно отвечал Бальзамо, – под Фонтенуа меня уже не было в живых.

Барон остолбенел от изумления, Андреа содрогнулась, Николь перекрестилась.

– Итак, возвращаясь к нашему разговору, – продолжал Бальзамо, – на вас был мундир гвардейского конного стрелка, я прекрасно помню. Я видел вас, проходя: вы держали лошадь маршала и свою, пока продолжался поединок. Я подошел к вам и расспросил о подробностях дуэли, а вы мне все рассказали.

– Я?

– Да, вы, черт побери! Теперь я вас признал: вы тогда еще не были бароном. Вас называли не иначе как маленьким шевалье.

– Будь я проклят! – вскричал потрясенный Таверне.

– Простите, что не узнал вас сразу. Но за тридцать лет человек меняется. За здоровье маршала де Ришелье, любезный барон!

И Бальзамо, подняв бокал, выпил вино до последней капли.

– И вы видели меня в те времена? – повторил барон. – Непостижимо!

– Видел, – подтвердил Бальзамо.

– На дороге?

– На дороге.

– И я держал лошадей?

– Держали лошадей.

– Во время поединка?

– Пока принц испускал дух, как я вам уже сказал.

– Значит, вам лет пятьдесят?

– Я в таком возрасте, что вполне мог видеть вас тогда.

На сей раз барон откинулся на спинку кресла с выражением такой досады, что Николь не удержалась от смешка.

Но Андреа, вместо того чтобы рассмеяться, подобно Николь, устремила взгляд на Бальзамо и, казалось, погрузилась в мечты.

Гость как будто ждал этой минуты и предвидел ее.

Внезапно вскочив на ноги, он метнул на девушку один за другим несколько молниеносных жарких взглядов, и она задрожала, словно под действием электрических разрядов.

Руки ее напряглись и окоченели, шея склонилась, она как будто против своей воли улыбнулась незнакомцу и закрыла глаза.

А он, по-прежнему стоя на ногах, коснулся ее руки; она снова вздрогнула.

– А вы, мадемуазель, – спросил он, – вы также полагаете, что я лгу, когда утверждаю, что присутствовал при осаде Филипсбурга?

– Нет, сударь, я вам верю, – проговорила Андреа с нечеловеческим усилием.

– Значит, мелю чепуху я, – вмешался старый барон. – Если, конечно, не предположить, что – простите меня, сударь, – что вы привидение, призрак!

Николь так и замерла в ужасе.

– Кто знает? – отозвался Бальзамо с такой странной интонацией, что девушка окончательно покорилась его власти.

– Ну, шутки в сторону, господин барон, – настаивал старик, решивший, судя по всему, добраться до сути, – неужели вам за тридцать? Право, вам ни за что не дашь больше этих лет.

– Сударь, – обратился к нему Бальзамо, – поверите ли вы мне, если я скажу нечто такое, чему невозможно поверить?

– Не поручусь, – отвечал барон, с сомнением качая головой, между тем как Андреа, напротив, жадно ловила слова гостя. – Я весьма недоверчив, предупреждаю вас.

– В таком случае зачем вы задаете мне вопрос, если не расположены выслушать ответ?

– Ну ладно, я вам поверю. Теперь вы удовлетворены?

– Тогда я повторю вам, сударь, то, что уже говорил: я не только видел вас, но и знал вас во времена осады Филипсбурга.

– Вы были тогда ребенком?

– Как сказать.

– Вам было лет пять, не больше?

– Вовсе нет, мне был сорок один год.

Барон разразился хохотом, Николь вторила ему.

– Я же сказал вам, – сурово произнес Бальзамо, – что вы мне не поверите.

– Но как тут поверишь, помилуйте! Дайте мне какое-нибудь доказательство.

– А между тем все очень просто, – продолжал Бальзамо, ничуть не смутившись. – Мне в самом деле был тогда сорок один год, но я вовсе не утверждаю, что был тогда тем же человеком, что теперь.

– Ну, знаете, это уже язычество! – вскричал барон. – По-моему, какой-то греческий философ – эти негодные философы водились во все времена! – так вот, какой-то греческий философ не ел бобов, ибо полагал, будто у них есть душа, точно так же как сын мой полагает, будто душа есть у негров. Кто же, черт возьми, это выдумал? Как, вы говорите, его звали?..

– Пифагор, – сказала Андреа.

– Да, Пифагор, когда-то меня этому выучили иезуиты. Отец Поре даже заставил нас с малышом Аруэ[39] сочинять на конкурсе латинские стихи на эту тему. Помню даже, мои стихи понравились ему гораздо больше, чем сочинения Аруэ. Да, верно, Пифагор.

– А может быть, я и был Пифагором? Почем вы знаете? – как ни в чем не бывало возразил Бальзамо.

– Я не отрицаю того, что вы были прежде Пифагором, – отвечал барон, – однако, в конце концов, при осаде Филипсбурга Пифагор не был. Во всяком случае, я его там не видел.