Золотой ребенок Тосканы - Боуэн Риз - Страница 14

Я отложила картины в сторону, намереваясь показать их Найджелу. Может, за них удастся выручить приличные деньги на аукционе, если я решу с ними расстаться. Затем я открыла второй сундук. В нем оказались старые альбомы в кожаных обложках с изысканными застежками.

Фотографии давно ушедших Лэнгли в длинных платьях и смешных шляпах, застывших в том времени, когда они позировали перед камерой, или стояли группами на улице у Лэнгли-Холла с теннисными ракетками, или сидели с чашкой чая за столом, накрытым на лужайке. Я стала свидетельницей образа жизни, который мне вести не суждено.

Оставив альбомы, я достала из глубины сундука другие вещи: серебряный кубок, подаренный сэру Роберту Лэнгли как мастеру охоты на лис, и кубок поменьше — Хьюго за победу в прыжках в высоту во время спортивного дня в Итоне. Напоследок я подобралась к маленькой кожаной коробочке, красиво украшенной тиснением и позолотой. Я открыла ее, предвкушая найти пресловутые утерянные драгоценности, но была крайне разочарована, увидев только крошечного резного деревянного ангела, похожего на какую-то медаль на ленте, пачку из-под сигарет, птичье перо и сложенный конверт. Зачем хранить такой хлам в такой красивой шкатулке — я представить себе не могла. Может быть, кто-то из Лэнгли играл в игры, воображая себя персонажем какой-то истории, как я делала в детстве?

Но когда я взяла пачку из-под сигарет, чтобы выбросить ее, то увидела, что она развернута. На внутренней стороне картонки обнаружился набросок портрета красивой женщины. Это был только крошечный эскиз, сделанный на скорую руку и, разумеется, незаконченный, но каким-то образом он передавал самую суть этой женщины. Я могла видеть ее глаза, сверкающие от радости, когда она смотрела на своего рисовальщика, еле сдерживая счастливую улыбку.

Я разгладила картонку и положила на стол. Затем взяла конверт и узнала элегантный почерк моего отца. На конверте была печать авиапочты, а письмо адресовано синьоре Софии Бартоли в местечко Сан-Сальваторе в Тоскане. Рядом с маркой стояла дата — апрель 1945 года, но письмо так и не было вскрыто. Другая марка, наклеенная рядом с адресом, содержала надпись, и, хотя она была на итальянском языке, я поняла суть написанного: «По этому адресу не проживает. Вернуть отправителю».

Заинтригованная, я осторожно вскрыла конверт. К моей досаде, письмо было на итальянском языке. Мне удалось прочесть: «Миа кариссима София». Я смотрела на эти слова, не веря своим глазам. Чтобы мой холодный и отстраненный отец называл кого-то «своей драгоценной»?! Я не могла себе этого представить! И конечно, он никогда не демонстрировал ни малейшей привязанности моей маме или мне. Я пыталась прочесть дальше, но не поняла ни слова.

Потом я вспомнила, что видела итальянский словарь среди книг, которые положила в коробку, чтобы сдать в благотворительный магазин. Я поспешила достать его, затем села за кухонный стол и сосредоточилась, пытаясь понять смысл написанного. К счастью, у меня за спиной были годы учебы, в том числе латыни и французскому, и это облегчало задачу, но когда я закончила, то поверить не могла тому, что перевела. Наверняка я что-то поняла неправильно. Пришлось начать все с начала.

Моя драгоценная София!

Я скучаю и думаю о тебе каждый день. Какими бесконечными показались месяцы, прошедшие с тех пор, как я последний раз видел тебя. Все это время я лежал в госпитале, не зная, в безопасности ли ты, желая написать тебе, но не осмеливаясь сделать это. Но у меня есть хорошие новости. Если твой муж действительно погиб, то мы сможем пожениться. Когда мне, наконец, разрешили вернуться домой в Англию, я узнал, что моя жена нашла кого-то другого и оставила меня ради лучшей жизни в Америке. Как только эта ужасная война закончится, а, судя по новостям, это случится очень скоро, я приеду за тобой, любовь моя. А пока я хочу, чтобы ты знала: наш прекрасный мальчик в безопасности. Он спрятан там, где только ты можешь его найти…

Я замерла в изумлении. У моего отца — холодного, лишенного эмоций отца — был ребенок в Италии! Ребенок от итальянки по имени София, но… спрятанный там, где только она могла найти его. Холод пробрал меня. Письмо так и не было доставлено. Ребенка спрятали и не нашли? Конечно, теперь, двадцать восемь лет спустя, мне оставалось лишь надеяться, что неизвестная София спасла ребенка и все закончилось благополучно.

Глава 9

ДЖОАННА

Апрель 1973 года

Я не знаю, как долго я сидела и смотрела на тонкий лист почтовой бумаги. Выросшая в уверенности, что я — единственный ребенок, я была потрясена, обнаружив в один день, что у меня могут найтись два брата в разных частях света. «Если второй выжил», — подумала я. Может, его отдали в добрую семью, чтобы мать могла забрать его, когда военные действия прекратятся? Как бы мне хотелось в это поверить!

Но понемногу у меня возникало желание узнать всё. Мой отец никогда не вспоминал о своем военном прошлом, но я слышала от матери, что он был очень храбрым пилотом ВВС, выполнял задачи в небе над оккупированной Европой, пока его не сбили и он чуть не погиб. Но я даже не предполагала, что это произошло в Италии. Кто вообще может думать об Италии как о месте, где падали бомбы?

В расстроенных чувствах я отложила письмо. Ах, если бы я узнала об этом до его смерти, я бы расспросила его! Теперь же мне придется выяснять все самой.

Я закончила осмотр обоих сундуков и не нашла ничего представляющего ценность для кого-либо, кроме Лэнгли. Ни одной фотографии первой жены или моего сводного брата, но были маленькие снимки молодого отца, смеющегося с друзьями в кафе. На обороте одного из них было написано: «Флоренция, 1935 год».

Я сдвинула сундуки на одну сторону комнаты и вернулась к разборке бельевых шкафов, кладовой, шкафа в ванной, собиранию кучи вещей для благотворительной организации и столь же большой груды мусора. Я обнаружила, что не чувствую ни малейшей ностальгии, выбрасывая предметы из своего детства, и хотела лишь поскорее справиться с этим делом и заняться поисками.

На следующий день, когда я вытаскивала сумки и коробки, предназначенные на выброс, подъехала машина, и из нее вышли Найджел и какой-то пожилой джентльмен.

— Это мистер Астон-Смит, — представил его адвокат. — Он оценщик. Позвольте ему взглянуть на вещи и оценить мебель.

Я проводила их внутрь сторожки, извиняясь за беспорядок. Я предъявила оценщику семейные портреты и несколько хороших предметов мебели. Мне очень хотелось показать Найджелу письмо, просто из желания поделиться хоть с кем-нибудь, но я не могла решиться.

Мистер Астон-Смит не заставил нас долго ждать. Он походил, бормоча и отмечая что-то в тетради, а спустя весьма короткое время вернулся ко мне.

— Боюсь, здесь не так уж много ценных вещей, — сказал он. — Стол отличный. Вы, вероятно, сможете выручить за него пятьсот фунтов на аукционе. Бюро наверху может стоить чуть поменьше. Часы дедушки также могут принести серьезные деньги. Шкаф — ну, дерево хорошее, но в наши дни никто не захочет покупать столь громоздкий предмет мебели.

— А картины?

— На стене? Копии. Не больше сотни за штуку.

— Я имела в виду другие картины. Работы моего отца.

— Они хороши, я вам скажу, — покивал головой он. — Но ваш отец не сделал себе имени, верно? На больших аукционах для произведений современного искусства все зависит от имени. Для снобов важнее ценность, а не качество. Но даже если их и купят, это будут сотни, а не тысячи.

— А семейные портреты?

— Тут мне почти нечего сообщить. Все они нуждаются в хорошей чистке, уверен, вы это заметили. Если хотите, я могу отдать их реставратору, с которым работаю, и мы сможем оценить их после того, как они будут очищены.

— Разве это не обойдется очень дорого? — Я осознавала, что сумма, которую я должна была унаследовать, не тянула на состояние, особенно если мне придется поделиться ею с недавно обнаруженным братом.