Мальчик и облако (СИ) - Урусов Алексей - Страница 29

Снова вспомнив Киплинга, королева тяжело вздохнула: – Что такое бремя белого человека по сравнению с тем бременем, что несёт она – королева? Насколько её бремя тяжелее? Сколько раз ей приходилось переступать через себя, через родственников, через друзей – когда это было нужно Англии? Много раз. И сегодня она тоже всё сделает так, как велит ей долг.

Скачки закончились; под аплодисменты и улыбки королева прошла к кортежу и удалилась.

Англия. Виндзорский замок.

Войдя во дворец, Елизавета с коробкой, в которую специально для Георга был упакован клубничный десерт, направилась к его кабинету – муж приболел, не смог поехать на скачки, и королева проявляла о нём вот такую трогательную заботу: рассказать о событии и поделиться сладким. Ещё на входе во дворец один из сопровождающих, поймав взгляд королевы, беззвучно, только губами произнёс: – Плюс, – что означало, что «историки-протоколисты», как всегда, оказались на высоте и не зря десятилетия в тишине и покое ели свой хлеб.

Прислуга распахнула двери в блок, где находились рабочие помещения Георга, и, войдя, королева спросила: – Георг, добрый день. Я вернулась, ты где?

Пройдя через рекреацию и небольшую приёмную, она открыла дверь в кабинет Георга. Муж лежал на толстом ковре, неудобно подвернув руку.

Елизавета нажала тревожную кнопку на стене, и, ударив по нулевой клавише на телефоне, проговорила: – Георгу плохо! Срочно врача в кабинет!

Через две минуты в кабинете и приёмной было не протолкнуться – врачи, охрана, приближённые, прислуга… Личный медик быстро воссоздал картину произошедшего: Георг, работавший за столом, почувствовав себя плохо, встал и сделал два шага в сторону шкафа с аптечкой. Но упал и больше не поднялся.

Королева всё это время сидела в углу комнаты на стуле, скорбно молча. Наконец, она встала, и, приопустив плечи, направилась на выход.

У входа валялась коробка из-под десерта: войдя в кабинет, королева выронила её, та в полёте раскрылась, и содержимое разлилось по дорогому персидскому ковру: белое пятно растеклось по ворсу; на сливках яркими каплями крови виднелись ягоды клубники.

* Рикки-Тикки-Тави, сказка Киплинга из «Книги джунглей». Исходная история была взята Киплингом из индийского эпоса – пятой книги «Панчатантры». Отечественному зрителю сюжет известен по одноимённому мультфильму 1965 г.

Глава 14

С анкт-Петербург. Квартира профессора Петрова.

У старшего сына в роду Перловых – Глеба Алексеевича, жена Виктория Викторовна оказалась потомственной петербурженкой, дочерью профессора химии и школьной биологички. Самое забавное началось, когда нас стали знакомить: старшего брата Виктории звали Виктором. Так что за столом, куда нас усадили, оказался глава семейства Виктор Викторович Петров, его сын, тоже Виктор Викторович и дочь – Виктория Викторовна. Хозяйка дома – Надежда Павловна, представляя семейство рассмеялась: – Мы в молодости настолько были заняты, что назвали детей теми именами, что были под рукой. И, слава Богу, что мы не послушались друзей Виктора, которые предлагали «что-нибудь этакое» из его профессиональных терминов; мы решили, что у детей будет собственная жизнь и любые намёки на предков или род их занятий, неуместны.

Мы сидели за большим длинным столом, заставленным хрустальными салатницами, вытянутыми оранжевыми утятницами и высокими графинами с компотами, не спеша ели под рассказы о наиболее интересных культурных событиях, ожидающих нас в городе, а я периодически посматривал на противоположную стену, вдоль которой стояли шкафы, наполненные книгами. Вообще в этой просторной трёхкомнатной квартире на канале Грибоедова было тесно из-за книг: в каждой комнате были книжные шкафы, стеллажи или полки, ими была оккупирована даже часть коридора.

А ещё меня удивило, что Виктор Викторович и его жена Надежда Павловна обращались друг к другу на «Вы».

Пообедав, мы начали собраться в дорогу – оказалось, жить мы будем в загородном доме – «поближе к природе», как выразилась Надежда Павловна – в Сосновом Бору, с видом на Балтийское море. Туда же из Москвы перевезли и наших коней.

Владимир. Монастырь.

– Татьяна, зайди. И заведующую приютом прихвати. Посовещаться надо – не напрягайся, новость хорошая, денег надо поделить немного, поступило нам на хозяйственную деятельность – по голосу было слышно, что игуменья Юлиана довольна.

– Отрок наш, Андрей Первозванов, – начала совещание игуменья, – помните, в начале каникул приезжал, а перед убытием заходил попрощаться и за благословением. И передал карточку, сказал, что заработал немного и хочет заплатить церковную десятину. Я умилилась, по головке его погладила, похвалила. А вчера главбух в сети карту стала проверять, на ней оказалось два миллиона рублей. Вижу, удивлены, я тоже удивилась; позвонила опекуну. Геннадий Алексеевич пояснил: деньги заплатил князь Окинов за ту историю с медведем. Андрей про эту виру не знал, и только в середине весны, когда задумался о покупке земли, стал интересоваться своим счётом и деньги обнаружил. Вот и заплатил церковную десятину. Ну, куда направим?

Санкт-Петербург. Фестиваль Алые паруса.

В день «Алых парусов» мы за четыре часа до начала отправились на место, откуда планировали смотреть за фестивалем – с правого берега Невы: перед нами плескалась река, а за нею открывался завораживающий вид на Зимний дворец, подсвеченный фонарями и прожекторами; справа высились Ростральные колонны; слева, вдалеке, – шпиль Петропавловской крепости. Народ прибывал, бурлил, и с каждой минутой толпа становилась все больше. Нас плотно прижали к парапету, суетливые дети периодически нетерпеливо просовывали головы, раздвигая взрослых, с вопросом: – Где класный колабль? Когда бу-бух будет?

Свой рюкзак я сразу, как мы прибыли, поставил на гранитный блок парапета. Изредка мы прикладывались к бутылкам с водой и соком, оставив термоса на поздний вечер. Было прохладно, так что лёгкие курточки постепенно перекочевали из рюкзаков к нам на плечи, а девушки даже шарфики накинули. Хотя, может, им просто пофорсить хотелось.

Под громкие фанфары шоу началось. Небо над Зимним дворцом прочертили лучи прожекторов. Картинку со сцены на Дворцовой площади, громкую музыку с противоположного берега, как и полные оптимизма голоса дикторов, перемежавшиеся звуками музыки и песнями, транслировали для нас на громадные экраны, установленные около Ростральных колонн, и мы видели всё, что там происходило. Толпа за моей спиной жила своей жизнью: она дышала, бурлила; она превратилась в огромный организм, наслаждавшийся разворачивающимся действом. И мне подумалось: если нам здесь ТАК, то каково Борису ТАМ, на площади, около сцены, на брусчатке Дворцовой площади, рядом с Александрийским столпом и сценой, среди яркого света и грохота музыки, среди сотен таких же, как и он, счастливых выпускников?

Толпа надавливала всё сильнее, как будто придвинувшись на несколько сантиметров ближе, можно будет лучше рассмотреть происходящее на фестивале. Наконец, корабль с алыми парусами стал спускаться по Неве. Прожектора подсвечивали его, прокладывая яркие дорожки по воде. Фейерверки и тысячи дронов рисовали картинки, заливая центр Санкт-Петербурга неестественными цветами. Спустившись до Зимнего дворца, корабль недолго постоял на месте, а затем стал медленно разворачиваться. Нам рассказывали, что при подходе корабля концерт на Дворцовой должны были приостановить, а всех выпускников вывести к Неве. И сейчас Борис, так же своими глазами, только от Зимнего дворца, наблюдал за громадой парусника, выполнявшего разворот.

Я слышу восторженные крики за своей спиной и картавящий голос ребёнка: – Мама, мама, как класиво-класиво. И пуски стлеляют! Папа, а ты мозес маму тозе на плечи поднять? А то ей не видно! Не мозесь? Заль! Мамоська, я тебе потом всё лассказу!