Золото Стеньки (СИ) - Черемис Игорь - Страница 11

— Мой дед Михаил Федорович венчался на царство в семнадцать лет. Мой отец, Алексей Михайлович, — очередной поклон в сторону итальянского трона, — начал править в шестнадцать. Но это были обстоятельства чрезвычайные, и если есть возможность их избежать, то лучше до такого не доводить. Но наследник, — я скромно приложил руку к сердцу, — должен быть готов в любой момент. У меня великолепные учителя, — благодарный взгляд в сторону Симеона Полоцкого, который тоже сидит здесь, среди бояр и князей. — Вот уже два года я внимательно слушаю, что говорят умные люди на думе. В конце концов, передо мною пример государя нашего, Алексея Михайловича, который был лишь на год старше меня, когда на него возложили ответственность за всю Россию. Но сейчас я должен попробовать сам — не страной управлять, а хотя бы несколькими селами. Это и есть то глубокое место, куда государь решил меня бросить — по моей личной просьбе. Выплыву — значит, я готов быть наследником. Утону — значит, мне нужно учиться усерднее и слушать бояр и государя внимательнее. Но чтобы я мог потом учиться и слушать, место не должно быть слишком глубоким, иначе государю придется искать нового наследника. Поэтому, Афанасий Лаврентьевич, я не могу принять удельное княжение — для Алексея Алексеевича этого много, а для наследника царя Русского — мало. А небольшой удел будет самое подходящее место, чтобы я мог опробовать разные приемы управления и не наломать слишком много дров. Да и Преображенский удел ближе к Москве, чем Звенигород, будет с кем посоветоваться в случае нужды. И ещё…

Я замолчал и обвел взглядом всех собравшихся, причем сознательно пропустил царя. Лишь с Ртищевым мы переглядывались чуть дольше, чем с другими, но он в конце лишь одобрительно кивнул.

— И ещё — всего два века назад удельные князья Звенигородские принесли кровь на наши земли. Помните Шемяку?

И снова посмотрел на всех, поняв: они помнили и, кажется, слишком хорошо — для событий, которые для этого времени были настоящей седой стариной.

— Не стоит поднимать мертвых и бередить старые раны.

У меня тоже был посох, которым я с удовольствием и стукнул по полу, давая понять, что закончил дозволенные речи. И вернулся на свое место по правую руку царя.

* * *

Как я мог подготовиться к нынешнему заседанию, если понятия не имел, как оно будет происходить? Да очень просто, примерно так, как я готовился к защите диссертации — то есть прикидывал, какие могут всплыть вопросы и заготовить на них достойные ответы. Самым очевидным было предложение возродить систему удельных княжеств — я не знал, кто первым это скажет, но раз уж слово «удел» прозвучало, добавить к нему «княжество» было просто-напросто логично. Ну а самым разумным ответом я посчитал исторические экскурсы и ссылки на свою несостоятельность в качестве правителя. С экскурсами в прошлое проблем у меня не было — всё же я пять лет учил всё это, и даже в датах путался не слишком сильно. Но недостающее я без зазрения совести добывал из памяти царевича.

Лишь упоминание Дмитрия Шемяки — единственного великого князя московского, который не был похоронен в Архангельском соборе — вызывало у меня сомнения, но и оно прошло без проблем. Кажется, бояре припомнили, как их предки тогда «переметывались» от одного участника междоусобицы к другому и не могли выбрать правильную сторону до самого победного финала, в результате которой трон сохранил Василий Васильевич царь Темный.

Но эффект смазал тот же Ордин-Нащокин. Стоило мне лишь вернуться на свое место, как он выскочил на середину палаты и громогласно заявил, что снимает своё предложение, как поданное без подобающих случаю размышлений. Старый опытный лис вовремя понял, в какую сторону начал дуть ветер — но я не был уверен, что это как-то изменит его судьбу.

Честно говоря, я бы переманил его к себе, этот человек мог пригодиться и в моем «малом» дворе, и при моём правлении. Вот только в отставку Алексей Михайлович отправит его не прямо сейчас, а только через два года, никакого «малого» двора мне не полагается по статусу, да и вообще — чтобы загадывать так далеко, мне нужно сделать одно очень важное дело. Да, правильно — выжить.

* * *

Заседание малой думы закончилось закономерно — той самой формулой про указания царя и приговор бояр. Собирать большой состав Боярской думы ради такого никчемного дела никто не собирался, но всё происходило в рамках нынешних процедур. Да и кто мог оспорить решение Алексея Михайловича и самых влиятельных бояр? Разве что какой-либо самоубийца, но на таковых и внимания можно не обращать.

Теперь у меня имелось бумажное свидетельство моего нового статуса — с царской подписью и печатью. Грозный документ по нынешним временам, которым старосты сёл ничего противопоставить не смогут. Я стоял в палате, рассматривая его, а рядом тёрся Симеон Полоцкий, который явно не знал, как вступить в разговор.

— Что-то беспокоит тебя, отче? — спросил я, заканчивая разглядывать подлинную печать царя Тишайшего и сворачивая указ в трубку.

— Нет-нет, что ты, царевич! — воскликнул он. — Просто подумал… ты уже третий день не приходишь на занятия, а после отъезда твоя учёба остановится совсем… Вот и задумался, как быть?

Я тоже задумался, но ненадолго — память царевича всё ещё была к моим услугам, и нужную аналогию я нашел быстро.

— А ты, отче, считай, что я на богомолье отъехал, — я с трудом подавил усмешку. — Прошлый год мы с государем в лавру ездили, три месяца я без обучения был.

— Да-да, было дело, — мелко закивал Симеон бородой. — Но после я проверял, у тебя всё в памяти осталось.

— Верно, — важно кивнул я. — Это оттого, что я не только о пустяках в поездке думал, но и о том, как и с чем к тебе вернусь. Ты лучше подбери мне книжек правильных, чтобы было что в Преображенском почитать. Вряд ли там огромная библиотека, дворец-то новый, необжитой…

— Алексей дело говорит, — вмешался в наш разговор царь. — Иди, Симеон, займись этим делом.

Алексей Михайлович подождал, пока учитель не покинул палату, и внимательно посмотрел на меня.

— Ну что, сын, всё по-твоему сделано?

— По правильному, государь, — поправил я — такая вольность тут допускалась. — Этот удел — хорошее место, чтобы попробовать всякое… Но, как ты понимаешь, больше всего меня сейчас заботит другое.

Я заметил, как навострили уши стоявшие поодаль Нащокин и Матвеев, и всё же усмехнулся.

— Понимаю, Алексей, всё так, меня это тоже заботит… Но на это всё божья воля, патриарху я уже просьбу передал и по монастырям разослал весть. Пусть молятся божьи люди, может, поможет.

— Может, государь, — я перекрестился и поклонился. — Могу я идти? Хотелось бы завтра поутру и отправиться.

— Торопишься? Молодой Трубецкой только через неделю будет, — чуть улыбнулся царь. — Не боишься один?

— Этого не боюсь, — вернул я улыбку. — Мы эти дни на обустройство потратим — сам же знаешь Анну Михайловну.

Со мной поначалу отправлялась только тётка и маленький Симеон — ну и мой ближний круг. Всем остальным требовалось время, чтобы собраться — то ли с мыслями, то ли с имуществом.