Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Четвертая (СИ) - Хренов Алексей - Страница 25

Иван не заметил, как губы сами собой растянулись в дурацкой улыбке. Он протянул руку Хренову, не обращая внимания на слой грязи. После чего взял его за локоть и оттащил чуть в сторону, подальше от ушей любопытствующих.

— Слушай, тут тобой особисты интересовались, — тихо сказал он. — Меня тогда после прыжка меньше трясли, чем тебя выспрашивали. Я им рассказал только то, что официально положено было долдонить, но… ты там, это… поосторожнее, что ли.

Он взглянул на Хренова чуть внимательнее. Тот перестал ухмыляться, на секунду задумался, потом усмехнулся краем губ.

— Спасибо, парашютист, понял, принял, обработал. Справимся!.

И подмигнул.

Вторая половина июня 1937 года. Советское представительство, отель «Палас», Мадрид.

Лёха с блаженной улыбкой развалился в тени какого-то сарая, вытянув ноги и прикрыв глаза. На солнце весело колыхались его постиранные пожитки — комбинезон, рубаха, кальсоны и носки, — а сам он наслаждался редким моментом отдыха, будучи облачённым в одни шёлковые труселя по колено. В аэродромном душе удалось отмыться, отскрести слой грязи и копоти и как то постирать вещи. Теперь он наконец мог почувствовать себя человеком. Впервые за долгое время от него не воняло смесью бензина, машинного масла и чего-то трудноопределимого.

Именно в этот момент на него и налетела буря.

— Попался! — радостно завизжала рыжая фурия в летнем платье, внезапно вынырнувшая буквально из воздуха.

Лёха успел только моргнуть, а Наденька уже ловко оседлала его, разглядывая в упор, словно высматривая что-то особенное. Потом она вдруг наморщила носик и заявила:

— А что это от тебя так бензином несёт⁈

— Эээ… — Лёха почувствовал, как все его жалкие попытки расслабиться пошли прахом.

— Опять черти чем занимался! — она обличительно ткнула пальчиком с красным маникюром ему в грудь.

— Так я ж только что помылся! — возмутился он.

— Халтурщик! Ну-ка марш обратно в душ! — не слушая ни слова, отрезала молодая женщина.

Она схватила его за руку, потянула вверх, и уже через пару минут Лёха, обряженный в ещё слегка недосохший комбинезон, несколько попахивающий бензином, сидел в машине, которую рыжая журналистка где-то раздобыла и гнала в сторону центра Мадрида.

По дороге она то пыталась его целовать, то морщилась и отстранялась, заявляя, что он воняет как ассенизатор. Лёха хотел напомнить ей, что в их деле без запаха топлива никуда, но благоразумно промолчал.

Вскоре машина остановилась у отеля «Палас», где квартировало советское представительство. Рыжая бестия с поразительной лёгкостью раздобыла ключ от дежурного номера, и Лёху загнали в ванную, чуть ли не затолкав внутрь, и приказали мыться «как следует».

Лёха с наслаждением подставил лицо под тёплые струи воды. В отеле, в отличие от аэродромного душа, вода была горячая. Голый лётчик даже понюхал кусок мыла — приятный запах навевал что-то тёплое и хорошее. Он уже закрыл глаза, растирая плечи, когда почувствовал, что кто-то ловко проскользнул к нему в душевую кабинку.

— Потом волосы сушить неохота… — прошептало худенькое существо, уже спрятавшее волосы под сеточку, прижимаясь к нему тёплым телом. Она обвила его руками, покачиваясь на носочках…

Лёха чуть не задохнулся.

— Дай угадаю… — прошептал он, сдерживая смешок. — Это чтобы проконтролировать, как я хорошо отмылся?

— Угу, — промурлыкала Надя, занимаясь делом.

— А если я вдруг окажусь недостаточно чистым?

— Придётся мыть ещё раз, — хихикнула рыжая ведьма и скользнула ладонями по его груди вниз… вниз…

Вторая половина июня 1937 года. Аэродром Лос-Альказарес в окрестностях Мадрида.

Лёха со скептическим прищуром осматривал аэродром, пока его перекрашенная и теперь вся из себя республиканская «Чебурашка» медленно снижалась, заходя на посадку. Время отсутствия оказалось не таким уж долгим, но по ощущениям, будто он вернулся не на свой старый, родной аэродром, а куда-то совсем в другое место.

Раньше здесь царил привычный, почти семейный порядок: знакомые люди, свои самолёты, отработанная рутина вылетов, техобслуживания, редких внеплановых тревог. А сейчас… Сейчас это место больше напоминало огромный восточный базар, куда свезли всё, что только можно, да ещё добавили сверху пару караванов диковинных товаров.

По всему периметру и даже на подъездных дорогах громоздились новенькие машины в разной степени готовности. Отдельно стояли длинные линии свежеприбывших «Ишаков», поблёскивающих на солнце свежей краской. Чуть дальше выделялась территория «И-15» — уже собранных, полностью готовых к боевым заданиям. Его родные СБ раскинулись чуть поодаль, окружённые техниками, снующими между самолётами, собирающие моторы и вооружение. А ещё дальше виднелись знакомые, даже можно сказать приснопамятные, хоть выглядящие архаично, но на самом деле только что собранные «Эр-пятые».

Лёха прикинул общее число машин и охренел — явно больше двух сотен.

— Да ну нафиг, откуда столько насобирали⁈

Счастливо приземлившись самостоятельно и, на этот раз, не будучи сбитым, он зарулил к своему знакомому ангару и… не узнал его.

Всё это многообразие людей и техники двигалось, гудело, рявкало моторами, бренчало инструментами, переговаривалось и шумело так, что у Лёхи невольно закралось ощущение, будто он попал на ярмарку военной техники, где за каждым углом можно найти новую диковинку.

Дежурное звено ПВО видимо совсем спать перестало, прикрывая аэродром и порт от налётов.

* * *

Встреча с Кузьмичом и Алибабаевичем превратилась в братание. Он и не мог подумать, что так соскучился по этим двоим кадрам.

Кузьмич пока не летал. Точнее, уже больше недели как не летал. Рана, полученная ещё на Майорке, — Лёхе подумалось, как давно это было, словно в прошлой жизни, — заживала плохо, и летать Кузьмич не мог. Со дня на день ждали приказа о возвращении его на Родину.

— У меня командир был был боевой лётчик, орденоносец! А тут к нам какой-то колхозник на стрекозе прилетел! — преувеличенно серьёзно молвил Кузьмич. — Даже не знаю, не зазорно ли мне жать ему руку!

— Ты, Кузьмич, на грубость нарываешь и всё обидеть норовишь! — заржал Лёха, понимая, как он рад его видеть. — Скажи ещё, генеральский поджопник прибыл!

Друзья обнялись.

— Камандира прилетела! — Алибабаевич улыбался так, что стал похожим на чеширского кота, — Пулемёта всё, патрон кончился! У Кузьмича тоже — патрон йок! — сразу доложил «свой маленький боль» стрелок.

Его любимая СБшка…

— Заездили лапочку, — очень тепло подумал Лёха о своём боевом друге. Нет, Кузьмич с Алибабаевичем бились насмерть, стараясь сохранить всю её уникальность, но оказалось, что наплыв нового народа на аэродроме привёл к дефициту буквально всего — от топлива до лампочек и гаечных ключей.

Первый день на родном аэродроме превратился в какой-то бесконечный калейдоскоп общения, пожимания рук, рассказов и историй.

Пообщавшись с механиками, Лёха выяснил, что новых самолётов прибыло много. По испанским меркам — так очень много. Но… вот с качеством поставленной техники полезли проблемы из всех щелей. Вроде пришли запасные моторы для СБ, и, по уму, надо было бы заменить двигатель и на его СБшке. Правда, пока она была не совсем его — по сути, это был дежурный самолёт в эскадрилье, на котором летал кто попало. Но Лёха твёрдо решил исправить это недоразумение в ближайшее время.

На завтра его вызвали в арсенал на доклад к Кузнецову, и наш герой честно решил завершить длинный день маленьким концертом. Он достал аккордеон, который не брал в руки уже пару месяцев. Всё началось спонтанно — сначала около Лёхиного ангара запели, потом кто-то подхватил, а через полчаса всё это плавно перетекло в полноценные танцы.

Самый конец июня 1937 года. Арсенал Картахены.

С утра Лёха почувствовал себя человеком. Во-первых, потому что ему наконец-то удалось нормально выспаться, а во-вторых — потому что он умудрился раздобыть приличный одеколон. Не абы какой, а настоящий испанский «Agua Lavanda Puig» — дорогая, благородная штука, которой щеголяли все уважающие себя кабальеро.