Пария (ЛП) - Райан Энтони - Страница 29

– Нет! – я вскочил на ноги, стиснув зубы, и так быстро затряс головой, что в глазах потемнело. – Ни за что, блядь!

«Почему ты убежал?», – спросил предатель, выставляя дёргающуюся, капающую голову Декина на передний край моих мыслей. «Разве я не был всегда справедлив к тебе?»

Я захлопнул глаза и крепко скрестил руки на груди, чувствуя, как нарастает непреодолимое стремление. Я часто размышлял о том, что, среди прочего, человеческое существование отравляет склонность к зависимостям. Кто-то проживает жизнь рабом выпивки, одурманивающих трав, искушений плоти или же иллюзорных обещаний карт или игральных костей. Моей же основной зависимостью всегда оставались позывы к неблагоразумным действиям, страсть к драматическому течению, неутолимая жажда неожиданных поступков. Я целый час, если не больше, сражался с предательским голосом, требовавшим вспомнить каждое доброе или ободряющее слово, которое Декин говорил в мой адрес, и при этом игнорировать все тычки, угрозы и нечастые побои, но всё без толку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Уже собирая узелок в путешествие, я говорил себе, что эта миссия родилась исключительно из чувства любопытства. Мне хотелось выяснить судьбу Декина, вот и всё. Разве не заслужил он хотя бы того, что его конец будет засвидетельствован? Спасение ведь было фантазией, причём смертельной. Впрочем, долгие дни тяжёлого путешествия и одинокие ночи неизбежно привели к размышлениям, а те в свою очередь породили планирование. «Его запрут в подземелье и, даже если я проберусь за стены, как его освободить? В подземельях есть замки, так что нужны ключи. У кого эти ключи? У тюремщика, который, наверное, склонен к пьянству, или, ещё лучше, не против подкупа. Но как подкупить человека, если у меня нет ни гроша? Укради, ебанько…»

И так далее. За долгий поход до замка Дабос мой разбойничий разум разработал и отверг множество планов освобождения Декина Скарла. Я знал, продумывая их, что это глупость наихудшего пошиба, из-за которой многообещающего и способного парня очень быстро подвесят рядом с его наставником. Несмотря на бесконечный шёпот предательского голоса и на всё более запутанные схемы, которые он создавал, я совершенно точно знал, что шагаю навстречу своей погибели и на самом деле никогда больше не увижу Декина Скарла.

Я ошибался по обоим пунктам.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

– Выступит ли кто-нибудь с оружием в руках на защиту этого предателя? – Голос лорда-констебля звонко разносился в холодном утреннем воздухе. В ответ собравшиеся керлы и горожане лишь немного поворчали. В шёпоте и бормотании я услышал капельку гнева и даже несколько молитв мученикам, но никаких открытых криков неповиновения, и уж точно никто не собирался принять вызов констебля. Среди нескольких десятков зевак, столпившихся тем днём перед эшафотом, никто не вышел вперёд и не поднял оружие в защиту Декина Скарла. Он стоял на коленях на краю помоста, оборванный и истекающий кровью, туго обмотанный тяжёлыми цепями. Его бороду и волосы сбрили, и теперь его лицо представляло собой поразительное зрелище из шрамов, струпьев и разноцветных синяков. За его спиной стоял рыцарь впечатляющего роста, закованный в латные доспехи, которые ярко блестели, как и медный орёл, выгравированный на кирасе.

«Орёл, а не пламя», – подумал я, осматривая рыцаря. Значит, это не знаменитый сэр Элберт Болдри. Взгляд на помост – там стояла четвёрка королевских солдат в ливреях роты Короны, но больше никаких рыцарей. По неизвестным причинам королевский защитник в этот день не присутствовал.

В замок Дабос я прибыл тем самым утром – приковылял по ледяной дороге, разбитой колёсами, – и обнаружил, что ради грядущего представления собралось уже огромное количество людей. И тут не нужно было выведывать информацию или задерживаться поблизости от сплетничающих незнакомцев. Причина их присутствия была у всех на устах: сегодня они увидят смерть самого Короля Разбойников.

Как и у замка Амбрис, за стенами Дабоса располагалась кучка лачуг, и эшафот соорудили на широком участке травы, отделявшей их от замка. Трава была скошенной, и я заключил, что это место обычно используют для турниров или ярмарок. Количество зрителей говорило о том, что их тут намного больше, чем могло бы набраться из хижин или из самого замка. А судя по их накидкам и походным сумкам, я решил, что они прошли несколько миль, только чтобы увидеть приговор Декину Скарлу, да ещё посреди зимы.

– Щас он на короля не очень-то похож, а? – услышал я, как один парень в толпе шептал своему соседу. Пока я пробирался через толчею, отовсюду доносилось множество подобных комментариев. Одни шутили или озвучивали едкие замечания. Другие негромко вспоминали прошлые встречи с Декином Скарлом, и их голоса окрашивало увлечённое удовлетворение. Ни разу я не услышал слов симпатии и не увидел пролитых слёз. Несмотря на всю славу и редкую чисто прагматичную щедрость, Декин оставался разбойником. И такая судьба – заслуженный итог для таких как он, как всегда было, и как всегда будет.

Я проталкивался вперёд, пока толпа не стала слишком плотной. Однако я подобрался довольно близко, чтобы видеть лица людей на помосте и слышать каждое сказанное слово.

– Смотри, предатель! – выкрикнул лорд-констебль, поворачиваясь и указывая на склонённую голову узника. При менее зловещем событии констебль – тощий человек с длинными руками и ногами – выглядел бы комично, несмотря на громкий голос. То, как хлопал его длинный плащ и взмывали кисточки на шлеме, напоминало прыжки мартышки на ярмарке. – Смотри, все жители этого герцогства знают о твоей измене, – негодовал он, – ведь ни один не поднял руку на защиту твоей ничтожной жизни!

Его резкость и почти маниакальная экспрессия выдавали человека, который явно наслаждается как своей работой, так и славой, что приходит с ней. На этом этапе он встал в мелодраматичную позу, вскинул голову и взмахнул рукой перед толпой. Если бы всё это видела Лорайн, то наверняка рассмеялась бы от профессионального презрения.

Я поискал её на помосте, но там помимо Декина других пленников не было. Зато на зубчатой стене над замковыми воротами виднелась длинная вереница голов на пиках. Я мог только поверхностно на них глянуть, но все они уже слишком сильно разложились, и никаких знакомых черт было не разглядеть. Я заметил одну голову с длинными волосами, развевавшимися на ветру, но на таком расстоянии невозможно было понять, есть ли в этих локонах медный оттенок.

– Слишком долго этот человек наводил ужас на добрый люд нашего герцогства, – продолжал констебль. – Ведь он осуждён перед простолюдинами, Короной и Ковенантом за такое количество злодеяний, что только на их перечисление ушёл бы целый день и ночь. Но, добрые люди, знайте, что сегодня его наказание определено не его преступлениями, но его предательством. Да будет известно, что этот, – губа констебля скривилась, и он махнул рукой в сторону Декина, указывая обвиняющим пальцем, – бесполезный пёс не удовольствовался простым грабежом и кровавыми убийствами, но ещё сильнее приговорил себя через подлую измену Короне. Этот человек преднамеренно напал на представителя Короны и ограбил его, самого́ королевского гонца. Кроме того, были представлены веские доказательства того, что он вступил в сговор с мятежником-предателем Магнисом Локлайном, широко известным как Самозванец, дабы разжечь в этом герцогстве жестокий бунт. И сделал он это, чтобы отомстить за справедливую казнь своего отца, предателя и лжегерцога Руфона Амбриса. Я спрашиваю вас, добрые люди Шейвинской Марки, был ли когда-либо другой человек, который больше бы заслуживал справедливой казни?

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

Констебль с этим вопросом широко раскинул руки, несомненно, ожидая какого-нибудь рёва или кровожадного одобрения. Вместо этого ответом стал одобрительный шёпот и ворчание от предвкушения, подчёркнутые покашливаниями и нетерпеливым бормотанием. Я увидел, как лицо констебля сердито дёрнулось в замешательстве, а щёки стали покрываться румянцем, оттенок которого вскоре стал более насыщенным, когда с помоста донёсся новый звук.