Книга тайных желаний - Кидд Сью Монк - Страница 19

Потом брат заявил, что он один из двух мессий, обещанных Господом. Иуда с детства страдал мессианской лихорадкой, которая то усиливалась, то ослабевала в зависимости от жесткости римской политики. Эта болезнь поразила почти всех в Галилее, хотя про себя я бы так не сказала. О мессиях сообщалось в пророчествах, не спорю, но действительно ли я верила, что мессия-первосвященник из дома Ааронова и мессия-царь из рода Давидова внезапно явятся рука об руку во главе ангельского воинства, спасут нас от угнетателей и вернут трон народу Израилеву? Господа нельзя уговорить даже расторгнуть простую помолвку, а Иуда предлагал мне поверить, будто Господь намеревается сокрушить могущество Рима.

Впрочем, спорить с братом было бесполезно, да я и не пыталась. По воде скользила его тень. Я стояла и смотрела на нее. Наконец я нарушила тишину:

— С тех пор, как ты исчез, многое случилось. Я обручена.

— Знаю. Потому и пришел.

Не представляю, откуда брат мог узнать о моей помолвке и почему это известие заставило его вернуться. Видно, причина была достаточно серьезной, раз он рискнул свободой.

— Я здесь, чтобы предупредить тебя: Нафанаил бен-Ханания — дьявол.

— Ты поставил свою жизнью под удар, чтобы сказать мне это? Неужели ты думаешь, я не знаю, какой он дьявол?

— Сомневаюсь, что ты действительно понимаешь. Человек, который занимается финиковой рощей Нафанаила, сочувствует нашему делу. Он подслушал кое-что.

— Управляющий шпионит за Нафанаилом ради тебя?

— Послушай… мне надо торопиться. Твоя помолвка значит нечто большее, чем условия, записанные в контракте. У отца кое-чего нет, и нам это хорошо известно.

— У него нет земли, — кивнула я.

Едва ли не у каждого человека есть свой личный демон, ненасытный зверь, который грызет не переставая. Отцовским мучителем была мысль о владении землей. Его собственному отцу в Египте принадлежали внушительных размеров поля, на которых рос папирус, и по закону моему дяде Харану, старшему в семье, причиталась двойная доля, а отцу — всего одна. Однако же Харан — тот самый жестокий родич, отославший Йолту к терапевтам, — добился для младшего брата места при дворе отца Антипы, царя Ирода Великого, подальше от Египта. Моему отцу тогда исполнилось всего восемнадцать, он был слишком молод и доверчив, чтобы распознать обман. В его отсутствие Харан обошел закон и завладел и отцовской долей. Точь-в-точь история Иакова и Исава, только тут место украденного первородства принадлежало земельному наделу, сияющей отцовской мечте.

— Нафанаил явился к отцу, предлагая четверть своего имения, — продолжал Иуда.

— В обмен на меня?

— Нет, сестричка, о браке с тобой тогда никто не помышлял. — Иуда смотрел себе под ноги.

Нафанаил стремился достичь влияния во дворце и был готов отдать за это большую часть своей земли. Отец уже посулил ему место в совете, где бен-Ханания мог использовать свою власть в интересах богачей и снизить сумму выплачиваемых ими налогов. Если и этого будет недостаточно, отец пообещал, что склады Нафанаила станут хранилищем собранных со всей Галилеи налогов, а также дани, которую выплачивают римлянам. Таким образом Нафанаил превратится в самого богатого человека Галилеи после Антипы. Взамен отец получит то, чего страстно желает, то, что у него украли: право называться земледельцем.

— А как же я?

— Это отец придумал, чтобы ты была частью сделки. Уверен, не обошлось без матушки, которая зудела, чтобы он нашел тебе достойную партию, а тут подвернулся Нафанаил. Отец, видно, счел такой союз благом: Нафанаил богат, а совсем скоро их соглашение принесет ему все привилегии правящего класса.

— Так это придумал отец!

— Мне очень жаль.

— Обручения теперь не избежать. Контракт подписан. Деньги за невесту уплачены. Развода не предвидится, хотя я пыталась оскорблять жениха всеми возможными способами… — Я смолкла, сообразив, что даже самое гадкое поведение не имеет значения. Из-за договора с отцом Нафанаил никогда не отпустит меня. — Помоги мне, Иуда! — взмолилась я. — Пожалуйста, сделай что-нибудь. Я не вынесу этого брака.

Он выпрямился.

— Я дам Нафанаилу повод расторгнуть помолвку. Сделаю все, что смогу, клянусь, — пообещал он. — А сейчас мне пора. Уходи первой, только убедись, что солдат, которого я заметил по дороге сюда, не болтается где-нибудь поблизости. Я выйду через заднюю калитку нижнего двора. Если путь свободен, пой ту же молитву, с которой ты пришла сюда.

— Надо притвориться, что я совершила ритуал, — заметила я. — Отвернись, пока я буду раздеваться.

— Быстрее, — поторопил он меня.

Я скинула тунику и шагнула в прохладную воду, потом погрузилась в нее с головой, расколов отражение Иуды на тысячи черных капель. После я наскоро обтерлась.

— Храни тебя Господь, — благословила я брата, поднимаясь по ступеням.

Я шла к дому, напевая молитву. Сердце мое было разбито.

XXI

Однажды утром, через три дня после встречи с Иудой, мне привиделся лист финиковый пальмы. Сон ли это был? Я села в кровати, подушки свалились на пол. Лист тянулся ко мне скрюченными, деформированными черно-зелеными пальцами. Я никак не могла выбросить его из головы.

Поднялся ветер, скоро должны были зарядить дожди. О крышу стукнулась лестница. Во дворе гремели сковородками.

Было еще рано, когда кто-то забарабанил в парадную дверь, словно явился по неотложному делу. Выскользнув из комнаты, я перегнулась через перила и увидела отца, торопливо пересекающего вестибюль. Мать вышла на балкон и встала рядом со мной. Поднялась тяжелая щеколда, застонала кедровая дверь, а потом я услышала голос отца:

— Нафанаил, из-за чего такой переполох?

Мать повернулась ко мне, словно визит был затеян ради меня:

— Ступай приведи волосы в порядок.

Я и ухом не повела. Если мой нареченный желает меня видеть, постараюсь выглядеть хуже некуда.

Нафанаил с побитым видом тяжело зашагал к атриуму. Он был без головного убора, роскошная одежда выглядела потрепанной и грязной. Нафанаил метал гневные взгляды по сторонам. Состояние его было столь странным, что мать ахнула. Отец поплелся за ним.

Бен-Ханания обернулся и поманил кого-то у себя за спиной, и меня накрыло предчувствие надвигающейся катастрофы. Я словно была птицей, к которой несется камень, выпущенный из пращи. Теперь мне удалось как следует рассмотреть спутника Нафанаила. Судя по одежде, это был работник. Он нес в руках ветку финиковой пальмы, обугленную до такой степени, что от нее отваливались куски. Он швырнул ее к ногам отца. Ветка со стуком приземлилась, осыпая каменные плиты дождем черного пепла. К балкону поплыл запах дыма.

«Что бы ни случилось, это дело рук Иуды», — подумала я.

— Некий злодей намеренно поджег мои финиковые пальмы, — заговорил Нафанаил. — Половина рощи сгорела. Оливковые деревья не пострадали только потому, что я сообразил поставить дозорного, который вовремя поднял тревогу.

Отец перевел взгляд с ветки на гостя:

— И ты не придумал ничего разумнее, чем колотить в мою дверь и бросать доказательства мне под ноги? — Он, похоже, искренне не понимал, чем прогневил будущего зятя.

Нафанаил, этот коротышка, чья голова едва доходила отцу до щеки, сделал шаг вперед с видом надутого праведника. Теперь и отец узнает, кто виноват, потому что Нафанаил знал, я видела это. В памяти возникло серьезное лицо Иуды в микве.

— Рука твоего сына держала факел! — проревел Нафанаил. — Поджог устроил твой Иуда вместе с Симоном бар-Гиорой и его разбойниками.

— Нет, это ошибка! — вскрикнула мать, и мужчины подняли головы. Только тут Нафанаил увидел меня: он и не догадывался, что я здесь, но теперь даже издалека было заметно отвращение, которое я у него вызывала.

— Оставьте нас, — приказал отец, но мы, конечно, не послушались, лишь отошли от перил и напрягли слух. — Ты сам его видел? Точно он, ты уверен?

— Я собственными глазами наблюдал за тем, как он опустошает мой сад. К тому же твой сынок не дал мне усомниться. Он орал: «Смерть подлецам и богатеям! Смерть Ироду Антипе! Смерть Риму!» — Голос Нафанаила сорвался на крик: — «Я Иуда бен-Матфей!»