Таких не берут в космонавты. Часть 1 (СИ) - Федин Андрей - Страница 30

Ученики десятого «Б» класса вновь повернули лица — взглянули в сторону моей парты.

— Молодец, Вася, — шепнула Иришка.

— Ну, это же Москва! — сказала Надя-большая.

— В Москве учатся такие же ребята, как вы, — ответила ей учительница. — Вот, взгляните на Василия. Чем он от вас отличается? Такой же советский человек, комсомолец. Или он в прошлом и позапрошлом году не почивал на лаврах, а учился? Поэтому и он показал на проверочной работе такой результат. Вот вам наглядный пример для подражания.

Я встретился глазами с взглядом учительницы — заметил, как у той покраснели мочки ушей.

Вероника Сергеевна отвернулась от меня, подошла к своему столу.

— Этой слегка усложнённой проверочной работой я показала вам, с чем вы столкнётесь на экзамене, — сказала она. — Я ни в коем случае не хотела вас обидеть. Но вы увидели реальный уровень своих нынешних знаний. Надеюсь, вы правильно распорядитесь полученной информацией. Помните, ребята, что в этом году на каждое место в ВУЗах страны будет небывалая конкуренция.

Черепанов толкнул меня локтем, сдвинул в мою сторону промокашку.

— Смотри, — сказал он.

Я взглянул на рисунок — мне показалось, что лицо стоявшей около лунохода космонавтки (под стеклянным шлемом скафандра), походило на лицо Светы Клубничкиной.

Я показал Черепанову поднятый вверх большой палец.

— С результатами проверочной работы мы разобрались, — сказала учительница математики. — Начнём урок…

На перемене после первого урока я попросил Черепанова, чтобы он помог мне «с математикой». Попросил его поработать моим репетитором.

Алесей пожал плечами. Мне показалось, что его розовые щёки стали чуть темнее.

— Ладно, — сказал он. — Когда?

— Сегодня вечером ты сможешь? — спросил я.

— Ладно, — повторил Алексей. — Тогда после уроков пойдём ко мне домой.

— Договорились.

Пятым уроком у нас сегодня была физкультура.

В понедельник я это урок пропустил. Как выглядел учитель физкультуры, который вёл у меня занятия в Кировозаводске шестьдесят лет назад, я не помнил. Поэтому удивился, когда увидел около спортзала того самого широкоплечего усатого мужчину в синем застиранном спортивном костюме, которому в понедельник я вручил пятиклассника, надышавшегося в сарае дымом.

На вид физруку было лет сорок, максимум — сорок пять. Татуировок я у него на руках не разглядел, как не увидел на открытых частях тела учителя физкультуры и приметных шрамов. Короткая стрижка, ухоженные усы. Физрук заметил меня, но будто бы и не узнал. Его взгляд остался сонным и меланхоличным. Он поправил на шее шнурок со свистком и прошёл в зал.

Черепанов просветил меня, что звали нашего физрука Илья Муромец. Точнее, по паспорту у него было вполне банальная фамилия: Иванов. Иванов Илья Фёдорович. Но школьники прозвали его Муромец — не за силу и умение «громить супостатов», а за то, что во время уроков физрук часто сидел на лавке (подобно былинному Муромцу, пролежавшему полжизни на печи).

Я занял место в строю, согласно своему росту (стоял не первый — замыкал первую пятёрку). Посмотрел на неохотно поднявшегося с лавки Муромца. Тот дунул в свисток, продублировал сигнал школьного звонка. Кончики усов физрука уныло поникли, в его глазах читалась тоска. Учитель взглянул на строй, недовольно скривил губы (будто бывалый сержант при виде новобранцев).

— Подтянули животы! — скомандовал он. — Подровняли носки по линии!

Я усмехнулся — потому что вдруг подумал: «Муромец, ты зачем старушку убил?» Словно вспомнил о романе Достоевского «Преступление и наказание». Вслух я этот вопрос не озвучил. Потому что не был уверен, что убитая была старушкой, а не юной девицей (Черепанов тогда называл её просто женщиной). К тому же, не факт, что женщину зарежет именно Муромец.

— Напра-аво! — зычно скомандовал физрук. — Десять кругов по залу! Не торопимся и не отстаём! Побежали!

По залу прокатился грохот шагов.

Илья Муромец пригладил пальцем усы и уселся на стоявшую около стены лавку.

Иришка сегодня после школы отправилась домой одна — я побрёл вместе с Черепановым к нему в гости (точнее, для занятий математикой). От школы мы с Лёшей свернули не к улице Ленина, а в противоположном направлении. Я отметил, что большинство школьников шли именно в эту сторону: здесь жилых домов было больше, чем вдоль центральной улицы. А вот фонарей здесь было значительно меньше — вечером я здесь пойду при свете луны и звёзд, если небо к тому времени очистится от облаков.

— Вася, зачем тебе математика? — спросил Алексей. — Ты же хорошо поёшь. Разве ты не вернёшься на сцену?

Я усмехнулся, покачал головой.

Ответил:

— Не всё так просто. Талантливых певцов у нас в стране много. Но многие из них работают учителями музыки в школах, а то и рабочими на заводах. Попасть на большую сцену удаётся не всем. Да и если попадёшь, то далеко не факт, что ты там задержишься надолго. Конкуренция есть везде. Не только на вступительных экзаменах в вуз. К тому же, голос может и исчезнуть. Это я уже проходил. И что тогда? Лить горькие слёзы и подыскивать себе новую профессию?

Я пожал плечами.

— Лучше я о такой профессии подумаю сейчас.

— Будешь сдавать математику? — спросил Алексей.

— Мне, как минимум, предстоит сдать школьный выпускной экзамен.

Черепанов махнул рукой.

— Школьный экзамен будет лёгким.

— У тебя и на этой проверочной работе проблем не возникло, — сказал я. — Только благодаря тебе наш класс получил семь, а не восемь двоек. Да и обе пятёрки тоже, по сути, твои.

Алексей снова отмахнулся.

— Василий, а ты, правда, думаешь, что мы посадим на Марсе яблони?

Я кивнул и ответил:

— Посадим, Лёша. Обязательно посадим. И они там зацветут. Это даже не вопрос. Вопрос, Лёша, стоит задать иначе: кто их посадит, каким образом и когда…

При прошлом посещении Кировозаводска я видел здесь мало образцов городской архитектуры. Запомнил только те, что находились на улице Ленина и около сорок восьмой школы. Сейчас же Черепанов отвёл меня в незнакомый район — там на меня будто бы дохнуло временами дореволюционной России.

Я слушал Лёшины рассуждения о перспективах освоения космоса, рассматривал по пути похожие на бараки деревянные двухэтажные строения. Разглядывал серые стены из подгнивших досок, окна с деревянными ставнями, печные трубы на крышах. В окнах этих бараков горел свет: там всё ещё проживали люди.

— Я вон в том доме живу, — сказал Алексей.

Он рукой указал на видневшееся впереди мрачное серое строение, издали выглядевшее заброшенным. Мы подошли к тому дому ближе — я увидел свет в окнах, клубившийся над печными трубами дым, заметил сушившееся (или промерзавшее) на верёвках во дворе бельё. Услышал звонкие детские голоса.

— Мамы и бабушки ещё нет дома, — по одному только ему ведомым признакам определил Черепанов.

Он тут же пояснил:

— Сейчас четверг. Сегодня они придут с работы поздно. Нормально позанимаемся.

Дом, куда мы вошли, не выглядел безлюдным. Мы подошли к двери Лёшиной квартиры — едва ли не со всех сторон до нас доносились различные звуки: человеческие голоса, пиликанье скрипки, детский плач, скрип деревянных половиц. Черепанов открыл дверь, повёл меня по заставленному всевозможными вещами коридору. Мне показалось, что доски у меня под ногами слегка пружинили. Я отметил, что одни звуки в этом коридоре стали громче (стоны скрипки) — другие стихли или исчезли вовсе (детский плач). В коридоре пахло подгоревшим молоком, табачным дымом, нафталином и валерьяной.

Черепанов открыл ещё одну дверь, повернулся ко мне и сообщил:

— У нас аж две комнаты. Проходи.

Я не услышал в его голосе виноватых или жалобных интонаций — напротив: мне показалось, что Алексей похвастался.

Прихожая в квартире Черепанова раньше явно была частью одной из комнат. Её отделили от основной площади комнаты громоздким, чуть покосившимся платяным шкафом. Я вдохнул витавшие в квартире запахи: те же, что почувствовал в коридоре (разве что табачным дымом здесь пахло не так сильно, а запах валерьяны стал отчётливее). Снял обувь и вслед за Алексеем в четыре шага пересёк первую комнату (в углу которой заметил небольшую икону). Вошёл в комнату, выглядевшую чуть просторнее первой (тут не было прихожей). Отметил, что не обнаружил в комнатах дверь в кладовку или в уборную.