Знахарь (СИ) - Сапегин Александр Павлович - Страница 35

*****

Заседание в Кремле закончилось не так, как рассчитывал князь Салтыков. Совершенно не так. Приехав домой, Александр Дмитриевич рвал и метал. Император загнал его в угол с фондами. С портфелем министра обороны тоже придётся распрощаться. После заседания Лопухин написал прошение об отставке с занимаемого поста, вряд ли теперь удастся пропихнуть на должность министра «своего» человека. Пусть он сохранил невозмутимый вид – покер-фейс первое, что должен уметь делать политик, но ещё он должен уметь ходить по дерьму не испачкав ног, а он в него вляпался. Относительно следов и хвостов князь не переживал, последние он тщательно зачистил, только звено поддержки император выбьет начисто. Стоит ли предупреждать своих людей или сдать их на растерзание ревизоров со следователями? Это, конечно, не вопрос жизни и смерти, размен фигур в политике общеприменимая тактика, только остальные игроки прекрасно осведомлены, кто двигает те или иные «фигуры». Сдаст и лишится поддержки политических сил в Думе, не сдаст… …могут сдать его и тогда точно конец политической карьере. Да любой карьере конец! Чёртовы погранцы! Чёртов племянник, уговоривший временно «не заметить» писульку министра финансов! Чертов император, раздувший из мухи слона, будь он неладен.

Выплеснув ярость, князь открыл бар и плеснул себе виски на два пальца. Лёд и содовая для мажоров, портящих вкус напитка всяким дерьмом. Не успев пригубить алкоголь, князь отвлёкся на сообщение, пришедшее на мобильный телефон с неизвестного номера. Любой сторонний наблюдатель и спецслужбы, следящие за перепиской посредством гаджетов, подумали бы, что абонент ошибся номером, написав скомканное любовное послание, но Александр Дмитриевич, прочитав сообщение, в бессильной злобе заскрипел зубами. Арестован князь Мещеряков. И часа не прошло. Быстро работают «мальчики» императора, а Борис Михайлович Мещеряков – это очень близко…

Сдать или не сдать?

Александр Дмитриевич выплеснул виски в горящий камин и опустился в рабочее кресло, размышляя о том, поставили его на прослушку или нет? Поставили скорее всего, и дом взяли под плотный колпак. Посидев несколько минут в тяжких раздумьях, князь подтянул к себе лист бумаги и написал на нём несколько слов крупным убористым почерком. Закончив писать, он захрипел и принялся колотить в колокольчик на столе.

- Сашенька, что с тобой? – в кабинет заглянула супруга. Князь приложил палец ко рту, взглядом указав на бумагу.

- Сашенька, Сашенька! – пароходной сиреной запричитала Полина Матвеевна, прочитав инструкцию, полетевшую в камин. – Тебе плохо? Ответь мне! Сашенька! Саша!

Полина выскочила в коридор:

- Маша! – сиреной воздушной тревоги, до дребезжания стёкол в окнах крикнула она на весь дом, вызывая служанку. – Беги за доктором, немедля зови Бориса Ивановича, Сашеньке плохо.

«Какая актриса пропадает, - думал князь, в позе умирающего лебедя развалившись на диване в углу кабинета».

Борис Кротов, семейный врач князя, был обязан патрону до гробовой доски и даже в посмертии оставался должен благодетелю, поэтому в его верности Александр Дмитриевич не сомневался. Предаст и его семья пойдёт на паперть, а семья у доктора немаленькая. Много лет назад в приватной обстановке князь обсуждал с Борисом различные варианты действий в разных ситуациях, в том числе вариант имитации сердечного приступа или даже медикаментозной организации оного. Пришло время сдать шахматную доску. Только император зря мечтает, что князь капитулирует на его условиях. Не бывать этому! Сейчас он уйдёт в тень и отставку с возможностью возвращения в большую политику как поправит здоровьишко и наберётся сил. Подумаешь, экая невидаль, с политиками сердечные приступы случаются сплошь и рядом, таки не каменные у людей сердца, перетруждаются и изнашиваются на ниве службы на благо отечества, а чтобы окружающие и врачи в государственной клинике поверили и нужен Борис с различными шприцами. Князь усмехнулся уголками губ, представляя размер свиньи, подложенной императору его сердечным приступом. Обратить победу в фарс тоже надо уметь, не всё коту масленица.

*****

Потолок был весь покрыт паутиной, не серебристыми невесомыми паучьими ниточками, а тёмными, порой даже чёрными прожилками трещин на штукатурке. В правом, ближнем к двери углу, трещины соперничали с рыжими кляксами, которые проступали на горизонтальной поверхности над головой и лениво сползали на стену, истончаясь у дверного косяка и сходя на нет под тусклой поверхностью кафельной плитки, чьи прямоугольные квадраты вздымались на две трети стены, почему-то дальше оставляя место неаккуратной побелке и неуклюжим попыткам замазать последствия протечки с верхнего этажа. Слава богу плесени не было, хотя не факт, что с дождями она не проступит. Прямо не Центральный госпиталь Восточного военного округа, а замшелый фельдшерский пункт у чёрта на куличках.

- Да, это не Рио-де-Жанейро, - вздохнул Владимир, положив книгу на прикроватную тумбочку и оглядываясь по сторонам.

Право дело, лучше бы его во Владивостоке оставили или в Харбин определили, чем сюда припёрли. Скажите, какая надобность была его срывать из симпатичного госпиталя на берегу моря с приятной светлой палатой с видом на волны, пляж и чаек, и армейской санавиацией везти в Хабаровск? Там у него хоть компания из своих сослуживцев была, да и отношение персонала намного лучше, чем здесь. По крайней мере – душевней. Во Владивостоке медработники были в курсе, из-за чего и по какой причине пограничники и спецназ СИБ к ним угодили. Впрочем, СИБовских десантников быстренько перевели в собственный ведомственный госпиталь, а его, капитана Елизарова и ещё двоих пограничников, как самых пострадавших, отправили в Хабаровск, где они одни из многих таких же болезных. Больше с капитаном Владимир не виделся. Не положено! К тому же «белую кость» определили в новый корпус в двухместные офицерские палаты повышенной комфортности с туалетом и душем, а не в древние «хоромы» довоенной постройки и четырёхместный кубрик с удобствами в середине и конце коридора. Одна радость, в силу определённых причин в палате он оказался один, если не брать в расчёт утку под кроватью. До туалета ещё требовалось дойти, мягко чпокая резиновыми насадками костылей по полу. Парни пока обретались на втором этаже и к Владимиру заглядывали нечасто.

Валуны и дрын сделали своё дело. Первые сломали левую ногу, второй оставил после себя трещины в рёбрах и гематому на всю грудь, но не они были главными бедами стрелка-пограничника. Огнёва, будто курицу или утку, нафаршировало мелкими осколками, по счастливой случайности обойдя этой напастью лицо. Японские камикадзе перед тем, как превратиться в «ветер богов», изрядно напакостили, обмотав несколько связок со взрывчаткой проволокой с насечками и обложив их разного рода рубленным металлическим мусором. Откуда только взяли его в тайге? Или заранее готовились и прогнозировали возможный провал? С другой стороны, оба взятых им «языка» уцелели. Ефрейтор Синцов, сам чуть ли не по брови замотанный бинтами, пахнущими дёгтем и какой-то гадостью, во Владивостоке проболтался, что прибывшие с десантом СИБовские следователи уцепились в япошек похуже иных голодных цепней и клещей, так что как бы касатики не отнекивались, языки им развяжут и души вынут гарантированно. Да пусть хоть на органы разберут, Владимиру не жалко. После того, как из него извлекли больше десятка мелких железных обрезков, жалости к японцам не осталось вовсе. Ещё несколько кусков стальной мелочи хирурги вытащили из него в Хабаровске, не иначе, как чудом спася руку и не затронув нерв. Вроде и ранения каждое по отдельности пустяковое, а в сумме крови попили изрядно. Стоит признать, окружной госпиталь оснащён по последнему слову науки и техники, квалификация врачей тоже не вызывает сомнений – Владимир благодарил их от всей души, но отношение к пациентам… Огнёв не просил многого, хоть бы на улицу выпускали на лавке в парке посидеть…