Йога Таун - Шпек Даниэль - Страница 9

– Почему?

– Уж поверьте. Это волшебный автобус.

– Почему тогда вы его продаете?

– Секрет.

Лоу рассчитывал, что денег, которые они сэкономят на хостелах, должно хватить до Индии. Даже с учетом того, что они пока не решили, куда ехать: Гоа, Катманду, а может, даже Бангкок. Англичане продали им в придачу снаряжение для кемпинга – газовую горелку, пластиковые тарелки, перочинный нож, два спальных мешка и стопку потрепанных карт. А еще остатки спагетти, консервированные помидоры и три коврика. Все, что дома им самим не понадобится. И афганскую коноплю.

Ее они выкурили вместе.

– Как там в Катманду?

– Холодновато.

Англичане, избавившись от барахла, отправились ловить попутку, и Лоу показалось, что они рады, что скоро будут спать в своих английских кроватях. Было ощущение, что путешествие вышло из-под контроля. Но вслух об этом не говорили. Мария посчитала, что у автобуса скверная карма, и окурила его ладаном.

После этого в салоне пахло как в соборе Святого Петра в Рождество.

С «Пенелопы», волшебного автобуса, началась история с любительницами автостопа. Места было предостаточно, а на каждой автостоянке тусовались фрики с рюкзаками. На югославской автостраде можно было встретить кого угодно: искателей смысла жизни, мечтателей и бездомных с Запада. Денег у них не было, зато имелись идеалы. Они узнавали друг друга по одежде, прическам, встречались, как старые друзья, и прощались, как безымянные кочевники.

Еще увидимся.

Автобусы с хиппи считались идеальными попутками, потому что машины гастарбайтеров были загружены чемоданами и детьми, а командировочные презирали бродячих бездельников. Марк, и раньше притягивавший женщин, теперь еще оказался крутым обладателем оранжевого «фольксвагена». Он охотно подбирал автостопщиков, и это всегда были не попутчики, а попутчицы. Которые потом спали с Марком на матрасе. Вот только у «Пенелопы» был один недостаток: два человека помещались отлично, на спальном месте сзади, три еще кое-как, но тогда уже речь о чем-то большем не заходила. Но четверо вообще никак. Кому-то приходилось спать в палатке. Это было вовсе не так романтично, как казалось. Особенно когда ветер, дождь или слякоть. Пару раз Марк с кисками, как он называл их, согласился на палатку, но на третий заявил: «Теперь ваша очередь! У Джесси насморк». Лоу и Мария отправились в палаточную ссылку.

Марии, отвечавшей за быт, постоянно приходилось готовить на одну-две порции больше, а Лоу мыл посуду, пока Марк с киской сидели у костра. Лоу жалел неудачников. Выброшенные, искалеченные души, которые, словно птицы со сломанными крыльями, приземлялись на порог, чтобы согреться… и остаться. Ночами Лоу и Мария лежали без сна и слушали, как Марк и киска – то одна, то другая – жизнерадостно спариваются. А когда на следующий день киска ехала, прижавшись к плечу Марка, Марии приходилось перебираться назад, где ее укачивало. Страдала она молча – как рыба, вытащенная из воды. Лоу чувствовал, что она жалеет, что поехала, а он жалел, что взял ее с собой. Как-то в Греции, когда они стояли в свете неоновых огней у автомойки, он отвел Марка в сторону:

– Мария переживает. Из-за твоих девиц.

Марк рассмеялся и свернул сигарету.

– Ревнуешь?

– Нет! Но так больше продолжаться не может.

– Знаешь что? Вы с Марией – парочка пожилых супругов.

– Почему это?

– Вы как новая аранжировка хорошей песни. Когда-то у вас была химия, а теперь…

Марк закурил и нагло посмотрел Лоу в глаза. Он провоцировал и понимал, что Лоу знает, что он прав. Мария, которая, казалось, чувствовала недосказанное, проронила тем же вечером:

– Я для вас обуза.

Марк обнял ее, опередив Лоу:

– Брось, Мария. Мы вместе свалили и вместе поедем дальше. Ты ведь мне как сестра, слышишь?

Лоу не понравилось сравнение, ведь тогда Мария становилась и его сестрой.

Но на Марию объятие Марка, казалось, подействовало благотворно. Она высказала ему все свои претензии, и они сошлись на правиле: попутчиц можно брать, но каждая остается только на ночь. Утром пусть убираются. К удивлению Лоу, Марк согласился. Может, из любви к разнообразию, а может, потому что некоторые девицы грузили его своими проблемами больше, чем ему хотелось.

Расставания давались ему легко, легче, чем женщинам, которые оставались на обочине ждать следующей попутки.

Еще увидимся!

Так установился новый негласный закон: не прощаться – никаких привязанностей, никаких сантиментов, никто никому ничего не должен. Свобода превыше всего.

Следующие дни прошли спокойно. Они словно скользили на доске для серфинга по бесконечной волне к краю Европы. 31 декабря они стояли у Галатского моста в Стамбуле, откуда отправлялись паромы через Босфор. В воздухе плыла музыка, толпы людей прогуливались по набережной – погода весенняя. Они были не одни – у паромного причала сгрудились автобусы из Парижа, Рима и Амстердама. Стамбул был игольным ушком, где нужно было решить, переправляются ли они в Азию или возвращаются домой.

Пока Лоу занимался «Пенелопой», а Марк пытался раздобыть травку, Мария из кафе позвонила матери. Хотела ее успокоить, но мать набросилась с упреками. Когда все трое снова встретились возле автобуса, Мария рыдала. Лоу сказал, что это она зря. Не надо оглядываться. Но Мария тосковала по дому. Не по матери, а по ощущению дома. Над Босфором дул резкий ветер, и она прятала лицо в меховом воротнике дубленки Марка.

– Ну же, Мария, – сказал Марк и показал ей большой целлофановый пакет с травой, спрятанный под курткой.

Она лишь затрясла головой. Лоу оглянулся – нет ли поблизости полицейских.

– Слушай, спрячь это!

Марк рассмеялся.

– Ты хочешь домой? – спросил он у Марии.

– Я не знаю.

– Come on[22], Мария! Все только начинается!

– Оставь ее, – попросил Лоу.

– Тоже домой захотелось?

– Давай сначала поедим.

– Лоу, ты лузер!

Марк забарабанил ладонями по автобусу, ухмыльнулся Лоу и запел:

Лоу узнал песню. Creedence Clearwater Revival[23]. Он насмешливо улыбнулся Марку. Мария вытерла слезы с зареванного лица. Лоу попытался взглядом дать Марку понять, чтобы он перестал. Но Марк только разошелся. Он изучал металл ладонями: где получаются низкие и высокие тона, как звучат пустоты, шайбы, хром. Потом повернулся к Марии, опустился на колени и забарабанил по колесным колпакам:

Марк не сводил с Марии сияющих глаз, и та наконец заулыбалась. Он открутил колпак с одного из колес, уселся на землю и забарабанил по нему на шаманский лад. Прохожие останавливались, удивлялись, смеялись и кивали в такт. Лоу заметил, что Мария успокаивается. Руки Марка летали. Откуда у него это чувство такта, подумал Лоу, эта сумасшедшая скорость, это невероятное владение телом?

Дай ему гитару – и он ее прославит. Дай ему пианино – и он разобьет его. Дай ему колесный колпак – и весь Стамбул будет слушать затаив дыхание. Но Марк играл лишь для Марии. Если кто-то и мог рассмешить ее, то только он. Он вскочил, открутил второй колпак и теперь играл на двух сразу. Лоу любил его за это, даже понимая, что сам никогда не смог бы так. К автобусу подтягивались все новые и новые люди и дивились на сумасшедшего.