Космонавт (СИ) - Кресс Феликс - Страница 13

— Сергей.

— Ну, держись, — он хлопнул меня по плечу, оставив белый отпечаток. — К ночи поймёшь, где у тебя мышцы, о которых ты даже не догадывался.

— Нормально, — скупо ответил я, экономя дыхание.

Рядом, присев на корточки, закурил худой мужик с землистым лицом. От него слегка пахло перегаром и дешёвым табаком.

— Ну что, орлы, слыхали новость? — спросил он, выпуская дым колечками. — Говорят, Хрущёва снимают.

— Да ну? — оживился бородач. — Кто тебе сказал-то?

— Да все говорят. Вчера в столовой мужики обсуждали. Мол, Брежнев уже готовится. О как!

— Хе, — крякнул третий, долговязый, с лицом, с поломанным носом, как у старого боксёра. — Нам-то что? Всё равно оплату за мешки не поднимут. Что там один, что другой.

— Ладно, ладно, — бородач махнул рукой. — Лучше анекдот расскажи, Витька.

Тот, что с перегаром, усмехнулся.

— Лады. Приехал Хрущёв в село, зашел на свиноферму. Поросята дружно встретили его весёлым «хру-хру-хру». А почему? Кормить надо лучше! Дал указание Никита Сергеевич — хорошо кормить, чтобы к следующему моему приезду выговаривали до конца.

Все рассмеялись, даже я фыркнул, хотя больше от усталости, чем от того, что шутка удалась. Для меня такие анекдоты были страшно бородаты.

— Эй, пацан, — Витька протянул мне самокрутку. — Затянись, полегчает.

Я покачал головой.

— Не, спасибо.

— О-о-о! — закатил глаза бородач. — У нас тут спортсмен!

— Да не, просто… — я чуть не сказанул, дескать, Минздрав предппреждает, но вовремя прикусил язык. — Вредно это.

— Ну и ладно, — Витька пожал плечами и затянулся сам. — Больше мне останется.

— А ты чем вообще занимаешься, кроме как мешки таскать? — спросил собеседник, пристально глядя на меня.

Я сделал паузу, потом выдохнул:

— Да так… поступать буду…

— Космонавтом он хочет стать, — выдал все мои секреты дядя Боря.

Тишина. Потом послышался общий присвист.

— Ну ты даёшь! — засмеялся бородач.

— Мечтатель, — крякнул Витька.

А бородач вдруг усмехнулся как-то горько.

— Мечты… — он махну рукой, и в его глазах мелькнуло что-то давно потухшее, будто тлел где-то далеко последний уголёк. — Лучше делом займись. А то все вы… мечтатели. Потом жизнь покажет.

Витька, чтобы разрядить обстановку, вдруг затянул хриплым голосом:

'А я еду, а я еду за туманом,

За мечтами и за запахом тайги…'

Через пару секунд к нему присоединились остальные. Даже дядя Боря, хоть и фальшивил, но подпевал. Проходящий мимо бригадир беззлобно буркнул:

— Концерт устраивать после работы будете, лоботрясы.

Но песня уже разошлась, и через пару минут все наше трудовое звено гудело:

'Кто поверит, что вот так, с бутылкой самогона,

Меня любит девчонка в далёком посёлке…'

«Вот она, жизнь. Грязная, тяжёлая, но… настоящая,» — подумал я с улыбкой и как раз хотел взяться за очередной мешок, как краем глаза заметил знакомые силуэты у дальнего вагона — те самые хулиганы, что на днях доставали дядю Борю. Они стояли, курили и что-то высматривали.

Я прищурился, разглядывая их. Оказалось, эти шпанята тоже здесь подрабатывали. Стояли у соседнего вагона, курили. Самый рослый, тот, что на днях толкал дядю Борю, заметил мой взгляд и ехидно ухмыльнулся:

— А-а, гляньте-ка! Борькин заступник пожаловал! — гаркнул он, вытирая лоб грязной, замасленной рукавицей. — Что, паря, и ты теперь в грузчики? Или так, из любопытства спину гнёшь? Ха!

— А тебе-то какое до этого дело? — ответил я спокойно, не прекращая ворочать мешки.

Он подошёл ближе, переваливаясь. На лице — ухмылочка, в глазах тихая спесь.

— Да просто интересно, — протянул. — Ты ж вроде из умных, из спортсменов. Не ровня нам, а? С высоты своей, небось, смотришь, как тут мы, лапотные, корячимся?

Мужики вокруг стихли. Даже Витька, что пел себе под нос, замолк. Смотрят. Я поставил мешок, распрямился, посмотрел ему прямо в лицо.

— Думаю я, — сказал, — что если мужик встаёт в рано утром, пашет до темна, детей кормит, в дом копейку несёт — значит, всё с ним в порядке. А вот если целыми днями по дворам шатает, на бровях с обеда, да ещё и к людям лезет… — я оглядел его медленно, с макушки до сапог, — тут уже, товарищ, вопрос. И не ко мне. К совести. Если осталась.

Кто-то из мужиков одобрительно хмыкнул. Здоровяк покраснел, кулаки сжались.

— Ты чё, спортсмен…

Но он не успел закончить. В этот момент сверху, с крыши вагона, сорвалась тяжелая железяка. Как он там очутилась. никто не понял, может, элемент конструкции оторвался от старого вагона. Она летела прямо на моего недруга.

Я даже не думал, просто бросил мешок и рванул вперёд, толкнув его в сторону. Он завалился в пыль. Железяка с оглушительным грохотом врезалась в землю в считанных сантиметрах от его ноги, подняв туманное серое облако.

Наступила тишина. Здоровяк сидел на земле, широко раскрыв глаза и потрясенно глядя на то место, где только что стоял. Руки у него дрожали. Он смотрел то на железяку, то на меня, затем снова на нее.

— Ты… — он попытался что-то сказать, но слова застряли в горле.

Я поднялся, отряхиваясь:

— Жив? Портки сухие?

Он молча кивнул, всё ещё не в силах оторвать взгляд от того места, где только что стоял. От него попахивало спиртным. Наверное, успел принять перед работой для энтузиазма.

Я хлопнул его по плечу:

— Слышь… лапотный ты наш… На такую работу лучше трезвым приходить. Внимательность будет лучше. А то чайник заново ведь не отрастет.

Развернулся и пошёл работать. За спиной слышал, как один из его приятелей прошептал:

— Ух… ё… могло же прибить…

Мужики молча расступились, пропуская меня. Бородач кивнул:

— Молодец, парень. По-мужски.

Дядя Боря, схватил меня за руку:

— Ты чего, ошалел? Он же тебя…

— Он теперь мне ничего не сделает, — тихо ответил я.

Витька вдруг громко кашлянул и снова затянул песню, но на этот раз никто не подхватил. Работа продолжалась.

Вагон мы разгрузили уже затемно. Руки дрожали от усталости, спина ныла так, будто по ней проехал грузовик.

— Ну что, пошли к Санычу, — дядя Боря вытер потное лицо грязным рукавом.

Бригадир (или кто он там по должности) сидел в той же конторе, только теперь перед ним стояла не кружка чая, а бутылка водки и стакан. Он мрачно отсчитал нам деньги, причём мне — без задержки, что было неожиданно лично для меня.

— Ты, пацан, неплох, — буркнул он, протягивая купюры. — Завтра приходи, если спина не отвалится.

Фонари на станции горели тускло, освещая пути и спящие вагоны. Мы молча шли вдоль путей, переходя в район с жилыми домами.

— Ну как, космонавт, — дядя Боря хрипло рассмеялся, — нравится тебе настоящая работа?

Я перебирал в кармане деньги, думая о том, что теперь смогу купить не только курятину. Для первого раза нормально заработал, сам не ожидал.

— Работа как работа, — пожал я плечами. — Тяжело, но честно.

Дядя Боря неожиданно задумался, его обычно вечно насмешливый взгляд стал каким-то потухшим.

— Да… честно, — пробормотал он. — Только вот не всегда этот честный труд в радость…

Он замолчал, но в этой паузе было что-то такое, что заставило меня насторожиться.

— Ты чего это, дядя Боря? — осторожно спросил я. — Что за настроения?

Он махнул рукой, будто отгоняя мысли или назойливую муху.

— Да так… было дело. Когда-то и я не хуже тебя мечтал. Даже в аэроклуб поступал, представляешь?

Я остановился как вкопанный.

— Серьёзно?

— Ага, — он усмехнулся, но в глазах не было веселья. — Только не сложилось. То ли здоровье подвело, то ли… — он запнулся, — в общем, не судьба.

Я вдруг понял, почему он так странно смотрел на меня, когда я заговорил про аэроклуб. Я могу сделать то, чего он не смог, о чем он всё мечтал.

— А сейчас? — спросил я. — Почему не пробуешь снова? Нет, не в летчики, конечно. А устроиться на нормальную работу, чтобы пуп не рвать за шабашку.