Таких не берут в космонавты. Часть 1 (СИ) - Федин Андрей - Страница 15

Тюляев демонстративно взглянул на свои наручные часы и сообщил:

— Время ещё есть. Не опоздаете.

— Сейчас проверочная будет! — сказал Черепанов. — Мы спешим.

Он шагнул из угла.

Но тут же замер, словно упёрся во взгляд Тюляева.

— Успеете, — сказал Гена.

Он выдохнул в стену поверх головы Черепанова табачный дым.

— Разумеется, успеем, — сказал я. — Потому что мы уже уходим.

Рукой поманил к себе Черепанова.

— Иди сюда, Алексей. Тебе пора на выход. Разве ты не знаешь, что дышать табачным дымом вредно? Пассивное курение увеличивает риск внезапной детской смерти. Вызывает астму, заболевания среднего уха, рак лёгких и ишемическую болезнь сердца.

— Ише… чего? — переспросил «серый».

— Курение убивает, — сказал я. — Так что курите, товарищи, не отвлекайтесь. А нам с Алексеем пора на урок.

Черепанов склонил вперёд голову и решительно зашагал ко мне. Тюляев прикоснулся к его плечу. Но Череп решительно сбросил с себя его руку и в пять шагов оказался у меня за спиной. Гена не двинулся за ним следом. Он хмыкнул, вдохнул порцию табачного дыма и с показным безразличием махнул рукой — разбросал по полу уборной табачный пепел.

— Ладно, Череп, позже с тобой поговорим, — сказал он.

Тут же добавил:

— И с тобой тоже, Вася из Москвы.

Я улыбнулся, провёл взглядом по лицам стоявших около открытого окна парней. Заметил, что с улицы на подоконник одна за другой падали снежинки. Я показал Тюляеву и его кудрявым приятелям открытую ладонь с растопыренными пальцами. Развернулся и пошёл следом за уже перешагнувшим порог уборной Черепановым — подальше от витавших в уборной неприятных запахов.

— Это… Василий, спасибо, — сказал Черепанов. — Надоели они мне. Всё никак не отцепятся.

Он шёл рядом со мной по школьному коридору. Алексей не отставал от меня, но и не обгонял — подстраивался под мой шаг. Мимо нас то и дело пробегали похожие на крикливых чаек пионеры. Стоявшие около дверей кабинетов (разбившись на группы по три-четыре человека) старшеклассники провожали нас любопытными взглядами: они посматривали на мой наряд (на джинсы, выглядевшие сейчас в сорок восьмой кировозаводской школе, словно одежда из другого мира).

— Кто они такие? — спросил я. — Что им от тебя было нужно?

Алексей махнул рукой.

— Это Тюля… Генка Тюляев и братья Ермолаевы из одиннадцатого «Б», — сказал он. — Наши артисты. Тюля меня снова к Клубничкиной приревновал. Будто он её муж или жених. Увидел меня рядом со Светкой. Кинулся ко мне, как ужаленный. Выделывался перед ней. Как на сцене. Тоже мне… смельчаки: втроём на одного.

Он презрительно фыркнул.

Взглянул мне в лицо и заявил:

— Врезал бы я ему. Только у него батя… знаешь, кто?

— Кто?

— Тюляев Юрий Михайлович. Начальник нашего отделения милиции.

Черепанов качнул головой.

— С Тюлей только свяжись…

Я посмотрел на Алексея сверху вниз (нос Черепанова находился сейчас на уровне моего плеча).

Спросил:

— Кто такая Клубничкина?

Черепанов улыбнулся.

— Светка Клубничкина. Из десятого «А».

Он дёрнул плечами и сообщил:

— Ты её видел. Вчера. В актовом зале. Светка рядом со мной стояла, когда ты пел. Помнишь?

— Светленькая? Со стрижкой «каре»?

— Ага. Это она, Клубничкина. Красивая.

Черепанов снова вздохнул.

— Вот, значит, почему ты вчера в актовом зале оказался, — сказал я.

— Ага, — сказал Череп. — Светку увидел. Ну, и… зашёл.

Мы с Черепановым вошли в класс — все наши одноклассники уже ждали там начала урока. Я заметил встревоженный взгляд Иришки — улыбнулся ей и подмигнул. Отметил, что кабинет математики пока мало чем отличался от кабинета немецкого языка, где я побывал вчера. Я увидел здесь такие же стеллажи, портреты серьёзных мужчин на стенах, классную доску (с которой дежурный неторопливо стирал мокрой тряпкой меловые разводы). Не заметил только карту ГДР — её место здесь заняла таблица умножения.

Ещё вчера при беседе с двоюродной сестрой я выяснил, что в сорок восьмой кировозаводской школе лишь с этого учебного года перешли к предметно-кабинетной системе обучения (она пришла на смену классно-кабинетной). Школьники пока ещё не привыкли к хождению из класса в класс — такое хождение по кабинетам нравилось не всем. А учителя ещё плохо представляли, как именно и чем оборудовать выделенные им для работы классные комнаты — процесс становления новой системы обучения только начался.

Наше появление заметили.

— Василий!

— Вася пришёл!

— Привет, Вася!

Сегодня одноклассники встретили меня радостными возгласами. Девчонки улыбались мне, кокетливо убирали пальчиками за уши пряди волос. Рассматривали меня из-под длинных ресниц. Парни шагали нам с Черепановым навстречу, пожимали мне и Алексею руки. Пару раз меня по-приятельски хлопнули по плечу. Я не меньше двух минут добирался от двери до своей парты. Подошёл к своему стоявшему на деревянной лавке портфелю — Иришка посмотрела на моё лицо, будто отыскивала на нём следы побоев.

— Всё нормально, — сказал я.

Лукина хмыкнула и отвернулась, отбросила за спину косички. Я занял своё место за партой, положил на столешницу тетрадь, учебник и заполненную чернилами авторучку. Усевшийся рядом со мной Черепанов вынул из своего портфеля тонкую ученическую тетрадь, открыл её. Я снова увидел карандашный портрет Первого космонавта Земли Юрия Гагарина — тот самый портрет, срисованный с обложки журнала «Огонёк». Черепанов лизнул пальцы, перевернул страницу. Сдвинул тетрадь в мою сторону.

— Смотри, — сказал он.

Я опустил взгляд на страницу — увидел там карандашный эскиз. Сразу же подумал о том, что в «прошлый раз» такой рисунок Черепанов мне точно не показывал. Хотя сюжетная композиция выглядела для меня знакомо: она походила на изображение скульптуры «Непокорённый человек» — часть мемориального комплекса «Хатынь». Я взглянул на лицо «непокорённого человека», отметил: оно явно походило на моё. А ребёнок в руках мужчины выглядел в точности, как тот пионер, которого я вчера вынес из сарая.

— Ну, как тебе? — спросил Черепанов.

— Здорово, — ответил я. — Лёша, да ты талант! Настоящий художник. Занимался в художественной школе?

Черепанов покачал головой.

— Не, в художку я не ходил, — сказал он. — Только в музыкалку. С первого класса. Вместе с твоей сестрой. До прошлого года там занимался. На пианино играл. Бросил. А рисовать я сам учился. Нравится мне это дело.

Алексей смущённо опустил глаза — румянец на его щеках стал гуще.

— Сейчас проверочная будет, — жалобно произнёс у меня за спиной женский голос. — А я вчера к ней почти не готовилась.

Будто в подтверждение этих слов прозвучал звонкий и протяжный школьный звонок.

Учительница математики отстукивала куском белого мела по классной доске — каллиграфическим почерком выводила на ней цифры и знаки. Я наблюдал за её действиями. Припоминал, что уже видел (много лет назад), как она записывала похожие примеры. Память мне не подсказала, справился ли я в прошлый раз с этой проверочной работой (а если справился, то какую оценку за неё получил). Математика в школьные годы не доставляла мне особых проблем — я без особого труда разбирался в её темах, если открывал учебник или слушал учительские объяснения на уроках.

Вот только я теперь проблема была: с того момента, когда я в прошлый раз решал написанные сейчас на доске примеры прошло больше полувека. Глупее я с тех времён не стал. Но вот школьные знания подрастерял. В памяти я не обнаружил даже обрывочных воспоминаний о том, как следовало эти примеры решать. Я смотрел сейчас на классную доску и чувствовал себя пятиклассником, очутившимся на занятии по высшей математике. Но времени даром не терял — прилежно переписывал на страницы тетради примеры, воскрешая навыки письма чернильной авторучкой.

«Эмма, — сказал я, — найди-ка мне решение примера. Диктую условия. Триста семнадцать в четвёртой степени умножить на…»