(Не) верю. В любовь (СИ) - Котлярова Екатерина - Страница 17

— Жаль, что ты раньше не рассказал мне обо всё, Дима, — я качаю головой. — Я слишком сильно боюсь отчима. И её тоже. Я не могу быть уверена, что завтра не пожалею о своём решении. Страх перед ними выше меня.

— Алиса, — Дима вдруг резко поднимается с колен, выпускает мою ладонь и отходит к окну, — ответь, пожалуйста, на один вопрос. Он может показаться тебе… Он может ранить тебя, но я должен спросить.

Смолкает. Низко опускает голову и сжимает подоконник до громкого скрипа.

— На какой вопрос ты хочешь получить вопрос?

— Этот… блин… как же сложно… — Дима ерошит волосы, запрокидывает голову назад, а потом поворачивается резко ко мне, и я вижу, что в его глазах стоят слёзы.

— Димочка, ты чего? — я теряюсь, оглядываюсь.

— Он тебя насиловал? — спрашивает, вскидывает руку и зубами прикусывает костяшку большого пальца.

Я замираю в ступоре, опускаю голову на свою руку и отрицательно мотаю головой.

— Нет, — сначала тихо. — Нет! — уже более твёрдо. — Он просто любил заставить меня раздеться до нижнего белья, когда мать меня избивала, чтобы наслаждаться видом синяков на теле. Он меня… — тошнота подкатывает к горлу. — Прикасался своими мерзкими руками, мог по попе шлёпнуть. Или зайти в ванную, когда я моюсь, чтобы убедиться, что я не занимаюсь рукоблудием.

— Мразь. Пидор. Почему ты не говорила мне? Тупой вопрос, да, — ерошит волосы. — Алиса, прости.

Подходит, опускается на колени и целует мои пальцы.

— Дима, ну ты чего? Дима? — я всхлипываю, пытаясь отнять руку и смущаясь до слёз.

— Я так боялся что-то спросить. Нужно было раньше всё решить, рассказать тебе обо всём.

— Со мной всё хорошо. Честно. Я немного повёрнутая, дурочка ещё та, но ведь главное, что я сохранила ту доброту, что папа в нас взращивал, правда? — улыбаюсь дрожащими губами.

— Правда, — Дима улыбается, прижимает мою ладонь к своей щеке. — Чистая правда. И ты такая чистая, — качает головой.

— И Ксюша мне сказала, что ты бежал ко мне после свиданий с ней. Ты ведь всегда приходил вовремя, чтобы защитить. Вчера даже. А Ксюша у тебя просто невероятная! Она мне так сильно понравилась.

В глазах Димы вижу счастье. И замечаю, как расслабляются его плечи. Брат будто почувствовал облегчение от того, что его выбор пришёлся мне по душе. Я ласково улыбаюсь Диме, поглаживаю пальцами его лицо.

— У меня нет слов для того, чтобы описать то счастье, которое я сейчас испытываю от того, что мы с тобой поговорили, Дима. Я будто снова стала цельной.

— Будем говорить куда чаще. Теперь скрываться не придётся, — он широко улыбается.

— А Мишка? — мои пальцы подрагивают. — С ним ты собираешься мириться? Он тоже по тебе очень тосковал всё это время.

— У него другая компания, другие друзья, мелкая, — Дима улыбается, но я замечаю тень грусти в его глазах.

— А от него ты по какой причине отдалился? Я понимаю, что меня ты пытался защитить. Чтобы мне не причиняли больше вреда и не действовали через меня на тебя. Но Миша разве виноват?

— У нас бы не вышла дружба втроём, Алиса, — брат улыбается. — А он, как пацан, больше времени проводил бы со мной. А тебе нужен был защитник. Не дома, а за его пределами. Ты всегда была слишком, — старательно подбирает слово, щёлкая пальцами, — ранимой. Даже слабой. К тому же, он всегда был в тебя влюблён.

— Миша? Влюблён? — спрашиваю с неверием, улыбаясь скептически.

— Влюблён, Алиса. И сейчас он тебя глазами пожирает. Я всё гадаю, когда ты ему ответишь взаимностью.

Я сконфуженно молчу. Миша? Друг невероятно прекрасный человек. Добрый, нежный, заботливый и отзывчивый. Но… Но он мне столь же близок, как и Дима. Он для меня брат.

— Дим, я думаю, что ты ошибаешься, — я мотаю головой.

— Ладно, лезть не стану. Ты сама разберёшься, — щёлкает меня по кончику носа. — Как рука? Болит?

— Вообще не болит, что очень странно. Я и не заметила, что она сломана, пока Адам за руку не схватил.

Дима тихо кашлянул, поджал губы и отвёл взгляд. Судя по тому, что вопросов он мне не задаёт, он знает обо всём.

— А что ты плохого делал, Дима?

— Ты про что?

— Адам сказал мне, что… ты делал что-то плохое, из-за чего тебя могут посадить, — я решаю быть откровенной с Димой.

— Хм… Как же он меня бесит, — сквозь зубы говорит парень. — Я воровал, Алиса. Мошенничал. И принимал участие в боях без правил. До сих пор принимаю.

Я молчу. И не чувствую прежнего желания перекреститься. После рассказа Димы о событиях четырёхлетней давности мне вообще креститься не хочется. Будто отрезало.

— Ты никого не убил?

— Нет.

— Надеюсь, с наркотиками не был связан.

— Думал о том, чтобы торговать, потому что деньги лёгкие, но нет. Я видел наркоманов. И видел матерей. Любящих матерей, Алиса. И я понял, что это херовая идея, — Дима говорит сухо, но прямо и без попыток увильнуть или выглядеть лучше.

— Я не в праве тебя осуждать, — отвечаю тихо. — Уверена, что по большей части всё это ты делал назло.

Дима кивает и улыбается светло и открыто. Я задыхаюсь. Так он улыбался только в детстве, когда был жив папа.

В дверь стучат.

— Можно? — раздаётся голос Ксюши.

— Да, — Дима подскакивает и бежит к двери. — Заходи, маленькая.

Я смотрю на брата и улыбаюсь. Вижу, как мило краснеют его скулы, когда он смотрит на Ксюшу сверху вниз. Как бережно он придерживает дверь, когда она заходит с двумя чашками в руках. Как помогает ей, забирая посуду из рук девушки. И млею от счастья за Диму, когда ловлю влюблённый, полный обожания взгляд Ксюши на нём. Мой Дима. Мой любимый брат. Он заслужил этого счастья. Как никто другой.

— Я чай вам принесла. У вас всё хорошо? — бросает тревожный взгляд на моё заплаканное лицо.

— Всё прекрасно. Мы поговорили. Всё обсудили.

— Я рада, — Ксюша широко улыбается, становясь просто до невозможности красивой.

— Алиса, я съезжу домой. Привезу, что тебе нужно.

Я перечисляю брату вещи, которые мне необходимы, и Дима уходит, поцеловав меня в лоб и утащив Ксюшу за дверь. Пока девушки нет, я подхожу к комоду, на котором стоят фотографии в рамках. Почти на каждой фотографии Ксюша стоит с Адамом. И везде молодой человек смотрит серьёзно. Серые цепкие глаза даже с фотокарточек смотрят в самую душу. Он будто родился подозрительным и серьёзным.

— Какой же ты? — я кончиками пальцев обвожу овал лица парня на одной из фотографий.

Дверь отворяется, я торопливо возвращаю рамку на комод и оборачиваюсь. Замечаю с улыбкой и теплом в груди, что глаза Ксюши блестят, а губы припухли.

— Димочка уехал, — смущённо бормочет девушка. — Ты есть хочешь?

— Нет, я не голодна. Спасибо.

— Ну, а что тебе предложить? Давай, я тебе дам домашний комплект одежды, чтобы ты переоделась. У нас не заведено ходить в уличной одежде по дому. А ты теперь будешь здесь жить. Поэтому правила для всех одни.

— Я не хочу мешать вам.

— Ты не будешь мешать. Мои родители очень хорошие люди. Мама разрешила, чтобы ты жила у нас столько, сколько тебе понадобится.

— Мне так неловко, — я прижимаю руку к груди.

— Не выдумывай, — девушка отмахивается. — Так, вот тебе одежда. Она совершенно новая, я ещё не носила.

— А я могу в ванную сходить? Я бы очень хотела принять душ.

— Я покажу тебе, где находится ванная. Больше меня не спрашивай, можно или нет. Всё можно. Ты здесь теперь живёшь.

Ксюша заводит меня в просторную ванную комнату, показывает, где брать полотенца, шампуни и гели для душа. Помогает мне обмотать гипс пакетом и скотчем, чтобы я его не размочила, и уходит. Я снимаю одежду. Замираю у зеркала, смотрю на своё бледное лицо, со впалыми щеками и синяками под глазами. Губы искусаны и обветрены. Волосы всколочены. Веки глаз красные от того, что я слишком много плакала последние сутки.

Я вижу кости на ключицах и рёбрах. Впервые я рассматриваю себя в зеркале, а не спешу отвернуться.

Я заметно изнеможена, слишком худа, и выгляжу серой. Неприметной. Скорее прозрачной. Опущенные уголки губ, чуть сведённые брови и загнанный взгляд.