Золото Стеньки (СИ) - Черемис Игорь - Страница 8

Были ещё четыре младшие сестры — одиннадцатилетняя Софья, Екатерина десяти лет, Мария, которой в январе исполнилось девять, и семилетняя Феодосия. До своей смерти Алексей Михайлович так и не успел озаботиться их браками, Милославские не имели возможности что-то решать за царя, а Нарышкинам эта проблема оказалась не близка. Самая интересная жизнь ожидала Софью, которая несколько лет фактически правила страной, пока не проиграла борьбу Петру. Остальные дочери Тишайшего царя как-то лавировали между разными партиями и сумели сохранить жизнь и не оказаться в монастыре. Только Мария уже в преклонном возрасте посидела в Шлиссельбургской крепости во время следствия по делу царевича Алексея, но Петр так и не придумал, в чем её можно обвинить. Кажется, её даже не пытали, хотя заключение ей явно на пользу не пошло — она скончалась незадолго до своего единокровного царственного брата.

Братьев у Алексея было меньше. Двое из них — восьмилетний Федор и трехлетний Иван — в будущем смогут надеть на себя царскую корону, но счастья это ни первому, ни второму не принесет. Федор умрет в двадцать лет, запомнившись в основном сожжением Аввакума со товарищи, а Иван окажется соправителем Петра, не имеющим реальной власти. Четырехлетний Симеон скончался этим летом, а Алексей — в будущем январе.

К Симеону лично я никаких чувств не испытывал, а вспомнил его исключительно из шкурных соображений. Дело в том, что я разработал целый план спасения своего тела, который мог и увенчаться успехом — не со стопроцентной вероятностью, но я хотел быть уверенным, что сделал всё возможное. Составной частью этого плана было видение на могиле царицы, о котором обязательно должен узнать царь. Но если я сумею выжить, а Симеон через несколько месяцев отойдет в мир иной, моя жизнь может превратиться в постоянные шепотки за спиной — мол, царевич с чернокнижниками связался, перевел свою смерть на брата, не пожалел родную кровь. Мне это было не нужно, поэтому имя Симеона и прозвучало.

— И Симеона, — подтвердил я. — Его она позовет этим летом, меня в следующем году.

— И что, этому зову нельзя будет сопротивляться? — глухо спросил царь.

— Я не знаю, батюшка, — я скорбно склонил голову, всем своим видом выражая крайнюю печаль.

Это было нетрудно, мне и в самом деле очень хотелось жить.

— Молитвы святых отцов? — он не спрашивал, а рассуждал. — Патриарх здесь, бросим клич по городам и весям, иконы чудотворные…

Я хотел ввернуть пословицу «на Бога надейся», но не решился. Вместо этого я сослался на европейский опыт.

— У французов, государь, есть такая поговорка — aide toi et le ciel t’aidera, помогай себе, и небеса помогут тебе, — сказал я. — Молитва патриарха Иоасафа может помочь, но я не уверен, что это видение — свидетельство проклятия. Возможно, так матушка предупредила меня, а через меня — и тебя, государь. [1]

Царь задумался, даже не обратив внимания на мои лингвистические упражнения, хотя французского языка Алексей вроде бы знать был не должен. Впрочем, сейчас век Франции, так что какие-то знания царевичу его учитель мог и передать, да и французы в Москве периодически появлялись.

Раздумья заняли несколько минут.

— И что ты предлагаешь, сын? — спросил он наконец.

* * *

Признаться, я ждал этого вопроса, и обдумывание ответа на него заняло большую часть отведенных мне на уединение двух часов. Нельзя сказать, что мой план был гениальным; но он был простым, добротным, а, главное — его выполнение ничего царю не стоило. И это, на мой взгляд, было основной составляющей успеха.

— Я не могу не поверить в такие предвестия, государь, — я снова склонил голову, якобы отдавая дань памяти царице. — Даже если это мне привиделось — например, из-за того, что я утомился, готовясь к урокам, — всё равно лучше посчитать, что такое может произойти, и принять меры, чем смиренно дожидаться провидения.

Алексей Михайлович кивнул.

— Верно говоришь, сын. Продолжай.

— Я не знаю, государь, как будет выглядеть призыв матушки, — произнес я. — Долгая болезнь? Скорая смерть? Это может быть всё, что угодно. Спастись от этого — я не могу считать, что человек выше божественного промысла. Но если посчитать, что этот призыв сильнее всего проявляется у могилы матушки, а чем дальше от него, тем он слабее…

— Ты хочешь покинуть кремлевские палаты? — перебил меня царь.

— Да, — с облегчением выдохнул я. — Уехать подальше. Если я прав, это поможет. Если не прав… в этом случае нам с Симеоном не поможет ничто. Молитвы… я и сам буду молиться постоянно, в самом плохом случае это хотя бы поможет моей и брата душам. Но если расстояние важно… Я не хочу пренебрегать этой возможностью. Если, конечно, у тебя, батюшка, нет других предложений.

Алексей Михайлович снова задумался. Он ничего не говорил, но мне ход его мыслей был ясен — царь очень хотел посоветоваться с кем-то доверенным, хотя бы с самыми ближними боярами. Ещё ему хотелось поговорить об этом деле с тем же патриархом, пусть к Иоасафу, сменившему два года назад на церковном престоле Никона, царь относился с легким пренебрежением, как к временщику — это я знал точно. Послушать совета Симеона Полоцкого, которого почитал за мудреца, или своих сестер — дочери царя Михаила Федоровича были живы и вполне деятельны. Особенно царь уважал Татьяну, к словам которой прислушивался, хотя и не во всем им следовал. Но он также понимал, что моя информация попросту опасна для него самого и для всей царской семьи, и никто из посторонних не должен знать то, что я ему сообщил.

В этом времени подобные откровения могли привести к серьезным последствиям, слухи о проклятии, нависшем над царской семьей, очень быстро заставят местную чернь вспыхнуть и устроить бунт. А в скором времени ожидается восстание Стеньки Разина — кажется, он уже взял богатых «зипунов» у персов и даже утопил княжну в набежавшей волне, так что готов и дальнейшим свершениям. Два таких события подряд смутят разумы подданных очень качественно. Одних шепотков о том, что Бог отвернулся от царя, вполне хватит для приличного государственного кризиса. Даже если к бунту не присоединятся стрельцы, которые легко поднимались неосторожным словом, то всегда есть бояре. Соберут, например, очередной Земский собор — и всё, прощай Романовы, всех выживших распихают по монастырям или придушат во избежание рецидива. [2]

Кроме того, кто-то может и помочь божественному провидению — а это заговоры, возможные покушения, от которых будет сложно отбиться в условиях застроенного и заселенного боярскими семьями и целыми монастырями Кремля. У царя, конечно, есть Приказ тайных дел, но он пока — всего лишь зародыш будущих спецслужб, функции которых сейчас размазаны тонким слоем по всем приказам первого ранга. Так что никаких тебе, Алексей Михайлович, контрразвездки, политического сыска и прочих удовольствий, которыми могли похвастаться монархи будущего, руководители Советского Союза или независимой России. А заложниками во всем этом веселье обязательно станут царские дети.

— Нет, — царь покачал головой, — других предложений у меня нет. И куда ты хочешь уехать сам и увезти Симеона?

Это я тоже обдумал — с помощью посильной помощи памяти Алексея. Сам я, к моему стыду, плохо помнил, какие из дворцов в ближайшем Подмосковье уже построены, а которые пока что находятся лишь в планах.