Таких не берут в космонавты. Часть 1 (СИ) - Федин Андрей - Страница 40

— Ничего страшного, Света. Отдохните немного. Мы ненадолго.

— Мы не устали! — сказала Клубничкина. — Репетиция только началась!

Комсорг школы пропустила Светину реплику мимо ушей. Она поравнялась с первым рядом кресел, отыскала меня взглядом. Кивнула — поздоровалась со мной и с сидевшими рядом со мной школьниками.

— Василий, ты уже здесь, — сказала она. — Прекрасно. Давай, начнём. Чтобы не задерживать ребят.

Я толкнул в плечо Черепанова — тот резво вскочил на ноги. Следом за Алексеем я направился к ведущей на сцену лестнице. Мои одноклассники и артисты школьного театра следили за нашим передвижением. Я поднялся по ступеням. Подтолкнул нерешительно замершего Алексея к пианино.

Череп уселся на стул, суетливо достал из портфеля нотную тетрадь. Поднял клавиатурную крышку, раскрыл на пюпитре тетрадь. Перевернул страницы, отыскал ноты первой мелодии. Я заметил, что Зосимова и Митрошкин уселись рядом с Иришкой (там, где недавно сидели я и Черепанов).

— Василий, что вы нам исполните? — поинтересовалась Лена.

Я посмотрел в её голубые глаза и ответил:

— Музыка Марка Фрадкина, стихи Евгения Долматовского. «Комсомольцы-добровольцы».

Лена Зосимова кивнула.

Я заметил, как она (будто невзначай) прикоснулась рукой к локтю сидевшего слева от неё Митрошкина.

— Замечательно, Василий. Мы ждём.

Она повернулась к стоявшим на правой половине сцены актёрам, взмахнула рукой.

— Ребята, потише, пожалуйста, — сказала Лена. — Василию нужно настроиться.

Тюляев, Ермолаевы и прочие актёры послушно притихли. Замолчала и Клубничкина. Я увидел, как она взглянула на забросившего ногу на ногу Митрошкина, поджала губы.

Лена указала на меня рукой.

— Пожалуйста, Василий, — сказала она. — Мы тебя слушаем.

Говорила она негромко, но в воцарившееся в актовом зале тишине я различил каждое её слово. Я постучал напряжённо замершего около пианино Черепанова по плечу. Лёша кивнул и опустил руки на клавиши. Сейчас он совсем не походил на того толстяка, который уже не на чистом русском языке пел в нью-йоркском ресторане песню «Третье сентября». Хотя и сейчас у него пылали щёки — но не от выпитого спиртного, а от смущения.

— Всё нормально, Лёша, — произнёс я. — Работаем. По моей команде.

Черепанов снова дёрнул головой. Я отошёл от него, посмотрел на сидевших в зрительном зале людей. Их было не так много, как в моём сегодняшнем сне. Но аналогия явно просматривалась. Потому что сердце у меня в груди застучало чаще. Ученики сорок восьмой школы (бывший и настоящие) смотрели мне в лицо. Я чувствовал их взгляды. Но замечал, что смотрели они не как строгие критики — в их взглядах я читал едва ли не ожидание чуда.

Я улыбнулся и тихо обронил:

— Начали, Лёша.

Черепанов опустил пальцы на клавиши — пианино подчинилось его требованиям, пропело похожую на марш бодрую мелодию. Алексей на десяток секунд приковал внимание зрителей к себе. Я видел, как напряглась его спина, как заиграли желваки на его лице. Подумал о том, что Черепанов сейчас выглядел настоящим артистом: уверенным в своих действиях, движением своих рук порождавшим музыку. Я привычно вдохнул, на шаг приблизился к краю сцены.

— Хорошо над Москвою-рекой, — пропел я, — услыхать соловья на рассвете…

Почувствовал, что сердце успокоилось. Оно вновь билось в привычном ритме. Потому что мой голос зазвучал решительно и уверенно. Я пел с удовольствием. Наслаждался этим процессом. Наблюдал за тем, как менялось выражение на лицах сидевших в зале людей. Потому что слушатели моего сегодняшнего концерта тоже наслаждались моим пением. Я видел это по их восторженным взглядам. Я буквально впитывал в себя источаемый ими восторг и обожание.

— … Комсомольцы-добровольцы, — вытягивал я по нотам, — мы сильны нашей верною дружбой…

Заглянул в голубые глаза Зосимовой. Понял: Лена (Мальвина) не стала исключением. Видел, как она крепко вцепилась в локоть своего ухажёра. Она смотрела на меня с тем же выражением восторга, которое сейчас читалось и во взгляде Нади-маленькой, и в глазах Нади-большой, и на лице смотревшей на меня со сцены Светы Клубничкиной. С не меньшим восхищением на меня сейчас взирал и будущий первый секретарь горкома ВЛКСМ Кировозаводска Фёдор Митрошкин.

— … Комсомольцы-добровольцы, — пел я, — надо верить, любить беззаветно…

Глава 19

Я вспомнил слова-признания известного советского артиста о том, что он злился при виде свободных мест в зрительном зале. Сегодня я видел: свободных кресел в школьном актовом зале было значительно больше, чем занятых. Но меня это совершенно не беспокоило. Я чувствовал, что спою на этой тесной сцене с превеликим удовольствием, даже если моё пение услышат лишь застывшие на настенных портретах вожди мировой революции.

Музыка ещё звучала — завораживала сидевших в зале слушателей. Я завершил вокальную партию. На пару шагов отдалился от края сцены. Пятился неторопливо. Всё так же поочерёдно рассматривал лица сидевших в зрительном зале школьников. Взглянул и на стоявших слева от меня актёров школьного театра — те походили на мраморные статуи. Остановился за спиной Черепанова, когда тот отыграл финал музыкальной композиции.

Музыка стихла.

Алексей сжал в кулаки пальцы.

Я прикоснулся к Лёшиному плечу и тихо сказал:

— Молодец.

Черепанов кивнул мне в ответ, повернул лицо в сторону зрительного зала, неуверенно улыбнулся. На две секунды в зале воцарилась почти полная тишина. Её в эти секунды нарушало лишь тихое дребезжание оконных стёкол, вздрагивавших от порывов ветра. Я встретился взглядом с глазами своей двоюродной сестры — Иришка улыбнулась и первая ударила в ладоши. Я увидел, как она пошевелила губами — сказала: «Молодцы».

От звука Иришкиных хлопков школьники и Фёдор Митрошкин вздрогнули, пошевелились — с них будто бы спало заклятие неподвижности. По актовому залу прокатился шум вздохов. Следом за вздохами раздались скрипы кресел. Только после этого сперва робко и неуверенно, но потом едва ли не оглушительно прозвучали овации. Хлопали в ладоши Зосимова и Митрошкин, аплодировали Клубничкина и Тюляев, рукоплескали обе Нади.

Я снова прикоснулся к плечу Черепанова, слегка оглушённого овациями немногочисленной сегодня публики. Поблагодарил слушателей наклоном головы (легко вспомнил некогда отработанный до автоматизма жест). Выждал пару секунд — позволил долгие годы прятавшемуся внутри меня обиженному маленькому мальчику насладиться этим небольшим триумфом. Но потом всё же вскинул руку и призвал слушателей к тишине.

— Спасибо, друзья, — произнёс я. — Мы с Алексеем ещё мало репетировали. Сами понимаете: я давно не практиковался. Уверен: в следующий раз мы исполним этот номер ещё лучше. Но пока так.

Я развёл руками — спровоцировал новые аплодисменты.

— У тебя здорово получилось! — крикнула Иришка. — Лёша тоже молодец!

— Вы молодцы! — поддержала Надя-маленькая, сверкнула яркими зелёными глазами.

Посмотрел я и в голубые глаза Мальвины.

— Девочки правы, — вынесла вердикт Зосимова. — Ты прекрасно спел.

Она взглянула на Митрошкина и спросила:

— Ведь так, Федя?

Фёдор кивнул, показал мне поднятый вверх большой палец.

— Замечательно! — сказал он. — Я будто снова побывал в столичном концертном зале. Профессиональное выступление. Песня тоже выбрана грамотно. Пожалуй, я бы включил её в праздничный концерт.

Он посмотрел на Лену и уточнил:

— Но решать этот вопрос нужно, безусловно, комсомольскому активу школы.

Зосимова улыбнулась, кивнула.

— Мы так и сделаем, — сказала она. — Обсудим этот вопрос с ребятами на следующем собрании.

Лена снова повернула лицо к сцене, отыскала взглядом мои глаза.

— Василий, — сказала она, — это всё? Или вы с…

— С Алексеем, — подсказала Иришка.

— … Да, с Алексеем, — повторила Зосимова, — исполните нам ещё что-нибудь?

Я взглянул на Черепанова; заметил, как тот нервно вытер о рубашку вспотевшие от волнения ладони. Я посмотрел на переминавшихся на сцене с ноги на ногу артистов. Указал на них рукой, взглянул на комсорга школы.