По прозвищу Святой. Книга первая (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич - Страница 14

Мысль соорудить из подручных материалов что-то из его времени — к примеру, штурмовой плазмотрон, пришлось оставить. В-первых, не из чего. Не было на корабле нужных компонентов. А во-вторых, убивать фашистских захватчиков, прожигая в них дыры из боевого плазмотрона, — плохая идея. По той же самой причине, которую Максим уже неоднократно обдумывал: само существование здесь, в этом времени, космического корабля из будущего, несло риски, которые невозможно было просчитать.

Что уж говорить о плазмотроне?

— Простейшая ситуация, — пробормотал он вслух. — Тебя убивают, а плазмотрон попадает в руки немцев. И что тогда?

— Ничего хорошего, — подтвердил КИР, с которым Максим плотно консультировался. — Так что меч придётся добывать самому.

— Меч? Какой меч.

— И кто из нас искусственный разум? — с долей ехидства осведомился КИР. — Это я так иносказательно называю оружие. Но вот со щитом помочь могу.

— Бронежилет из поляризованного углерита? — догадался Максим.

— Он. У нас есть запас. Как раз хватит и ещё останется.

Максим задумался. Поляризованный углерит — лёгкий, сверхпрочный и гибкий материал, к тому же прекрасно экранирующий от космического излучения, был изобретён буквально год назад и впервые применён при строительстве прототипа нуль-звездолёта «Пионер Валя Котик».

Никто и никогда не делал из него бронежилетов.

Но попробовать стоило.

[1] КИР цитирует «Понедельник начинается в субботу» братьев Стругацких.

[2] Пять минут первого. Или пять минут первого, если мы на львовщине. Но мы не на львовщине (укр.)

[3] Хорошо. Скажи паляныця (особый хлеб) (укр.)

[4] Главное, чтобы тебя ОУН (Организация украинских националистов) не утомила. До самой смерти (укр.)

[5] Это мы ещё посмотрим, кто кого утомит (укр.)

[6] Царить (укр.)

[7] Искусственный разум. Аббревиатура, появившаяся только в СССР 2.0 в качестве синонима ИИ. В англоязычных странах было в ходу одно прежнее сокращение — AI (artificial intelligence).

Глава седьмая

Но самое главное — база.

Лежащий в лесу на дне болота и невидимый постороннему глазу космический корабль с хорошим запасом еды, воды, медикаментов и много чего ещё, был отличной базой. Лучше и придумать невозможно.

По крайней мере, до зимы, пока лёд не встанет.

А там поглядим.

Разумеется, в этом случае действовать можно было только в одиночку.

Собственно, после долгих размышлений и консультаций с КИРом Максим пришёл к выводу, что одиночные действия — самый приемлемый вариант сейчас.

Размышления были не только долгими, но и трудными. Еще несколько дней назад, на эмоциях, когда был жив Николай, и когда он сам ещё не совсем осознал, в каком положении оказался, он думал одно.

Теперь, когда пришло настоящее понимание, уже немного иначе. Ведь что такое настоящее понимание? Это когда доходит не только до ума и даже не только до сердца, а до самых печёнок, как издревле говорили на Руси. Когда понимаешь всем своим существом, до холода, ползущего по спине, до мурашек, что — вот оно, только так, другого выхода нет.

Вот именно такое понимание к Максиму, в конце концов, и пришло. Чему немало поспособствовал и КИР.

— Я тут посчитал, — заявил он как-то. — Если всё-таки поднять корабль и повторить прыжок, соблюдая в точности все параметры первого, то шансы вернуться домой есть. Не слишком большие, но — есть.

— Не слишком большие — это сколько? — спросил Максим.

— Скажем, двадцать процентов.

— Один к пяти, — уточнил Максим.

— Да.

— Не так уж плохо.

— И я говорю.

— А ещё какие варианты?

— Двадцать процентов на то, что мы прыгнем ещё на сто пятьдесят четыре года назад и окажемся во временах Екатерины Второй.

— Так. А остальные три из пяти?

— Войдём в нуль-пространство, прыгнем на запланированные пятнадцать астрономических единиц. Выйдем. Развернёмся, разгонимся, прыгнем обратно. Подойдём к Земле. И обнаружим, что здесь по-прежнему тысяча девятьсот сорок первый год. Нет, извини. Уже будет сорок второй. Только не три из пяти. Меньше. Пятьдесят процентов.

— А ещё десять на что?

— Десять процентов на то, что мы не выйдем из нуль-пространства.

— То есть, погибнем?

— Да. Корабль не рассчитан на длительную эксплуатацию. Он сделан с запасом прочности и ресурса, но никто не рассчитывал, что придётся прыгать второй раз.

— Вот же ёлки. Десять процентов на гибель — это много. Но знаешь, я думаю, что рискнуть всё равно надо. Погибнуть мы и здесь можем в любой момент, но двадцать процентов — это двадцать процентов. Как там дела у ремонтных ботов? Сколько им осталось?

— Они, фактически, только начали. По-прежнему от трёх до шести месяцев. Скорее шесть, чем три, сразу предупреждаю.

— Кто бы сомневался, — пробормотал Максим. — Бутерброд всегда падает маслом вниз.

Итак, он решил. Как только корабль восстановится, взлетать и попытаться вернуться в своё время. Ну а там, как получится.

Однако предстоящие полгода нужно было как-то прожить.

В какой-то момент, когда схлынули эмоции первых дней, он даже всерьёз обдумывал мысль сидеть всё это время в корабле и не высовываться. Разве что выходить на короткие прогулки по лесу, чтобы совсем уж не закиснуть в тесном пространстве.

Кстати, не такое уж оно тесное. Вполне достаточное, чтобы жить и нормально себя чувствовать. Проверено в полёте.

А что?

Убедить себя, что это не его война — очень легко. Он совершенно точно знает, кто победит. Так что один человек ничего не решает. Наши всё равно возьмут Берлин, и девятого мая сорок пятого года наступит День Победы.

Он — из будущего.

Будущего, в котором не только эта война, но и две другие, случившиеся уже в двадцать первом веке, позади.

Трусом его никто не назовёт, он уже доказал свою храбрость в стычках с британцами два года назад.

Он убивал и терял боевых товарищей.

Орден Мужества просто так не дают, в конце концов.

Так что сиди на заднице ровно, не суйся в эту кровавую заваруху и жди, когда ремонтные боты дадут тебе вожделенный шанс вернуться домой. Там ждут и с ума сходят мама с папой и старший брат. Друзья, товарищи и коллеги. Невеста, правда, не ждёт, с последней девушкой, которая могла бы таковой стать, ты расстался почти год назад, но кто сказал, что на этом всё закончено? Наоборот, всё только начинается, и у молодого симпатичного советского космонавта, с честью выполнившего труднейшее задание Родины и вернувшегося на Землю, возможностей найти себе хорошую невесту будет хоть отбавляй.

Какое-то время он помечтал о том, как это будет.

А потом почувствовал себя последним козлом.

Просто вспомнил, что его прапрапрадеды не вернулись с войны. Обо всех он не знал, но те, о которых знал, не вернулись.

Командир стрелковой роты, лейтенант Седых Василий Степанович пал смертью храбрых на Волховском фронте в апреле тысяча девятьсот сорок второго года, поднимая бойцов в контратаку.

После него осталось двое сыновей, которые выжили, выросли и продолжили род Седых.

Тесть Василия Степановича, Пётр Ильич Ковалёв, солдат ещё Первой мировой войны, сельский тракторист, был призван осенью сорок второго года, дрался на танке Т-34 мехводом, трижды горел (один раз на Курской дуге) и погиб уже при взятии Кенигсберга.

Ещё один предок по матери — Фриц Губер, обычный немецкий фермер и невероятно сильный от природы человек, был женат на еврейке по имени Рахиль Левинштейн, которая родила ему двоих детей — мальчика и девочку. Когда в тридцать девятом году, незадолго до начала войны, по доносу соседей за ними пришло гестапо, Фриц топором зарубил двоих рядовых гестаповцев; их командира, шарфюрера, обезоружил, раздел, связал и с кляпом во рту бросил в погреб с двумя трупами его подчинённых. Переодевшись в форму шарфюрера и забрав его оружие, он погрузил семью в машину, на которой приехали гестаповцы, и рванул к швейцарской границе. Прикрывая отход семьи, вступил в бой с немецкими пограничниками и героически погиб.