Баня - Сунгуров Алексей - Страница 4

Пиво подходит к концу, пора заканчивать и наши посиделки, но меня захватила тема зависти. Я начинаю последний на сегодня рассказ:

Месть

— Да, обидно встретиться с несправедливостью, но особенно бесит человеческая подлость. Так и хочется врезать подлецу в глаз. Но был у меня в жизни курьезный случай, когда моя месть приобрела не совсем привычные формы.

Дело было зимой. Я тогда работал в мелиорации. Летом обычно бегал по полям, руководил рабочими, а зимой готовил договоры на новый сезон да писал отчеты. Стоял январь и подошла пора ехать на острова в дельте Двины в один из совхозов, но все не давали машины, а пешком по морозу было немыслимо туда добраться. И вдруг я случайно узнал, что начальник родственной конторы, Николаев, завтра едет в тот же совхоз. Дело мы с их конторой делали общее, подчинялись одному руководству, и было законно предположить, что меня с радостью возьмут на попутку. Но не тут-то было. В ответ на мою просьбу я получил твердый отказ. А жили мы с ними очень дружно. Все праздники встречали одной дружной компанией. Были и любовные интрижки, и мужская дружба. А с этим Николаевым у нас даже возникло соперничество из-за моей коллеги. Он, похоже, потерял из-за нее голову, а я из озорства изображал конкурента. Возможно, причиной отказа и послужило наше соперничество. Но я считал, что дело всегда выше личных отношений. Пришлось идти на хитрость. Водитель Николаева, Володя, крутил любовь с нашей кассиршей и был дружен со всеми нами. Я попросил его подобрать меня утром в городе по дороге в совхоз. Получилось все гладко, но у Николаева вытянулось лицо, когда я забрался на заднее сидение его машины.

В совхозе мы быстро завершили свои дела, я задержался на пару минут, дожидаясь пока поставят печать на договор. Николаев пошел к машине, я попросил его подождать, он промычал что-то нечленораздельное в ответ… Когда я вышел на улицу, машины там не оказалось. Как потом сказал Володя, они поехали дальше в Северодвинск по личным делам Николаева. Но даже в таком случае они могли подвести меня до конечной городского автобуса. Дорога в любом случае проходила мимо этой остановки. Я не мог поверить в такую подлость. На улице стоял мороз, не меньше 25 градусов, до ближайшей автобусной остановки пешком было не меньше двух часов пути…

Я шел по накатанной в снегу колее, непрестанно сжимая кулаки. В такт шагам в висках пульсировало: «Поймаю — убью!» Я представлял сладкие картины мести, что я скажу этому подлецу, как кулаком размажу по морде его нахальную ухмылку. Не меньше получаса длились эти мучительно-сладкие мечтания, а потом вдруг они стали принимать форму слов, строк стихотворения:

Меня учили честно жить,

Препятствий не пугаться,

И стал я мускулы растить -

За справедливость драться.

Немало в боксе преуспел,

В дзюдо и каратэ я

И мир исправить захотел,

Злу скручивая шеи.

С поличным взят начальник-вор,

Бывает так не часто.

Я с ним о чести речь завел,

Но был неправ отчасти.

Сиял, как бляха на ремне,

Подглазник — все видали.

Пятнадцать суток дали мне -

Ему свободу дали.

Хитрец девчоночку обвел:

Не пожелал с ней счастья.

Я с ним о долге речь завел,

Но был неправ отчасти.

Сиял, как бляха на ремне,

Подглазник — все видали.

Пятнадцать суток дали мне -

Ему свободу дали.

Фарцовщик мне товар принес,

Он проявил участье,

О ценах задал я вопрос,

Но был неправ отчасти.

Сиял, как бляха на ремне,

Подглазник — все видали.

Пятнадцать суток дали мне -

Ему свободу дали.

О боге верующий плел:

— Нет выше веры счастья!

Я о марксизме речь завел,

Но был неправ отчасти.

Сиял, как бляха на ремне,

Подглазник — все видали.

Пятнадцать суток дали мне -

Ему ж молиться дали.

Отстал от жизни мой кулак -

Его призвал к ответу -

Теперь его сжимаю так,

Что б мог писать наветы.

И анонимок жгучих рой

Не ведает пощады.

Хожу непризнанный герой,

Разя всех из засады:

Начальник мается в тюрьме,

Хитрец — в кругу семейном,

Фарцовщик платит дань стране

И гибнет безыдейный!

Последние строчки складывались на льду реки, когда уже отчетливо виднелся автобус на берегу, когда поднялось над низким берегом тусклое зимнее солнце, и оттого, хоть и не стало теплее, но легче стало на душе. И месть моя, воплотившись в строчки баллады, казалось, была уже реализована. Придумалось и название: «Потомок Робин Гуда».

— А ведь и правда, не в Шервудском лесу живем, мы же цивилизованные люди, — подумалось тогда. А с Николаевым я перестал с того дня здороваться. Да и соперничество наше с ним из-за моей коллеги как-то заглохло само собой. Завод что ли кончился?

Я говорю это уже одетый. Мы с Василием выходим из бани. Закончилась очередная душевная встреча. Сколько ждать следующей, не знаем ни он, ни я. Жизнь все чаще вносит коррективы в наши планы. Но, расставаясь, мы надеемся на скорую встречу!