Сосед будет сверху (СИ) - Левина Ксюша - Страница 44

— Леша все прекрасно знал, но он был очень мудр и никогда не ревновал. Знаешь, что он говорил? Ревность — удел слабых игроков, которые не следят за собой, а следят за тем, как бы не победил соперник.

Эмма ухмыляется. И сейчас я вижу в ее глазах гордость и восхищение. Если это и не любовь, та истинная, то она действительно ценила и уважала своего мужа.

— Он не боялся, что я уйду или изменю. Леша просил простой честности, и меня так пьянила эта свобода, что я не захотела ничего… менять. Он ничего не требовал, и мы почти не ругались.

— А скучно вам не было?

— О, нисколько! Он был самым активным человеком в мире, и мне некогда было тосковать и скучать. С Поэтом у нас были нескончаемые разборки, сцены, ссоры-примирения. С Лешей все было иначе. Спокойнее. Взрослее. Мы строили планы, путешествовали с ним и с собаками. У нас был дом на колесах, на котором мы исколесили всю Россию и Европу. Мы вместе учили иностранные языки, а когда я захотела журнал, он помог, вник и на старте занимался им вместе со мной. Он научил меня очень многому и любил так, что захватывало дух.

— Он хотел детей?

— Я не хотела, а он… не просил. У нас был его племянник. Тот рано осиротел, и вот мы, уже будучи в возрасте, практически заменили ему родителей. С чистой совестью могу сказать, что мы вложили в него всю нашу любовь, положенную от природы.

— И все равно я не понимаю, как это, — настаиваю я, потому что не могу представить, что заменю Дантеса Васей Пупкиным, хоть и таким хорошим. — Любить кого-то и вот так... Это же замена, разве нет?

— Это очень хорошая замена, Саша, — Эмма улыбается, глядя на меня, как на малое неразумное дитя. — Лучшая. Любимая. Когда у тебя ломается машина, ты же не оплакиваешь ее всю жизнь. И животных новых заводят, прости уж за дурацкое сравнение. Лёша мне как-то сказал: “Ты можешь любить папу и маму, детей и родителей, кошку и собаку. И двоих любить можно, а верным быть только одному!”

— Но разве с дедом...

— Все было бы иначе. Возможно, я была бы счастливее, но это, Саша, «было бы». Жизнь сослагательного наклонения не любит. Поэт в нас не поверил, в меня не поверил. Так о каком счастье речь? Леша верил во все, и я была с ним.

— А любили деда.

Я не успокоюсь, пока не въеду хотя бы немного.

— Любила. Так, что захватывало дух, но ему этого не было достаточно, — Эмма повторяет собственные слова, и теперь они имеют другой смысл. — Лёше было достаточно моего взгляда. А у меня до самого конца от его поцелуев подгибались коленки.

Она была счастлива, но боль в груди никуда не делась. Воскресла, вспыхнула тут же — сорок лет ее не излечили. Подумать только... сорок лет! Сорок!

Не хочу. Так не хочу.

И от этого скулю по ночам, колочу подушку, а потом приходит дед, гладит по голове, тихо матерится и много курит со злобным шипением. Материт Дантеса в хвост и гриву.

Я в отчаянии, но видеть того — выше моих сил. Я просто сдамся ему и потом буду себя ненавидеть. А Дантес не изменится. Он не перестанет глупо шутить, не станет более открытым в чувствах.

Таинственный, непонятный, как тут не запутаться во всей этой полуправде?

Проснувшись в субботу утром, я уже знаю, что рабочий день будет коротким, но насыщенным. Это день бала, в редакции целую неделю все стоят на ушах.

Насколько я понимаю, нас ждет особый проект, связанный с фэшн-индустрией, что-то вроде «Мет Гала» по-колхозному: очень дорогие наряды, странные танцы, фуршет. И да, это благотворительная фигня, поэтому билеты туда стоят до хрена и больше.

Я не хочу идти, сопротивляюсь, а помощницы Робертовны пучат глаза, мол, это ж мечта! Но их не берут, а мне даром не надо, и это тоже своего рода кайф.

С кровати я встаю уже особенно злая и заряженная на негатив, а чтобы Эмма не пыталась уломать меня в последний момент, даже голову не мою. Специально. Кто меня с грязной башкой на бал возьмет?

К десяти прусь в бутик, где мне торжественно вручают наряд Робертовны, запаянный в три чехла с бронежилетом, и это, по сути, все, что мне нужно на сегодня сделать, кроме собачьих дел. Потому что у Офелии тоже насыщенная программы: отбеливание жопы по графику, кудри и подгонка платья. Да, вы не ослышались, Офелия предстанет на ковровой дорожке в золотом платье, мать его. И, кстати, у нее имеется личный пригласительный.

Закончив с Вельвет Флауэр все по списку, мы едем в квартиру Робертовны. Сейчас там разворачивается настоящее шоу «Преображение» — ее там красят, чешут, чистят перышки. В общем, направляюсь я туда неохотно, когда Славушка высаживает меня у слишком знакомого подъезда и уезжает за туфлями, которые Эмма решила в последний момент заменить.

Я оглядываюсь на двор вокруг и вздыхаю горько. Если по Офелии, с которой мы виделись почти каждый день, я соскучиться не успела, то по квартире — безумно. Тут я была по-настоящему счастлива и до Дантеса, и после знакомства с ним. Я совсем не спеша иду по парадной, робко нажимаю кнопку вызова лифта. Я стараюсь быть смелой, но пятой точкой чую, что этот день так просто не пройдет.

Створки разъезжаются и... ну конечно!

— Ой, задержите, пожалуйста! — тараторят у меня спиной, и я начинаю притворно суетиться, чтобы все-таки уехать наверх, но, блин, увы и ах.

Маша-видимо-Дантес успевает протиснуться в лифт.

— Простите, я не видела, что у вас такой костюм. Вы не помяли? — она восхищается дорогой тряпкой в моих руках, зачарованно разглядывая название бренда на портпледе, и этим — дура! — оправдывает мою нерасторопность.

Ну просто ангел во плоти! Здравствуй, Ангел!

— Я вам завидую, у них невозможно красивая новая коллекция! Стоит, конечно, космических денег, но определенно стоит. Вы на бал собираетесь?

— Нет, это для Эммы Робертовны...

Не успеваю сказать фамилию, Маша-вероятно-Дантес машет руками.

— Да, да. Точно! Вы ее внучка? Вы были в списках как «плюс один», верно? Хм, Пушкина Александра Сергеевна?

Я наблюдаю, как блондинка достает списки и находит мою фамилию. А она-то тут причем? Какое отношение имеет к мероприятию?

Но это и правда тот самый бал — я вижу логотип, который за неделю уже порядком надоел. Я вижу себя в списке под номером два, но мне бросаются в глаза три одинаковые фамилии в середине таблицы: Дантес Александр, Дантес Оливия, Дантес Лев. И под ними еще Кострова Мария.

Вернула себе девичью фамилию? Или так и не поженились? А может, свою оставила?

— У вас двойняшки? — сухо интересуюсь я.

Для меня это почему-то важно. Как будто я хочу точно знать, вышло ли это случайно или они — результат двух актов прелюбодеяния.

— Да, представляете? Без всякого ЭКО вышла двойня. Все всегда спрашивают, как у меня так получилось, а я и сама не знаю, — болтает без умолку, чтоб ее. — Помню, когда узнала, чуть не умерла от страха. Правда! Я же их не планировала, это вышло случайно. Мы были совсем молодые и... ну, словом, отец Саши был не в восторге, вышел скандал, страшный скандал! В общем, долгая история, при случае обязательно поговорим. Передать привет Саше от вас? — Передайте пендель. — О, или нет, лучше все вместе разопьем по паре бокалов на балу!

— Я, скорее всего, не приду, — уверена, что выходит максимально похоже на парселтанг (магический язык змей, вымышленный язык из мира «Гарри Поттера»), но она понимает меня.

— Ну что вы! Обязательно приходите! Мы с Сашей и детьми будем очень рады вас видеть! — У нее скулы чуть не трескаются от улыбки.

С Сашей и детьми, блять.

— Мне кажется, сегодня в воздухе прямо-таки витает дух праздника, — мечтательно лепечет Маша.

Хуязника, — мысленно добавляю я.

— А еще Саша такой загадочный, ну точно что-то выкинет. Умеет же удивить! Он к этому балу так готовится! Вы обязательно приходите, будет очень интересно!

К счастью, лифт благополучно останавливается, потому что я больше не могу это слушать.

Их с Сашей дети.

Саша что-то задумал.