Пария (ЛП) - Райан Энтони - Страница 28

Примечательно, что среди выживших той ночью оказались плохо организованные восточные разбойники. По всей видимости, родня Эрчела очень не спеша двигалась от Леффолдской поляны к Мельнице, и, благодаря своей лени избежав смерти, вскоре растворилась в лесах и вернулась в свои обычные охотничьи угодья. По крайней мере, так рассказывали.

А что до Декина, дорогой читатель, так его судьбу ты узнаешь в свой черёд, поскольку она неразрывно связана с моей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Все эти неприятности мне открылись позже, но той ночью меня заставляло бежать моё живое воображение. Лёгкие горели огнём, ноги болели, а ступни и ладони посинели от холода, но я всё равно бежал. Усталость в итоге меня свалила, когда снег, наконец, стих, а небо, мелькавшее за деревьями, приобрело чуть менее тёмный оттенок серого. Мои ноги подкосились, и я ничком рухнул в сугроб. Кожа уже слишком остыла, чтобы чувствовать, как снег царапает по лицу. На миг я совершенно не мог двигаться, и уже испугался, что могу задохнуться, но потом собрался с силами и перевернулся на спину. Глядя вверх на хаотичное переплетение укрытых снегом ветвей, я наблюдал, как, словно из кипящего чайника, поднимается пар моего дыхания.

С отдыхом неотвратимо пришла боль, как только к онемевшим конечностям вернулась чувствительность и дало о себе знать напряжение от бега. Больно оказалось настолько, что я даже закричал, но всё равно почувствовал признательность, поскольку боль придаёт сил. Я знал, что надо вставать. Знал, что лежать там означало бы смерть. Но всё же искушение было сильным, поскольку боль быстро утихла в согласии с затуманившимся зрением и померкшими страхами, ведь никакой разум не может вечно пребывать в страхе. И уже скоро ледяная насыпь снега, на которой я лежал, стала напоминать тёплый матрас, подобный тому, который я делил с Гертой всего лишь несколько часов тому назад.

Образа трупа Герты, которая, как тряпичная кукла висела на стене сарая, хватило, чтобы сдвинуть меня с места, поскольку к стихающей боли он добавил гнева. «Она этого не заслужила», – повернувшись, подумал я и сунул руки в снег, чтобы встать. Вообще, вопрос казался спорным. Герта была опытной и увлечённой воровкой, а ещё шлюхой, да и нож в дело пустить не стеснялась. Но всё равно, она обладала своей особенной добротой. Более того, она была семьёй – во всяком случае, такой семьёй, на которую мог рассчитывать кто-то вроде меня. Так же как Пекарь, Шнур, Лорайн, и даже Тодман, которого я собирался однажды убить. А теперь они все уже, скорее всего, трупы, если им повезло.

Застонав от боли, я выпрямился и заковылял вперёд. Последующее путешествие состояло из голодных дней и страшных, холодных ночей, когда я не смел зажечь огонь. Даже зимой можно ставить ловушки на кроликов и зайцев, но не получится перемещаться по лесу и одновременно жить за его счёт. Моя еда состояла лишь из кореньев, выцарапанных из замёрзшей земли, и редких схронов орехов, сложенных неудачливой белкой. От такой скудной еды сводило живот, но она спасала меня от настоящей голодной смерти, пока я не добрался до Леффолдской поляны.

Издавна у разбойников вошло в привычку оставлять на поляне тайник с припасами, чтобы застраховаться на случай, подобный этому. Всё лежало за большим сдвигавшимся камнем посреди развалин в лесу к западу от амфитеатра. Обычно сдвинуть камень можно было за секунду-другую, но в моём ослабленном состоянии у меня на все усилия ушёл, казалось, час, если не больше. Дюйм за дюймом камень мучительно скрежетал по замёрзшей земле в ответ на мои жалкие потуги, пока наконец мне не удалось протиснуться в щель и добраться до сокровищ внутри. Те запасы не назовёшь изобильными: немного сушёного мяса и глиняные горшки с солёным луком, ягоды, да маленький бочонок эля. На всём вместе целая банда и дня бы не продержалась. Но для меня тогда это был щедрый пир, на который я бросился с жадной страстью.

Голод оказывает на тело любопытный эффект, заставляя желудок бунтовать, когда ему дают обильное питание. Как следствие, мне пришлось вскоре исторгнуть большую часть того, что я съел. После этого я долгое время валялся рядом с укрытием, стонал от боли в животе и то и дело пронзительно хохотал от неожиданной новизны своего выживания. Мне было бы приятно сообщить, что это был единственный случай, когда я испытал глубокое удивление, обнаружив себя до сих пор живым, но, как ты увидишь, это было бы очень далеко от истины.

Той ночью холод опустился с такой захватывающей дух силой, что я, несмотря на опасность, позволил себе развести огонь. Сложив небольшую кучку веток и растопки в овальном центре древней каменной чаши, я ударил кремнем, надеясь, что окружающие ярусы скроют свечение. Тайну о Леффолдской поляне тщательно охраняли, но кто знает, что удалось выпытать у захваченных в Моховой Мельнице? Оказалось, что мне пришлось справляться с искушением задержаться здесь, сдаться на милость фантазии, будто бы это древнее место дарует какую-то сверхъестественную защиту. Но Декин был прав: это всего лишь груда старых камней, местоположение которой вполне возможно уже сдали людям шерифа или ужасному сэру Элберту Болдри.

Пока я бежал, моему охваченному страхом разуму огромный королевский защитник казался всё больше и больше, принимая поистине чудовищные размеры и вызывая неприятные сны вовремя моих кратких попыток поспать. «Кто выступит с оружием в руках на защиту этого предателя?», – вопрошал он из-за своего забрала, поднимая капающую голову, вот только не герцога Руфона, а его непризнанного бастарда, которая дёргалась и разбрызгивала кровь. Разумеется, в день, когда умер герцог, всё было не так. Я никогда не видел сэра Элберта в таком ракурсе, и не слышал его голос, и никаким способом не мог узнать, похож ли тот на этот хриплый, почти нечеловеческий скрежет, доносившийся из шлема. Но моё воображение всегда было изобретательным садистом. А той ночью на Леффолдской поляне, когда я скрючился возле своего жалкого костерка и отдался сну, говорила голова Декина.

«Ты сбежал», – сказал Декин. Он смотрел на меня трупными глазами, серыми зрачками в молочно-белых шарах, которые каким-то образом сохранили свою пронзительность, которой обладали при жизни. В его тоне звучали нотки сожаления, а не обвинения. «Почему ты сбежал, Элвин? Разве я не был всегда справедлив к тебе? Ты бы погиб, если бы не я, но всё же ты убил Конюха и просто сбежал…»

Я проснулся, продрогнув до костей – и лишь частично из-за того, что мой костёр за ночь потух, превратившись в чёрный обугленный круг. Усевшись, я прислонился спиной к стене арены и оглядел огромную пустую чашу своего убежища, которое совсем недавно было забито празднующими злодеями. Сейчас оно казалось больше и намного холоднее. И всё равно я снова почувствовал искушение задержаться здесь. Если уж я сбежал, то и другие могли. Возможно, они спешат сюда, и мы встретимся, печальные, но счастливые оттого, что выжили. Если их окажется достаточно много, то родится новая банда, банда Элвина, побеги наследия Декина…

Мои абсурдные грёзы развеялись, когда я горько усмехнулся и покачал головой.

– Никто не придёт, – сказал я сам себе. Сказал вслух, поскольку, а почему бы и нет? – Если кто-то и умудрился сбежать, то он побежит в другое место.

Я вспомнил, что родня Эрчела не попала под резню, а значит, в восточных лесах меня, возможно, ждало убежище. Не очень-то радовала перспектива оказаться в шайке из тех, кто, возможно, той же крови, что и Эрчел, но ещё меньше радовала перспектива смерти в одиночестве от голода или холода в глубинах леса. Пока я сидел в печальном бездействии, на ум пришла другая мысль, рождённая наверняка недавно пережитым кошмаром. «Они схватили Декина живым».

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

До замка Дабос можно добраться, если я запасусь провизией и буду избегать дорог и поселений. И уж наверняка королевский защитник именно в замок Дабос отвезёт свою добычу на суд герцога.

– И что же, – насмешливо вопросил я, – ты будешь делать, когда доберёшься туда?

«Там есть проход внутрь», – пришёл ответ от какого-то предательского идиота глубоко внутри. «Тот, о котором нам рассказывал Декин».