Проект Живая смерть (ЛП) - "Maloreiy" - Страница 5

Он даже предложил зачать наследников Драко, если у того по-прежнему будут проблемы с консумацией.

Это стало последней каплей, и Драко выгнал отца из своего крыла поместья, установив защитные чары от его проникновения — потому что он понятия не имел, означает ли пункт «Верность» в списке верность мужу или семье Малфоев — и он, наконец, консумировал брак.

Во время этого действа она была податливой и восприимчивой, можно даже сказать, довольной. И Драко пришлось прикусить губу, чтобы не отдавать ей приказы, которые заставили бы ее вести себя как более нормальную жену, более нормальную женщину.

А потом он расплакался. Громкие, горячие, раскатистые рыдания, потому что он никогда в жизни не чувствовал себя таким грязным, таким бесполезным и беспомощным.

Но девять месяцев спустя родился Скорпиус. Это событие стало самым радостным днем в его жизни. В тот день он снова плакал, теми же громкими, раскатистыми рыданиями, которыми был отмечен день зачатия Скорпиуса, и знаменитый Гарри Поттер неловко обнял его и похлопал по спине.

Однако это были слезы облегчения, а Гарри не мог знать о страхах, которые преследовали Малфоя в течение девяти месяцев. Что малыш Скорпиус родится каким-то чудовищем. Что он выйдет из утробы с выражением безмятежного равнодушия и пустыми глазами. В ту минуту, когда он начал хныкать и размахивать своими бледными ручонками, а копна светлых волос на его голове была такой тонкой, что просвечивала насквозь, — как у обычного ребенка, Драко заплакал. Он крепко прижимал к себе маленькое тельце и обещал, что независимо от того, что еще он сделает со своей жизнью, он будет хорошим отцом.

Каллисто родилась два года спустя. Когда Драко объявил, что Гермиона снова беременна, Джинни и Гарри старательно сохраняли безразличное выражение лица, которое затем быстро сменилось на деланную веселость и соответствующие случаю поздравления. Но, хотя они никогда не высказывали никаких упреков, они знали.

Не всё, конечно. Они не могли знать, что Драко был в таком отчаянии, в такой безысходности, что ему было так чертовски одиноко, что он пришел к жене, которая разделила с ним постель. Она, конечно, не отказала, давным-давно дав свое согласие на полоске пергамента. Он обнял ее и пожелал, чтобы на мгновение, всего на мгновение, она снова стала Грейнджер. Он прошептал ее имя, и на какую-то долю секунды ему показалось, что он увидел, как что-то промелькнуло в ее глазах. Это была всего лишь игра света, но ему этого хватило, чтобы испытать небольшое облегчение, в котором он отчаянно нуждался. После этого слез не было, только отвращение к самому себе, с которым он научился жить, и мучительная тоска, которая никогда не проходила.

В очень редких случаях на протяжении многих лет Драко снова пользовался телом своей жены, но она больше никогда не беременела. Она произвела на свет двух очень умных и одаренных магией детей, как и было обещано, и это было все. С одной стороны, Драко чувствовал облегчение, поскольку ему больше не приходилось испытывать стыд от осознания того, что другие знают, что он не смог сдержать себя.

Но, с другой стороны, он очень любил своих детей и считал, что еще один ребенок мог бы стать благословением для семьи Малфоев.

Это был первый год обучения Каллисто в Хогвартсе и Драко впервые так долго оставался без обоих детей. Он ужасно скучал и поэтому с нетерпением ждал на платформе, чтобы отправиться с ними домой и насладиться каникулами, которые они проведут вместе.

Когда они сошли с поезда, две платиновые головы, Драко сразу почувствовал, что у него поднялось настроение. Каллисто было легко узнать, поскольку она унаследовала кудри своей матери и общее пренебрежение к укладке своей гривы, а Скорпиус был точной копией своего отца, вплоть до усмешки и высокомерия.

Сегодняшний день выдался не самым лучшим, так как Скорпиус, казалось, был не в духе. Но даже перспектива того, что сын будет капризничать, не испортила настроения Драко. Он потерял ту возможность, которую давало ему отцовство, — общение с другим человеком. Когда рядом не было детей, он, как правило, замыкался в себе, был почти так же изолирован ото всех, как и его жена.

Вскоре стало ясно, в чем причина плохого настроения его сына. Драко годами выслушивал все их маленькие проблемы, и оба его ребенка знали, что он внимательно слушает, когда они говорят.

Вернувшись в поместье, Драко принялся помогать сыну распаковывать вещи и слушал, как Скорпиус жалуется на девчонку в школе, из-за которой у него вечно были неприятности. Драко почти не обращал на это внимания, потому что знал, что детские шалости — неотъемлемая часть школы-интерната для волшебников. Если бы возникла серьезная проблема, директриса, без сомнения, сообщила бы ему об этом. Мерлин знал, что его собственный отец постоянно был в курсе всего, что происходило в Хогвартсе, и у него не было намерения оказывать на Скорпиуса такое давление.

Но инстинкты Драко внезапно включились, когда Скорпиус сказал:

— Я ненавижу ее. Она думает, что знает все, — Скорпиус, нахмурившись, расхаживал по своей комнате. — Она думает, что она такая особенная, потому что ее дядя — знаменитый Гарри Поттер, и потому что у нее самые высокие оценки в школе. Она зануда, и она уродина, со своими ужасными рыжими волосами.

Он мог говорить только о Розе Уизли. Она училась на одном курсе со Скорпиусом и Альбусом, и Драко знал, что Скорп не питал особой симпатии к этой девочке. Он действительно не понимал почему. Она была милой, хотя и немного озорной и излишне драматичной — воплощение гриффиндорки. К счастью, она, похоже, унаследовала ум своих дядей, а не способности отца к пониманию едва ли не на среднем уровне.

Скорпиус все еще продолжал говорить.

— И я уверен, что мы с Альбусом заставим ее пожалеть о том, что она когда-либо пыталась унизить меня на зельеварении, — он посмотрел на своего отца и усмехнулся: — я Малфой, а она просто глупая Уизли.

Драко не знал, почему эти слова так сильно задели его. Все эмоции разом вспыхнули, и его охватило ужасное чувство страха. В голове у него зазвучали другие оскорбления, гораздо худшие, чем «глупая» и «Уизли». Перед его мысленным взором проносилась картинка за картинкой разъяренной девушки с растрепанными волосами и горящими глазами. И он почувствовал отголоски того презрения и надменности, которые сейчас видел на лице своего сына.

— Стоп! — сказал он Скорпиусу. — Остановись, просто остановись.

Он поднял руки, как будто хотел помешать ему говорить, но, похоже, больше не мог подобрать слов. Тяжесть в груди давила, мешая сделать вдох. Картинки в его голове проносились все быстрее и быстрее, и он услышал крик — ужасный крик девочки-подростка, которую пытают Круциатусом.

Сбитый с толку, Скорпиус сделал шаг вперед.

— Отец, с тобой все в порядке?

— Никогда, — прохрипел Драко и не смог набрать достаточно воздуха, чтобы закончить. Он попытался снова. — Никогда не говори такого.

Скорпиусу потребовалось мгновение, чтобы осознать, что он говорил, прежде чем его отец впал в ступор.

— О, — сказал он, — это всего лишь Уизли. Его лицо снова нахмурилось. — Она такая…

— Я сказал, не смей так говорить!

Драко впервые в жизни кричал на сына.

Скорпиус, потрясенный до глубины души, застыл на месте, уставившись на него.

— Ты должен извиниться, — отчаянно произнес Драко охрипшим голосом. — Ты должен сказать ей, что ты не это имел в виду. Никогда не говори так, не делай так, или извинись, если сделал. Ты должен сказать ей, пока можешь. Может быть, еще есть время — у нее еще есть время простить тебя. Может быть, это не будет… — его голос прервался.

Скорпиус смотрел на него со слезами на глазах. Было ясно, что он не понимает, в чем дело, и Драко взял себя в руки ровно настолько, чтобы извиниться перед сыном, прежде чем стремительно выйти из комнаты.

Он бежал из детской половины крыла, словно за ним гнались демоны, и вломился в комнату, где Гермиона все еще тихо сидела и читала свою книгу.