Колхоз князя Пушкина (СИ) - Богдашов Сергей Александрович - Страница 11

Собственно, про алюминий в газете было сказано мало. Этак, с половину не самой большой колонки и далеко не на самом видном месте.

Зато интерес высочайших особ к самолёту, а также про их полёты над Москвой журналисты расписали, как про эпохальное событие.

А вот то, что «Сказки Пушкина» были упомянуты лишь раз, и то, в связи со сбросом страниц над Царской Площадью — это обидно. Отчего-то не ценят неконфликтного меня, как величайшего поэта. И у меня есть тому объяснение, но вот Алёне Вадимовне, которая свято убеждена в том, что «Пушкин — наше всё», оно не понравится.

На самом деле секрет популярности публичных лиц довольно прост и циничен. Как когда-то сказал один из известных персонажей из моего прошлого мира: — «Пусть про меня пишут любое дерьмо, лишь бы не переставали писать».

За точность цитаты не ручаюсь, но смысл был именно такой.

Говоря простым языком, мне, как автору, не хватает скандальности. Собственно, лично меня это мало волнует. Как бы то ни было, а понемногу мы представим творчество Пушкина народу, хотя бы в рамках школьной программы моего мира.

А уж там — взлетит или не взлетит, пусть народ сам решает.

­

Моё благостное утреннее ничегонеделание было недолгим.

Даже частные объявления не успел до конца дочитать. Да, те самые, где продажа домов или мебели перемежалась с восхвалением качеств продаваемых крепостных.

Дежавю. Карета, с имперскими знаками, и шестёрка гвардейцев верхом.

Долго гадать, кого на этот раз чёрт принёс, не пришлось. Светлейший князь Константин колобком из кареты выкатился.

Удивительное дело, но в истории моего мира он в это время уже вовсю в Варшаве властвовал, успешно валяя податливых польских красавиц и пытаясь найти общий язык с вельможными панами, которые моментально постарались забыть, что они — проигравшая сторона. Зато спесь из них так и пёрла.

Не уверен, смогу ли я до Константина донести, что с польской шляхтой заигрывать бесполезно. Они, пробитые на великодержавность, краёв не видят, отчего беспардонно свой нос задирают выше собственных костёлов, безо всяких на то оснований. Так было, так есть, и так будет. Это попросту больные люди, живущие между Азией и Европой.

Всё азиатское они напрочь отвергают, а то не понимают, что они, даже по языку своему — славяне и, как не крути задницей, но для тех же немцев они были и будут унтерменшами, раз они поляки и славяне.

Не, не доходит до них. Хоть вроде и не сказать, что совсем тупые. Короче, очень странный народ, со своими неизлечимыми заскоками, болезненным обострением национального вопроса и великопольскими настроениями.

— Александр Сергеевич, надеюсь, вы найдёте для меня время? — задал самый волнующий его вопрос Светлейший, после необходимой процедуры приветствий.

— Вам опять полетать захотелось, Ваше Высочество? — не смог сдержать я нотку язвительности в своих словах, и Константин это уловил.

— Я понимаю, что моё желание звучит по-детски, но да. Заодно, надеюсь, вы мне объясните, как самолётом управлять.

— Стать лётчиком не сложно. Месяц — другой обучения. Несколько экзаменов. И можно переходить к практическим полётам, если к тому времени появится самолёт с двойным управлением.

— А когда он появится?

— Представления не имею. Наверное, когда в нём нужда будет, — пожал я плечами, — Кстати, может быть вы чаю хотите или кофе?

— Нет, спасибо, — досадливо отмахнулся князь, — То есть, самолёты вы делать не собираетесь?

— Отчего же. Собираюсь, но не единичные экземпляры. Они выйдут чересчур дорогими, а в итоге так и останутся кустарными поделками, изготовленными «на коленке». К сожалению, плохой самолёт несовместим с безопасностью лётчика.

— А если вам закажут сразу десять самолётов? — вкрадчиво поинтересовался Светлейший.

— Пожалуй, в этом случае я соглашусь построить верфь и возьмусь поставить этот десяток самолётов за год, но начну всё равно с учебной модели. Без неё все лётчики попросту убьются, а виноватым окажусь я. А заодно общественное мнение поставит крест на самолётах, как на бесполезной и опасной игрушке. На такое я пойти не готов.

— Неужели всё так сложно? — вполне искренне вздохнул Константин.

— Вы хороший наездник? — спросил я, не ответив на вопрос, — И наверняка тренировались достаточно долго?

— Ну, не сказал бы, что я хорош. На рыси держусь уверенно, а вот галопом, да через барьеры даже пробовать не буду, — довольно самокритично признался князь.

— А теперь представьте себе, что лётчиком стать в пять, а то и в десять раз сложней, чем наездником. И любая ошибка в большинстве случаев закончится смертью.

— Вы меня специально пугаете!

— Ни в коем случае, — отрицательно мотнул я головой, — Да и не в моих интересах вас обманывать. Просто предупреждаю. Без тщательного и дотошного обучения, а потом и довольно долгой практики, за штурвалом самолёта делать нечего. И сами убьётесь, и пассажиров угробите.

— А вы где обучались? — с довольным видом поинтересовался Константин, которому показалось, что он нашёл слабое место в моих объяснениях.

— Теорию, как вы понимаете, мне учить не пришлось, — терпеливо начал я излагать давно подготовленную версию ответа. Ясен пень, что рано или поздно мне такой вопрос был бы задан, — Как никак, а я эту конструкцию сам изобрёл. Так что теоретическая часть мне была без надобности. Зато потом я десятки раз разгонялся по озеру, прежде чем решился подняться вверх хотя бы на пару саженей. Так и учился взлетать и садиться. Потом сделал первый круг, опять же на небольшой высоте. И лишь после этого начал совершать короткие перелёты. Полёт до Москвы — пока что мой личный рекорд. Так долго и далеко я до этого никогда не летал.

— А я через три недели отбываю в Варшаву, — печально заметил Светлейший, помрачнев лицом, — И когда вернусь, даже не знаю. Но мы же сегодня сможем полетать? Хотя бы полчасика?

Такой вот нетерпеливый колобок у меня в гостях. Очень грустная физиономия прилагается…

Понятное дело, что про Польское восстание* я ему сейчас ничего не могу рассказать. Но пока летаем, может придумаю, как и что правильно посоветовать Светлейшему, который вроде бы вполне адекватно начал меня слушать и слышать.

* Польское восстание — Началось 29 ноября 1830 года и продолжалось до 21 октября 1831 года, под лозунгом восстановления независимой «исторической Речи Посполитой» в границах 1772 года, то есть не только на собственно польских территориях, но и на территориях, населённых белорусами и украинцами, а также литовцами и евреями.

Перед полётом я успел переговорить с Екатериной Матвеевной, попросив её подготовить и упаковать образец пурпурного шармеза для Её Величества.

Как по мне — вовсе неплохая идея, использовать Светлейшего князя Константина в роли доставщика потенциально модной новинки.

По предположением Ларисы эта ткань в таком цвете в самое ближайшее время станет писком российской моды, а может быть, и не только российской.

— Ваше Высочество, вы уж не обессудьте, но и у меня к вам просьба появилась. Не сочтите за труд передать своей матушке патриотический подарок от купчихи Екатерины Матвеевны Минаевой, — придержал я князя после воздушных покатушек.

— А что тут? — покосился Константин на небольшой лёгонький пакет, перевязанный атласной лентой.

— Шёлковая ткань необычного цвета.

— Не понял. Тогда при чём тут патриотизм?

— Ну, не всё же нам за французской модой тянуться. Пусть и они нам начнут завидовать. И кто, как не женщины это смогут быстрей и лучше донести.

— Просто подарок, и всё? — усмехнулся Светлейший, понимая, что я шучу, прикалываясь над модницами, и всем своим видом выразил готовность поддержать эту игру.

— Если подарок понравится, то за бумагу о том, что Минаева стала Поставщиком Двора Её Величества, наша хозяйка на добрый десяток платьев ткань отпустит за полцены.