Бойтесь своих желаний (СИ) - "Филантроп" - Страница 53

Родители были просты до безобразия, но старались сделать всё возможное для единственной дочери.

Вот только Зинаиду происхождение и перспективы не устраивали… Она с молоком матери впитала что достойна получать от жизни все материальные блага — какие только может подарить прогресс.

В четырнадцать лет груди уже были как спелые груши, а бедра призывно качались как у Мерлин Монро. Мать шила ей платья из занавесок, а отец прятал глаза, когда дочка проходила мимо в полотенце.

Стройные ножки, милое овальное личико, блондинистые волосы и даже мысль в глазах во время разговора мелькает.

Ну чем девушка не мечта?

— Красота — твоё оружие. Говорили подруги, крася губы сворованной у матери помадой.

Уже к восьмому классу она прониклась женским предназначением, потому что ничем другим проникнуться не могла. В ту пору каждый одноклассник норовил ухватить её за красиво развитые вторичные половые признаки…

Некоторые удостаивались чести потрогать и первичные…

Так она и начала гулять или трахаться, тут кому как удобнее. Её нравилось и то и другое. Первый любовник — директор местного дома культуры. Он подарил ей капроновые чулки и научил курить до хрипа.

Он был старше и мудрее, мог любому дать по морде, заплатить за ужин в кабаке и покувыркаться тоже любил. Желание секса было естественным и ей нравилось ощущать силу своих крепнущих чар, ей нравилось своё красивое тело и тот волнующий смысл которое оно придавало мужчинам.

Мать конечно била её пару раз и говорила — что разучит блядовать, но увы, поздно было воспитывать.

Разумеется, с подобным образом жизни, сложно не забеременеть, ведь её хотели круглосуточно и в разных местах.

Она на всю жизнь запомнила тот первый эпизод…

Семнадцать лет — аборт. В женской консультации она встретила сочувствия меньше — чем убийца у матери убитого им сына.

— Уже пятая за сегодня… Что милочка, дорвалась до сладкого? Язвила врачиха и добавила — Теперь узнаешь, что за удовольствия нужно платить.

И Зинаида узнала…

В поликлинике в будний день, на неё сначала цыкнула уборщица, что она натоптала по помытому, а затем девушку выпотрошили как курицу и крикнули в спину — Следующая!

Уже дома, покуривая сигареты, она вспоминала как варилась в горячих ваннах, выпивала залпом две бутылки — прожигая нутро, надеясь спровоцировать выкидыш и обойтись без унизительных процедур…

И потом девушка засмеялась в истерике. Смех звенел, как разбитая бутылка.

Она думала — Это плата за билет в красивую жизнь. Но билет оказался в один конец…

Нужно было расти дальше…

Впереди переезд в столицу.

Тускло и занудно красивой девушке, почуявшей себе цену, коротать жизнь в захолустном городке. Зачем обычный муж со средней зарплатой и срущиеся дети, если в жизни так много неизвестного и красивого?

Слишком рано для семейной круговерти…

Столица встретила её приветливо. Красивым людям всегда расстелены ковры ручной работы.

Попробовав одного столичного мужчину и переключившись на другого, девушка выяснила — что ничем кроме денег они не отличаются…

Тело стало валютой.

Музыканты писали песни о её бедрах, а бизнесмены хоронили в них лица после тяжелого рабочего дня. Она носила шубы, каждую от разного мужика — как трофей, а абортировалась теперь в платных клиниках где на стенах висели картины с ангелочками.

— Вы точно хотите прервать беременность? Спрашивала врач в пятый раз.

Частным врачам платили достойнее, и они по служебным обязанностям, проявляли трепетное отношение.

— Конечно! Мне скоро на море отдыхать! Отвечала Зинаида, закуривая…

В операционной душно и лампы жужжат.

Однажды, лежа под капельницей она услышала шепот медсестры — Матка, как решето… Но девушка лишь сильнее затягивалась сигаретой. Дым выходил кольцами — как свадебные обручи, которых у неё никогда не будет.

А чуть попозже, девушка добилась увольнения врача за неуместный комментарий.

Пристрастий всё больше, годы бегут и радости в жизни много! Вот только удовольствия приедаются, а тоска никуда не уходит…

И вот — ей впервые отказали…

К тридцати годам зеркало стало врагом.

Морщины — паутиной с запутавшейся душой.

Мужчины предпочитали двадцатилетних.

Крушение.

Денег она к средним годам не сберегла, всегда тратила не в меру и устроилась на простую работу.

Недополученная слава её бесила и нервировала.

Тоска съедала сердце, и чтобы облегчить бремя — нашла простого мужа, вот только детей уже не родила, круглосуточные аборты дали осложнение.

Муж ушел к другой, сумевшей подарить ему сына.

Потеряв всё до конца, Зинаида осознала, что страсть как хочет обычную семью и нищего заботливого мужа!

Она бы с радостью сказала матери — что та права, но было поздно…

Родители состарились и умерли…

А что дальше? Нужно чем-то заполнить пустоту.

Психологи, антидепрессанты, молодые любовники однодневки…

Но дыра в сердце росла и в итоге в ней поселилась онкология…

* * *

Я отдергиваю руку.

Голова кружится, пол качается как палуба тонущего корабля.

Зинаида хрипит во сне, пальцы сжимают простыню…

— Она состарилась бездетной и не успела оставить после себя хоть что-то… Говорю я Наталиэль, вытирая кровь из носа. — Но сейчас ей снится, как она качает коляску…

— Ты забрал её боль?

— Нет. Я взял её желание боли. Теперь она умрет думая, что отыщет семью в раю…

Ангел мурлычет, её голос сливается с воем ветра за окном.

— Ложь — тоже милосердие.

Я смотрю на старушку. Губы Зинаиды шевелятся, словно они шепчут имя, которого она никогда не произносила вслух.

Зинаида проснулась и почувствовала изменения — не успев открыть глаз. Воздух в палате больше не вязкий — как смола, а нежный и свежий, словно её легкие впервые наполнились чистым кислородом после пожара.

Сердце стучало тихо, но ровно, будто кто-то вычерпал деготь из груди.

Она поняла…

Так вот каково это — не бояться собственных мыслей…

Она явно чувствовала счастье и вину… Вина — не та что грызла раньше, а острая и оздоравливающая, словно её душу вывернули наизнанку и показали кривые швы.

Счастье билось в ней птицей, клюющей оконное стекло.

Да, она прожила жизнь ярко — как фейерверк, который ослепляет, но сгорает, не оставляя тепла.

Столько лиц, множество постелей, звонких обещаний…

Она помнила запах дорогих духов смешанный с дымом сигар. Помнила, как смеялась, разбрасывая деньги в ресторанах.

Но где теперь те, кому она хотела доказать — посмотрите, как я могу жить…

Вина вонзалась между ребер, когда она вспоминала мать, умершую в одиночестве. Отца, который так и не услышал — Прости, что стыдила тебя… Не рождённых детей, чьи имена висели в воздухе как мыльные пузыри…

— Ты плачешь? Спросила Наталиэль, материализовавшись на краю койки.

— Нет, это роса… Зинаида провела пальцем по щеке и её ничуть не смущала говорящая кошка.

— Роса испаряется, а слезы оставляют следы. Михаил и не подозревал, что она может контактировать с людьми неподалеку — без его ведома.

Старуха закусила губу.

В горле стоял ком — не боли, а чего-то горького и сладкого одновременно.

— Зачем он это сделал? Зачем забрал мою боль?

— Чтобы ты увидела — даже в углях есть искры. Кошка прыгнула на подоконник, растворяясь в солнечном свете.

— Прощай, Зина… Все сделанное — останется с тобой, всё несделанное — будет томить до последнего часа. Такова доля людская.

Она закрыла глаза…

Перед ними проплывали лица…

Мальчик из восьмого класса с протянутыми ромашками в руках…

Наверное, он был бы хорошим мужем и отцом…