Нищий барин (СИ) - Иванов Дмитрий - Страница 23

Горшок, конечно, пуст. Ещё бы! Хожу я исключительно в уличный сортир. К тому же он у меня барский, отдельный, просторный, с дверцей на засов. Кроме меня, туда могут заходить разве что гости, если прижмёт. Нет, в горшок я дела делать не привык. Вернее, отвык лет с двух. А ведь зимой придётся! Зимы у нас такие, что и тридцатник вдарить может запросто!

Что ж, пока об этом думать не буду. Я и в ванной своей ни разу не мылся ещё. Ведь это же надо воду таскать, греть, лить в лохань, а потом ещё и выливать. Лучше уж баня!

А Фрося тем временем уже протирает портреты батюшки и матушки, что висят прямо над кроватью. Потом, не теряя темпа, метнулась к столику — разложила бумаги ровными стопками, ножик мой складной убрала на место, крошки смахнула. Следом — шкафчик с посудой: там тоже всё переместилось на свои законные места. Но на этом она не остановилась! Исчезла за дверью, чтобы через пару минут появиться с веником и ведром воды. Шустро почистив ковёр, напоследок переходит к полочке с иконами и книгами.

Обращается с ними бережно, понимает: книги — вещь дорогая. На всё про всё ушло минут пятнадцать, и моя комната приняла вид старинного музея дворянского быта России. Некстати вспоминаю, что я запрещал Матрёне убираться в своей комнате, и вообще был изрядным свинтусом. Хочется сунуть Ефросинье, например, рубль, но что-то останавливает. Разбалую ещё!

Усаживаюсь в полукресло и киваю девушке на стул рядом.

— Псалтырь возьми и садись. Учить читать тебя буду!

Но стать грамотной у моей дворовой опять не вышло.

— Барин, Никодим принять просит! — ворвалась в мою комнату Матрёна.

— Что? Какой к чёрту Никодим⁈ — возмутился я, приподнимаясь с кресла. — Ты почему без стука⁈ А если я здесь голый⁈

Матрёна остановилась в дверях, скрестила руки на груди и, не моргнув глазом, выдала:

— Что я там не видела-то?

Ну да, логично. Она же меня с пеленок знает. Как пришла пятнадцатилетней девчонкой в дворовые к маменьке, так и осталась. А чего? Баба она хозяйственная, непьющая, честная. Готовит хорошо, даже по меркам будущего. Вот только наглости в ней через край!

Сейчас не пойму что-то: это я ворчу, или Алексей Алексеевич внутри меня голос подаёт?

— И чего ты голый будешь? — с подозрением глянула на меня прислуга.

Фрося, сидящая рядом, покраснела как мак! А значит, мысли у неё… В общем, нравится мне их направление.

— Я для примера сказал! Какой Никодим?

— Нешто позабыл? — всплеснула руками Матрёна. — Посыльный от соседа нашего Елисея Пантелеймоновича! Привез бочки на телеге.

Из моей комнаты двор не видать, так бы заметил, наверное, гостя. Иду в залу, где уже сидит мужичок довольно плутоватого виду. Одет неброско, но видно, что хорошего качества у него и одежда, и обувь. Начищенные сапоги, новенький картуз из добротного сукна, который Никодим, не сильно смущаясь, положил прямо на стол.

— Барин, не извольте сумлеваться, всё, что обещал хозяин мой, привёз! — радостно сообщил новость мужик, но прозвучало это без угодливости, без привычного крепостного заискивания. Впрочем, и снисхождения в голосе тоже не было — говорит ровно, по делу.

— И письмецо вам! — добавил он, вытаскивая из-за пазухи сложенный вдвое лист. — Ответа ждать?

На кой-чёрт мне эти бочки сдались? Я тогда только попал в это тело, голова ещё кружилась от всего нового, вот и совершил обмен дурацкий: пистолет отцовый с историей, на четыре бочки сменял. Пистолет! Настоящий, боевой, трофейный — и променял на тару! Ну не глупец ли? Ладно… Если не пригодятся, продам.

Разворачиваю сложенный лист бумаги. Никакой печати, никакого конверта нет. Читаю:

«Лёшка, до Петрова хочу за кабаном пойти! Девятыго к обеду приезжай. Будет М. и А. Возьми то, что у Зернова купил.»

Размышляю. «До Петрова» — это, наверное, до начала поста. Когда он, не знаю, кстати. Кто такие М. и А. — загадка. А вот что привезти просят, тут ясно — шкатулку с курительными принадлежностями. Очевидно, именно из-за неё меня и зовут, потому что охотник из меня, мягко говоря, никакой. Ни в прежней жизни, ни в этой.

Если честно, приглашение это меня даже обрадовало. Скукота тут — просто жуть! Решаю поехать, хоть посмотрю на других своих соседей и на этих самых М. и А. Вдруг это, например, Маша и Аня?

— Чернила неси и перо! — командую я Матрёне, но неожиданно писчие принадлежности приносит Фрося.

Уже разделили обязанности? Скорее всего. Я принимаю чернильницу, раскрываю крышку и сразу замечаю разницу — чернила хорошие, густые, не водянистые. Не та жалкая бурда, что была в доме до моего попадания сюда. Самодельные. Вот и пригодилась покупка, сделанная в Костроме! Вовремя я тогда догадался подкупить добротных чернил, теперь хоть писать не мученье.

Надеюсь, Владимир успеет вернуться с конём, ведь иначе придётся ехать на бричке. А, собственно, почему бы и нет? Бричка — дело надёжное, это тебе не в седле трястись, а с комфортом прокатиться. И Тимоху возьму с собой — должен же он вернуться к тому времени… Сегодня седьмое, значит, послезавтра с утра выезжаю. До Мамайки — соседского имения — примерно верст двадцать. Если выехать часиков в шесть утра, то к обеду как раз буду на месте.

Весь следующий день ушёл на подготовку к визиту. Сначала баньку принял, потом Матрёна меня постригла. Дальше самое сложное — бритьё. Бритва у меня есть — целый бритвенный набор, папкин бывший. Но сама бритва — это нечто. Жуткая штуковина, похожая на миниатюрный тесак маньяка-парикмахера. Станков бритвенных, похоже, ещё не изобрели. Спрашивал и в магазине, и на рынке в Костроме — никто и слыхом не слыхивал о таких. Может, самому изготовить? Вещь-то не сильно хитрая.

Матрёна и дорожную одежду, и для охоты аккуратно сложила в саквояж. Видать, привычная к сбору барина на охоту. А вечером вернулся и Тимоха, причем был он побитый, с фингалом под глазом да ещё и босиком!

Я уставился на него в полном недоумении. Овец купил, пять штук. Ещё и мешок с собой какой-то тащит — значит, деньги не просохатил. Но вот вид у него…

— Ты где так умудрился? Дрался с кем? — изумленно разглядываю конюха, которому, вижу по глазам, неловко.

Глава 20

Вообще, прожжённому армянскому таксисту тем более в обличии не менее прожженного конюха Тимохи стыдно бывает очень редко… Да что там — я вообще не помню, чтобы он когда-нибудь стыдился! И Тимоха, в чьё тело попал Адам, тоже наглый тип был. А тут глянь чего — стыдно ему!

— Блядские женки побили, — пробормотал он, не поднимая на меня глаз, и тут же жалобно попросил: — Барин, обувку бы мне какую взять, до дома дойти. Сил нет уже по камням ходить. А ещё овец гнать, да мешок этот…

— Блядские жёнки? — таращу глаза я.

— Ну, проститутки, — тихо пояснил Тимоха.

— Идём в дом. Найду тебе что-нибудь на ноги, заодно расскажешь про поездку. А овец пока во двор загони, — даю приказ я, отчего Тимоха заметно веселеет.

— Садись, поужинаем! — радушно предлагаю я конюху.

Матрёна хоть и видно, что недовольна визитом «пустяшного», как она считает, Тимохи, но мне не перечит. Ставит на стол ужин: щи с мясом, пироги, сыр домашний… Спиртного не дала, кстати! Строгая она у меня, но по-своему справедливая.

Жду когда лишние уши уйдут, и настоятельно требую рассказа:

— Ну⁈

— Деньги у меня были, остались от покупок. Думаю — чего не потратить на нужное дело? — начинает рассказ ара о своих злоключениях. — Ну, ты сам знаешь, как в этом времени с бабами — страшные все, стареют быстро… А эти три в трактире показались мне ничего так, справными. С пьяных глаз уже, конечно. Вот и взял одну, чернявенькую, — Тимоха разводит руками, дескать, дело житейское.

— Так это она тебя, что ли? — подбадриваю я товарища по попаданству.

— Да всё хорошо было, мне даже понравилось. Уснул, проснулся от шума. Смотрю, а девка у меня по карманам шарится! Такое зло взяло, что отобрал то, что она заработала, а саму выставил за дверь из номера. Девка психанула и позвала двух своих подруг. Одна явилась со скалкой, другая — с горшком, и ну меня мутузить! Хозяин гостиницы спас! А наши деревенские, заметь, ни один не заступился. Деньги, конечно, отдал…