Вперед в прошлое 10 (СИ) - Ратманов Денис - Страница 49

— На сто процентов уверенным быть нельзя, — ответил я и вспомнил Лёху-мента, в котором Василий уверен. — Но, во-первых, Алексей — порядочный человек, во-вторых, ему это не выгодно, потому что поставки запчастей идут через деда, через Москву, он просто не потянет все один и много потеряет, лишившись контактов.

— А дед этот — Романа ж отец, тот, который был у Эльзы Марковны? Нормальный мужик, в отличие от… — Он посмотрел виновато и прикусил язык.

Я усмехнулся.

— Да нормально все, я в курсе, какой у меня отец.

При въезде в город нас остановили на посту ГАИ, но мы ехали пустыми. Сержант какой-то там попытался выдоить хоть что-то. Алексеевич минут пять отбивался, но вышел победителем. Мы немного проехали и свернули на дорогу, ведущую в Васильевку, и я оценил, до чего же неудобно вести грузовик по серпантину!

Приехали мы в начале восьмого, по темноте. Грузовик никто не ждал, и бабушка выбежала встрепанная и взволнованная, в одном халате. Боцман тоже всполошился.

— Эльза Марковна, это мы! — обозначил себя Василий, заглушив мотор. — С подарками!

— Ну, привет, Вася, — поздоровалась бабушка. — Сейчас оденусь, подождите.

Ждать мы не стали. Когда она появилась на пороге, уже тащили мешок отрубей к подвалу.

— Господи, что это? — всплеснула руками она.

— Отруби. Хрюшек твоих кормить, — ответил я, и бабушка чуть не прослезилась.

Потому что одно дело — подарки на праздники, и другое — вот такая забота в повседневной жизни, когда никто не обязан ничего делать, потому что не просят, но вспоминает и делает. А значит, помнит, старается помочь.

— Да не стоило сюда ехать из-за меня, — начала прибедняться она. — Топливо жечь. Как будто я не знаю, сколько это денег.

Она шла за нами и убеждала, что не стоило делать то, что уже сделано, а сама — довольная-довольная, просто счастливая.

Я спустился в подвал, отчим подал мне мешок.

— Испачкались все — ужас! — донесся бабушкин голос. — Идемте потом манник есть, только испекла.

Мы пошли за вторым мешком, потом — за третьим, все это время бабушка, Боцман, а потом и Каюк нас сопровождали.

Отчим приложил руку к груди.

— Извините, Эльза Марковна, меня Оля дома ждет. Обидится, что поел.

— Ой, да брось ты! Оля никогда не блистала кулинарными талантами. Быстро на кухню!

Пожав плечами, Василий подчинился. Сидя за столом и поедая вкуснейший бабушкин борщ — густой, наваристый, с чесночком — я думал о том, что кулинарные способности, как почерк. Два человека делают одно и то же, используют одинаковые буквы, но у одного получается ровно и красиво, а у второго — криво и неразборчиво. Взять, например, бабушкин борщ и мамин — совершенно разные блюда.

Бабушкин борщ был несравненным. Ел бы и ел. Если бы жил с ней, точно никогда не похудел бы, силы воли не хватило бы отказаться от бабушкиной вкуснятины.

Единственное, что портило впечатление — сёрбанье отчима. Он так громко ел, что было слышно аж на улице. Пока мы ели, Каюк сидел на диванчике и хвастался, что он стал понимать математику. Не так чтобы сильно понимать — но у него сейчас не между двойкой и тройкой, а между тройкой и четверкой. Закончив с успехами в школе, он заладил, что свиноматка Фрося скоро будет рожать, а холодно, и он устроил ей теплый загон. Потом затарахтел о том, что помогает Алексею по воскресеньям в мастерской, и у него уже неплохо получается, и Алишер это признает. Он нормальный, хоть и нерусский, а Олег придурком был.

Когда он наконец смолк, Василий спросил:

— Эльза Марковна, как там Андрей? Перевели его из реанимации?

Бабушка округлила глаза и поперхнулась чаем.

— Ты о чем, какая реанимация?

Я толкнул Василия ногой, но он не понял, что надо молчать: Ирина и Толик ничего бабушке не сказали, чтобы не расстраивать ее, но отчим не понял, зыркнул недобро и продолжил слегка растерянно:

— Так он это… в окно прыгнул…

— Какое окно? Какая реанимация? — воскликнула бабушка.

Отчим прикусил губу и прижал уши: дошло наконец-то, но было поздно. Громыхнув стулом, бабушка вылетела из кухни — звонить дочери. Отчим развел руками:

— Я не знал, шо они ей не сказали.

Хотелось его обругать, но я подавил порыв. Василия нужно предупреждать, все ему объяснять — ну, не доходит до него, что поделаешь. Но его упрямство и чувство собственной исключительности, усугубленное невысоким интеллектом, не дают этого признать.

Для Юрки произошедшее с Андрюшей тоже стало сюрпризом.

— Че, реально Андрюша из окна прыгнул? — спросил он. — А почему?

— Не знаю, — соврал я. — Может, это вообще неправда. Сейчас бабушка все выяснит у тети Иры и расскажет.

— Неудобно получилось, — проговорил отчим, доедая борщ. — Но откуда я знал, шо нельзя говорить? Думал, она знает.

Воцарилось пятиминутное молчание. Бабушка вернулась понурая и почерневшая, уселась на свой стул и уронила лицо в ладони. Никто не решался спрашивать, а у меня душа сжалась, так жаль ее стало. Наркоманов не жалко, кем стать — выбор каждого, а вот их родителей… Не вырвать ведь родного человека из своей жизни, не выбросить. Когда ребенок садится на иглу, это самое страшное проклятье.

— Так я и знала, — пробормотала она, — говорила Ирке, а она не слушала. Мол, мой сын, сама все знаю. Разбаловала ребенка!

— Так что? — осторожно спросил Юрка. — Как он?

— Повторная попытка суицида, — сквозь зубы процедила она и покачала головой. — Предатель! Страдают они, видите ли, на ровном месте. А что мать с ума сходит, что мы мучаемся, им все равно. Нет нас для них! Нас — которые ради них жизнь отдать готовы!

Похоже, придется мне ехать в больницу к братцу, перепрограммировать его. Или он обречен, потому что гнилушка?

— Это вы бросьте, — сказал отчим. — Не надо отдавать жизнь, вы нам нужны.

— Не буду, — качнула головой бабушка, поднялась, и вдруг ее лицо перекосило, она скомкала халат на груди. — Извините — сердце. Пойду выпью корвалол.

Юрка вскочил, вытянулся по струнке. Подбежал к бабушке и взял ее под руку.

— Идемте давление мерить, вдруг надо пить таблетки?

Они удалились, отчим побежал за ними, а я подумал, что чужой парнишка переживает из-за бабушки больше всех на свете. Наверное, больше меня, потому что у меня есть дед, мама, брат и сестра, а у него нет никого, кроме нее.

Давление у бабушки повысилось, она выпила половинку таблетки и легла в кровать, Юрка дежурил рядом. Василий топтался и сопел — чувствовал себя виноватым.

Со двора донесся радостный собачий лай, скрипнула калитка, затем — дверь в прихожей.

— Эльза Марковна! — позвал Каналья. — Позвонить можно?

Я вышел ему навстречу, приложив палец к губам.

— Тш-ш, плохо ей. Давление. Ты мне собрался звонить?

Он молча кивнул на выход. Уже на пороге сказал:

— Курит она много. Как ни убеждал — не бросает.

Он достал сигареты, сунул в зубы, прикурил, щурясь на огонек «Зиппы».

— А сам-то? — сказал я с укоризной.

— Ветераны все курят, — ответил он. — Да и я — другое дело, молодой пока еще. Как торговля? — Он посмотрел на «КАМАЗ».

— На удивление хорошо. На один участок заработал. Думал с тобой съездить на «Победе» их смотреть, но теперь не получится? Да и бабушку бросать боюсь.

Докурив и отправив окурок в консервную банку, Каналья пожаловался:

— Вроде и деньги большие зарабатываются, а не вижу их. Ни мотоцикл, ни «запорожец» паршивый не могу купить. То одно надо, то второе, то третье.

— Та же история. Бизнес на этапе развития требует больших вложений. Потом будут нужны ангары, туда — оборудование, подъемники, столы, станки. Страшно подумать, сколько это денег. Но я уверен, все отобьется.

— Мне нужна машина, — сказал Каналья. — Просто позарез нужна хоть какая-то колымага. Куплю кузов с документами, восстановлю — конфетка будет.

— Хорошее решение, — одобрил его задумку я.

— Можно на продажу так машины собирать, но это потом. На чем поедем? Или отложим, я-то с Эльзой Марковной договорился насчет «Победы», а ей плохо.