Слезы Вселенной - Островская Екатерина - Страница 28

Прогремели аплодисменты.

– Что-то я не понял, – удивился Ничушкин, – чему они аплодируют? Ляхи у нее жирные, но это на любителя. А вот грудь при такой массе могла бы быть и побольше. Кстати, о массе. Вспомнил я твоего Хомяка, Женечка. Только сейчас с подробностями вспомнил окончательно. Ровно тридцать лет назад это было. Как раз мою бригаду в цугундер отправили, а кое-какой общак остался. Вот я его в дело и пристроил. Наладил катран – говоря по-научному, игорный дом, – без лицензии, разумеется. Народ в очередях давился, чтобы ко мне попасть. У меня там еще игровые автоматы стояли. Налички было столько, что этой самой ешь! А тогда у предприятий, у заводов и фабрик проблемы были с наличностью. Вот я и снабжал трудовые коллективы. Обналичивал то, что у них на счетах было. Двадцать пять процентов с клиентов брал за услуги, но по тем временам это было еще по-божески. А потом те деньги, что на мой счет сыпались, отправлял на покупку валюты. Сам знаешь кому – в банк ныне покойного Льва Борисовича… А тогда ты его интересы в нашем городе представлял. Так мы и познакомились, как ты и сам знаешь. И вот как-то раз ко мне ввалилась гоп-компания: типа того, что я делиться должен, потому что будто бы я на их земле катран наладил… Я позвонил людям Карпоносенко, и они тут же примчались. Объяснили быстро твоему Хомяку, что он влезает в бизнес больших людей. Но дело не в этом. Когда они ко мне нагрянули, глянул я тогда на рожу этого Хомяка, и мне сразу показалось, что где-то я его видел. Весь день мучился и, только придя домой, вспомнил, что он мне за полгода до того привозил девку по вызову. Девку не запомнил, хотя она у меня часов пять была, а он в памяти остался, потому как здоровый такой… Простите, господа, я шел на семь червей, а взял девять, но так уж получилось, пишите себе «в гору»… А теперь закончу про того настоящего Суслика, который своих девочек, включая тещу, на бабки опустил. Он набрал новых девок, и таких, чтобы не казались бэушными. Даже конкурс для них устроил, будто бы в модельное агентство набирает. Девушкам потом сказали правду, они хоть и расстроились немного, но потом перестали плакать, потому что он наврал им, что они будут получать две тысячи евро за каждый рабочий день, то есть за каждую ночь. Набрал он с десяток девочек, привез, но… Как оказалось, вывез не для того, чтобы их по баням развозить, по хамамам разным, а с более благородной целью. Он решил их сразу продать: заранее договорился с местными пацанами, что они у него возьмут всех девок оптом по тридцать тысяч баксов за каждую. А это оказалась арабская ментовская подстава. Как только он продемонстрировал товар, получил бабло и пересчитал, его тут же скрутили, объяснили популярно на арабском, что это, мол, контрольная закупка. Потом был суд, по которому ему выписали двести плетей, а в довесок еще пожизненный срок впаяли за торговлю людьми. Так что остался наш несчастный Суслик навсегда в чужеродной климатической зоне, задыхается теперь в душной камере объединенной арабской тюряги вместе с местными пацанами. И так получается, что его бывшей теще еще повезло, потому что она на свежем воздухе работает.

– Вот были времена! – покачал головой Сорин. – Да и люди были! Ничего святого: даже жену с тещей готовы были продать.

– Женечка, у меня к тебе вопрос на подобную тему, – встрепенулся Ничушкин. – У тебя совсем плохо дела пошли, что ты в гости к себе меня и других уважаемых людей зовешь и с каждого за визит по штуке евро сшибаешь?

– Я никого никуда не зову. Это жена решила открыть литературный салон. А деньги, что поступили за распространение билетов, пошли на гонорары. А все остальное: выпивка (там одного французского шампанского тысяч на десять евро), закуска и так далее – это уже за счет Вероники. Я в ее дела не влезаю. Она попросила какую-то сумму, я ей деньги предоставил. А что касаемо стоимости билетов, то это такая мировая практика. Только за границей подобные мероприятия обходятся для гостей куда дороже.

– Да мне, если честно, до этого дела нет, как у них за бугром, – пусть об этом всякие Суслики думают. Но там у тебя в зале был вице-губернатор с бабой. С них тоже деньги взял?

– Я ни с кого ничего не брал. Но если тебя это интересует, я узнаю у Вероники. Включи-ка телевизор!

Загорелся экран, на сцене уже стоял старичок в темных очках. Рядом с ним, приобнимая поэта за плечо, разглагольствовал литературовед Чаплинский.

– Вы даже не представляете, что перед вами легенда, – представлял старичка Чаплинский, – настоящая живая легенда. Сорок лет назад, когда ваш покорный слуга был еще школьником, мне попался самиздатовский сборник… Тогда же все лучшее, все зовущее к свободе зажимали… И вот в том сборнике, на листах с машинописным текстом я увидел поразившее меня стихотворение, которое называлось… – литературовед задумался. – Впрочем, неважно, как оно называлось.

Чаплинский закатил глаза и произнес не торопясь, как будто вспоминал пришедшее на ум только что:

– В общем, и так далее. Но тогда я был поражен: вот, думаю, какой поэт появился – почти как Есенин пишет! Потом уж узнал, что то стихотворение, которое мне так понравилось, автор написал в шестнадцать лет. Запомнил фамилию поэта – Лапников. Понял, что его творчество – это настоящая поэзия. Это как раз то, что Пастернак определил как слезы Вселенной в лопатках… Стал потом искать стихи Лапникова в других самиздатовских сборниках… И, находя, радовался… Вернее, радовалось мое сердце. Но самое удивительное то, что его стихи всегда были разные… Вот, например:

– Не помню, как дальше. Но ясно: какой уж тут Есенин – сами видите, самобытный поэтище. Шли годы…

– Хватит, – прервал его красноречие старичок, – лучше я сам прочитаю что-нибудь.

Зачем-то он потрогал свои очки. И начал читать, а девочка, которая привела его в зал, внимательно слушала.

– Бомжара какой-то, – скривился Ничушкин, – и стихи у него бомжацкие.

– А мне нравятся, – произнес Курочкин, раздавая карты.

– Мои шесть пик, – сказал Сорин.

– Семь бубен, – продолжил Ничушкин.

Игра набирала обороты. Первую раздачу взял хозяин. Он же принял колоду для второй раздачи.

А старичок на экране продолжал: