Книга тайных желаний - Кидд Сью Монк - Страница 20

Я набралась храбрости подкрасться к самому краю балкона. Отец стоял спиной к Нафанаилу, пытаясь совладать с собой. Нет ничего хуже для женщин, чем быть отвергнутой, для мужчины же нет ничего страшнее позора, а сейчас отец погрузился в него с головой. Мне стало его жаль.

Когда он снова повернулся, его лицо напоминало маску. Он принялся расспрашивать Нафанаила о каждой детали: сколько человек тот видел, в котором часу они появились, на лошадях или пешком, в какой стороне скрылись. Пока он выяснял подробности, место стыда занял гнев.

— Есть причина, по которой Иуда из кожи вон лезет, называясь твоим сыном, — продолжал Нафанаил. — Он хочет навлечь на тебя немилость Ирода Антипы. Если это случится, Матфей… если ты потеряешь влияние на Антипу и не сможешь исполнять условия нашего договора, тогда к чему мне все это?

Неужто Нафанаил угрожает разорвать помолвку? О, Иуда, как ты умен! Конечно, Антипа не потерпит такого поведения от сына своего советника. Это вобьет клин между тетрархом и его подручным, лишит отца возможности выполнить свою часть сделки!

— Иуда мне не сын, — подал голос отец. — Не моя плоть и кровь: он приемыш, взятый из семьи жены. С этого дня он мой враг. Чужой мне. Если придется, я объявлю об этом перед самим тетрархом Антипой.

Мне было страшно взглянуть на мать.

— Я прослежу, чтобы его наказали, — продолжал отец. — Ходят слухи, что Симон со своими людьми укрылся на горе Арбель. Я пошлю солдат прочесать каждую расщелину, перевернуть каждый камень.

Работник рядом с Нафанаилом, тот, что принес ветвь, нервно поежился. «Пусть он окажется соглядатаем Иуды. Пусть предупредит брата», — мысленно взмолилась я.

Отец постарался на славу, усмиряя Нафанаила. Боюсь, даже хватил лишку. После ухода бен-Ханании отец удалился к себе в кабинет, а мать затащила меня в родительские покои. Когда дверь за нами закрылась, начался допрос.

— Зачем Иуде понадобилось совершать этот ужасный поступок? — кричала мне мать. — Зачем он назвал свое имя? Разве он не понимает, что настраивает Ирода Антипу против твоего отца? Неужели Иуда хотел наказать Матфея ценой собственной жизни?

Я молчала в надежде, что скоро она оправится от потрясения и тревоги, поток вопросов иссякнет и все будет кончено.

— Ты виделась с Иудой? Это ты его подговорила?

— Нет. — Ответ последовал слишком быстро. Ослушание удавалась мне куда лучше, чем заметание следов.

Мать закатила мне оплеуху.

— Матфею не следовало потакать тебе. Больше никаких прогулок по холмам с Лави! До церемонии ты не покинешь пределы дома.

— Если она состоится, — парировала я.

Она подняла руку и ударила меня по другой щеке.

XXII

В тот же день, когда последние неяркие лучи заката ложились на долину, мы с Йолтой вновь поднялись на крышу. На щеках у меня алели следы материнских пощечин. Тетя провела по ним кончиком пальца.

— Иуда говорил тебе, что собирается сжечь рощу Нафанаила? — спросила она. — Ты знала?

— Он поклялся расторгнуть мою помолвку, но я не думала, что он зайдет так далеко. — Я понизила голос: — Хоть и радуюсь тому, что он сделал.

По вечерам уже холодало. Йолта нахохлилась, словно птица, и закутала сгорбленные плечи шарфом.

— Объясни мне, как тебе поможет уничтожение фиников?

Тогда я рассказала ей о сделке между отцом и Нафанаилом.

— Понимаю. Иуда рассчитывает, что отец потеряет благосклонность Антипы и Нафанаил расторгнет соглашение. Да, хитро задумано.

Впервые я ощутила привкус надежды. Но потом сглотнула, и надежда испарилась. Я думала о желании, записанном в чаше, о своем лице внутри крошечного солнца. Я цеплялась за эти образы, которые могли спасти меня, сама не знаю как, и все же сомнения не отпускали.

Я так отчаянно нуждалась в помощи, что рассказала Йолте о видении с диском.

— Ты думаешь, это знак, что я смогу избежать этого брака и мои мечты осуществятся? — Я замерла в ожидании ответа. Ярко светила луна. Крыша, небо и дома, теснящиеся на улице, словно стали стеклянными.

— Неисповедимы пути Господни.

Йолта была настроена скептически, что явствовало не только из уклончивости сказанных слов, но также из того, как она скривила рот, произнося их.

— Разве подобное видение предрекает жизнь в безвестности и печали в доме Нафанаила? Нет, оно должно вселять надежду, — настаивала я.

Тетя выразительно посмотрела на меня. Ее зрачки сжались в крошечные темные точки.

— Твое видение будет значить все, что тебе захочется. В нем заключен тот смысл, который ты в него вложишь.

Я уставилась на тетку, сбитая с толку и встревоженная:

— Зачем Господу посылать мне видение, если в нем нет иного смысла, кроме того, что я сама вложу?

— А если смысл в том, чтобы заставить тебя саму искать ответ?

Как же зыбко, как смутно.

— Но… тетя, — только и промямлила я.

Дано ли нам предугадать пути Господни? Действительно ли предопределена наша судьба, судьба избранного им народа, или мы сами должны вложить смысл в происходящее? Возможно, все устроено не так, как я думала. Абсолютно все: небеса, бескрайняя черная громадина, и сияющий, но хрупкий мир. Слова Йолты разрушили мою уверенность в Господе и его деяниях. Она не выдержала и дала трещину.

XXIII

Когда на куске полотна оставалось всего два пластины, мы с Лави вопреки материнскому запрету выскользнули из дома и направились к пещере, где я зарыла свитки. Небо, серое и тяжелое, хмурилось. Задувал ветер. Лави умолял меня не ходить, однако я уговорила его: помня, какое значение он придает всяким знамениям, рассказала, будто видела во сне, как гиена выкопала мои сокровища, и мне необходимо убедиться, надежно ли они спрятаны. Это была бесстыдная ложь. Я действительно беспокоилась о своих записях и чаше, но в пещеру меня тянуло по другой причине: я надеялся увидеть Иисуса.

Я добралась до места к тому же часу, когда в прошлый раз подглядывала за его молитвой, побродила по прогалине, заглядывая за высокие камни, затем осмотрела пещеру. Ни намека на его присутствие.

Проверив для вида тайник, я застыла рядом с Лави, вглядываясь в небо. Солнце так глубоко спряталось в облака, что мир почернел.

— Надо возвращаться, — сказал Лави, — пора.

Он принес с собой небольшой пальмовый лист, чтобы защититься от дождя. Я смотрела, как слуга разворачивает лист, и на душе у меня было темным-темно, словно грустное, набрякшее слезами небо оказалось у меня внутри.

Лави был прав, нам стоило поспешить: начавшись, дождь может лить часами. Я накинула плащ на голову, а потом подняла глаза и посмотрела в сторону рощи — и он был там, шел между деревьями. Он двигался быстрым шагом, поглядывая на тучи. В тусклом свете его туника превратилась в белое пятно. Упали первые капли дождя. Они шлепались на камни, на макушки деревьев, на покрытую жесткой коркой землю, от которой потянуло запахом пробуждаемой жизни. Когда Иисус побежал, я отступила в тень. Лави тоже заметил его. Лицо слуги напряглось, он крепко сжал зубы.

— Он не причинит нам зла, — сказала я Лави, — я его знаю.

— Так он тоже был в вашем сне, да?

Несколько секунд спустя дождь превратился в густой, стрекочущий рой саранчи. Иисус влетел в пещеру. Вид у него был такой, словно он вынырнул из моря: с одежды стекала вода, темные намокшие завитки волос липли к щекам. Инструменты в кожаном поясе позвякивали.

При виде нас он вздрогнул и спросил:

— Можно разделить с вами убежище или мне лучше поискать другое укрытие?

— У холмов нет хозяев, — ответила я, стягивая плащ с головы. — А если бы и были, я не так жестокосердна, чтобы отправлять тебя обратно под ливень.

Он узнал меня. Его взгляд скользнул на мои сандалии.

— Больше не хромаешь?

Я улыбнулась ему:

— Нет. Надеюсь, солдат Ирода Антипы тебя не задержал?

Он скривился в широкой ухмылке:

— Нет, я бегаю быстрее.