(Не) верю. В любовь (СИ) - Котлярова Екатерина - Страница 33

Блин.

Но в школе избегать её не выходит. Я вижу, как она воркует с этим…Мишей! Как одаривает его полными обожания и преданности взглядами. Как улыбается ему, прикасается тонкими пальцами то к плечу, то в грудной клетке.

А меня на части рвёт.

Всё, чего я желаю — вжать девчонку в себя. Заставить смотреть только на себя. Трогать только меня. Улыбаться только мне.

Но сегодня. Сегодня меня швырнуло в самый настоящий ад. Я никогда не подозревал, что так может выворачивать. Наизнанку. Так давить в грудине, будто тяжёлым армейским ботинком наступили. Я не мог вдохнуть, когда она не пришла после школы. Она всегда возвращалась чётко по времени.

Я видел, как она уходила с этим. Видел и сжимал кулаки, бесясь.

Я метался по комнате, как зверь в клетке. Я видел ЕЁ в его руках. Обнажённую. Тонкую. Как она откидывает голову назад, тонкими пальцами вцепляется в чужие плечи и стонет сладко-сладко, подставляя маленькую упругую грудь под чужие губы.

Меня колотило, как при лихорадке. Я засовывал голову под струю воды, пытался привести чувства в порядок. Но всё было тщетно.

Особенно, когда я увидел, как она выходит из такси. Счастливая. Как этот вручает ей цветы. Как целует в щёку.

Я хотел броситься вниз. Вышвырнуть цветы на улицу, а девчонку закинуть на плечо и оттащить наверх. В свою комнату. Кинуть на кровать, содрать одежду и доказывать, что она моя. Что каждая клеточка её тела принадлежит мне. И так будет всегда.

Она стала другой. Расцвела. Стала такой красивой, что смотреть больно. А не смотреть ещё больнее.

Она сама пришла в ванную. Сама пришла ко мне в лапы. И мне сорвало крышу. Я смотрел на неё. Мир сузился до одной точки — её голубых глаз. Двух омутов, в которых, как я захлебнулся.

Я обнюхивал её. Как последний идиот, как ревнивый муж, обнюхивал. Боялся почувствовать чужой запах. Смотрел на губы, а меня крыло счастьем, что они не припухшие. Она пахла собой. Так вкусно. Так нежно. Так… ей. Так, что хотелось искусать. Языком вылизать. Каждый миллиметр кожи.

Я оставил ей засос. Не смог сдержаться. Хотел, чтобы этот увидел.

Я смотрел в голубые глаза, понимал, что не сдержусь. Я возьму её прямо здесь. В ванной. Слишком кроет собственническими чувствами.

Я ушёл. Сдержался. Чтобы весь вечер снова мучиться от удушающей ревности.

Сижу на полу в комнате, но тянет на другой конец этажа. К ней. Моя маленькая холера. Моя яд. Моя отрава.

Стук в дверь. Заходит мама. Улыбается нежно, подходит и садится на пол рядом, подгибая под себя ноги.

Молчим.

— Любишь её, — не спрашивает, утверждает.

— Мам… — хриплю с мучением.

— Любишь, но боишься, — поднимает руку, отводит спутанные пряди с лица. — Боишься открыться. Она невероятная, родной. Светлая, чистая, нежная, как ангел.

Я жмурю глаза, дышу через раз.

— Я очень сильно тебя люблю, сынок. Но она не я, она не понимает, почему ты отталкиваешь. Сейчас это просто подарок от другого, Адам. А ты так переживаешь. Ты ведь упустишь. Что будет, когда она будет с другим?

— Мама, — мне кажется, что она режет меня без ножа.

— Слушай, милый. Слушай и запоминай. Я никогда не ругала тебя. Никогда не наказывала. Я люблю тебя, но Алиса, — мама нежно улыбается, — слишком запала мне в душу. Если ты упустишь её, я очень сильно разочаруюсь. В тебе. В том, что ты упустил своё счастье. Ты мой сын, а для матери нет ничего важнее, чем счастье ребёнка. Спрячь свои шипы, Адам. Здесь тебя в сугроб никто швырять не станет.

Я киваю. Грудь сдавливает. Мама права в каждом слове. Я опускаю голову, испытываю жгучий стыд.

— Люблю тебя, — мама поднимается, целует в лоб и уходит.

Сижу на полу, смотрю в одну точку и думаю о том, как себя вести… Но я чётко уверен в одном, моя девчонка. Я её завоюю.

18

Алиса

На следующее утро я просыпаюсь с больной и гудящей головой.

Не могу запихнуть в себя завтрак. Я снова сижу на кухне одна. Смотрю в тарелку, держусь за голову, которая просто разрывается на части.

— Доброе утро, — раздаётся хриплый голос за спиной.

Я вздрагиваю, резко оборачиваюсь и в то мгновение морщусь от боли. На краткое мгновение кажется, что голова сейчас расколется на части.

— Доброе утро, — шепчу потрясённо, не понимая, с чего молодой человек решил со мной поздороваться.

Он медленно приближается, ставит руки на стол по обе стороны от меня, замыкает в капкан. Смотрю в лицо парня с потрясением, боюсь даже моргать. А он меня добивает тем, что прижимается губами к скуле, покрывает быстрыми поцелуями школу, оставляет влажный след.

— Адам, — шепчу сбивчиво, пальцами левой руки сжимая край стола.

— Голова болит? — спрашивает хрипло, вжимаясь носом в мою скулу.

— Д-да, — я начинаю заикаться.

— Сейчас таблетку принесу, — говорит сипло, снова целуя меня в скулу и отстраняясь.

Адам уходит, а я смотрю в широкую спину и пытаюсь понять, что с ним произошло. Что так резко могло измениться всего за одну ночь? Я подскакиваю, переступаю с ноги на ногу, хлопаю глазами. Хватаюсь за спинку стула, медленно опускаюсь обратно. Смотрю в проём, не моргая, пока молодой человек не возвращается.

Парень торопливо подходит ко мне, протягивает блистер с таблетками. Я в таком шоке нахожусь, что даже не могу его принять. Смотрю в красивое лицо, шарю по нему взглядом, ищу тень издёвки. Но не нахожу. Только странную нежную улыбку вижу.

— Адам, ты заболел? — спрашиваю сипло, часто моргая.

Молодой человек не отвечает. Дёргает уголком губ в улыбке, подходит к раковине, набирает в стакан фильтрованную воду, всучает мне в руку. После чего сам выдавливает таблетку на ладонь, приставляет пальцы к моим губам.

— Пей, — велит, смотря на меня странным взглядом.

В обожаемых серых глазах я вижу тепло, от которого голова ещё больше болеть начинает. А точнее говоря от мыслей, настойчиво жужжащих в голове.

Я приоткрываю рот, забираю таблетку. Запиваю водой. Перестаю дышать, когда молодой человек большим пальцем смахивает воду с нижней губы. Подносит к своему рту, кончиком языка собирает капельку. И всё это он проделывает неотрывно глядя мне в глаза.

Я охаю. Свожу ноги вместе, чувствуя, как знакомая истома, которая возникает лишь тогда, когда парень оказывается рядом, охватывает меня. Я краснею, отвожу взгляд и не нахожу слов, чтобы что-то сказать или спросить.

Адам забирает у меня стакан, поднимается, насыпает себе кашу. Садится не напротив меня, на своё место, а рядом, чтобы его сильное бедро прикасалось к моей ноге. Приступает к завтраку, а я сижу и смотрю на него, как влюблённая идиотка. Я не помню, чтобы он был настолько близко в расслабленном состоянии. Чтобы мы с ним не ругались. Чтобы он не кидался колкими словами. Молодой человек жуёт, а я… плыву. Я смотрю на него и таю от любви и восторга. Он красив. Жуёт неторопливо, тщательно пережёвывая еду. А у меня просто сил нет от того, насколько сильно я хочу его обнять, поцеловать, укусить.

— Почему не ешь? — поворачивает ко мне голову, смотрит из-под чёлки, упавшей на лоб.

Я не ведаю, что творю, когда протягиваю руку и убираю прядь со лба. Когда опоминаюсь, одёргиваю руку и больно бьюсь локтем о спинку стула. Жмурюсь и шиплю сквозь зубы. Адам меня просто убивает, когда поднимает мою руку и целует в покрасневший локоток.

— Осторожнее, — улыбается, сверкая глазами.

— Мгм… — вырывается невнятный звук.

— Так почему ты не ешь? — повторяет вопрос, смещая руку на моё запястье, большим пальцев поглаживая пульс.

— Меня тошнит от головной боли, — я сипло выдыхаю. — У меня хроническая мигрень, частое явление.

— Понял, — молодой человек сводит брови вместе. — Даже банан не съешь?

— Нет. Не влезет.

Снова кивает. Продолжает торопливо завтракать, при этом не выпуская моего запястья из хватки горячих пальцев. Я дышу через раз. Хочу даже себя ущипнуть, чтобы убедиться, что это не сон. Но единственная рабочая рука занята.