Лимеренция (ЛП) - Долорес Х. К. - Страница 64

Глава двадцать восьмая

— Ты знаешь, тебе не обязательно ужинать с моей мамой. Я официально освобождаю тебя от обязанностей бойфренда, — говорю я, щурясь от лучей послеполуденного солнца, падающих на нас.

Мобиль — чуть ли не единственное место в стране, где в разгар зимы требуются солнцезащитные очки.

Тем не менее, я благодарна, что есть немного солнечного света, который разгоняет холод, пробирающийся по кустам. Ботанический сад Мобиля достигает своего расцвета только ранней весной, но я всегда находила их зимние сады особенно впечатляющими.

Выбранная нами скамейка-качалка особенно уютна. Она укрыта в коконе между пыльно-розовыми камелиями и тайваньскими вишневыми деревьями.

— Она предпочитает французскую кухню марокканской? — Адриан даже не смотрит на меня, просматривая возможные варианты ресторанов на своем телефоне.

— Не могу сказать, что она пробовала что-либо из этого.

— В центре города есть маленькое французское бистро, но марокканский ресторан выглядит более уединенным, — объясняет он. — Здесь тоже есть несколько закусочных, но я сомневаюсь, что в этом состоянии найдется что-нибудь стоящее нашего времени. — Наконец он поворачивается и смотрит на меня. — Твоя мама боится летать?

Я удивленно смотрю на него.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты не собираешься предложить ресторан, в который нам нужно лететь.

Он дуется. Он на самом деле дуется.

— Почему бы и нет? В штате Мэн есть потрясающий ресторан "от фермы к столу", а в Теннесси — лучшее барбекю, которое я когда-либо пробовал в своей жизни. Перелет будет коротким. Я могу нанять для нас частный самолет и…

Еще одно моргание.

— Хочешь нанять частный самолет? На ужин?

— Я знаю, это не идеально, — отвечает он. — Я бы предпочел воспользоваться одним из семейных самолетов, но если я это сделаю, мне нужно будет объяснить, почему я пользуюсь одним из семейных самолетов…

— У твоей семьи есть частные самолеты. Не реактивные. Но просто есть, — повторяю я. — Ты уверен, что это слово должно быть во множественном числе?

— Ну, у нас их четыре, — объясняет он не более почтительно, чем если бы перечислял коллекцию одноразовых подушек. — Раньше их было пять, но мои родители подарили ”Гольфстрим" нескольким друзьям семьи.

Я знаю, что после всего, что я узнала об Адриане, владение частным самолетом должно быть легко усваиваемой концепцией, но именно в такие моменты, как этот — например, беседа о Гарварде, — мне напоминают, насколько болезненно я не разбираюсь в деталях.

Загадочная улыбка расползается по его губам, когда он добавляет:

— Ты знаешь…У меня будет полный доступ к самолету в Гарварде. Я могу отвезти тебя в любую точку мира.

Я поднимаю бровь, игнорируя искру возбуждения, вспыхивающую в моей груди.

— Ты снова пытаешься впарить мне Гарвард.

— Нет, — поправляет он. — Я просто даю тебе знать, что мы могли бы провести наши выходные на Санторини. Или в Дубае. Япония. Ты покрутишь глобус, посмотришь, куда попадет твой палец, и я отвезу тебя туда.

Возможность этого приводит меня в полный восторг — вот почему требуется все самообладание, чтобы притвориться, что этого не происходит.

— Верно. Выходные на Санторини. Звучит ужасно. Просто ужасно.

Его улыбка становится шире.

— Но не сегодня, — продолжаю я, отчаянно пытаясь сменить тему. — Не обязательно устраивать частные самолеты или шикарные ужины в разных штатах. На самом деле, совсем не обязательно устраивать ужин в честь встречи с парнем. — Я думаю о Рике, который пытался заказать «Coors Light» и жаловался на размеры порций во французском бистро.

Я съеживаюсь.

Его рот кривится.

— Значит, в местной закусочной?

Я собираюсь возразить, но порыв ветра треплет его волосы, и я временно теряю дар речи от того, насколько непринужденно красивым он в этом выглядит.

Для меня южное солнце — безжалостный противник, который обжигает сильнее, чем целует, но оно лишь смягчило черты лица Адриана, придав его бесконечно черным глазам приторно-коричневый оттенок и подчеркнув медные оттенки в его волосах.

Даже Мать-природа очарована им.

Я вздыхаю.

— Послушай, я ценю твой жест, но в нем нет необходимости. Если ты не смог понять, мои отношения с матерью… — Я роюсь в своем мозгу в поисках подходящего слова. — …сложные. Ее отделяет одно обвинение в употреблении наркотиков, алкоголя или магазинной краже от превращения моей спальни в мужскую пещеру Рика или что-то в этом роде.

Он выгибает бровь.

— Тогда тем больше причин произвести на нее впечатление.

У меня вырывается горький смешок.

— Уверена, ты уже это сделал. На это способен практически любой, кроме ее собственной дочери.

— Что ж, это шаг вперед по сравнению с моими родителями. На них никто не производит впечатления. — В отличие от меня, в его тоне нет скрытой обиды.

Вероятно, потому, что его родители поступили гораздо хуже, чем проявили некоторую апатию к его достижениям.

Прежде чем мои мысли возвращаются к дневнику и тому, что я там прочитала, я говорю:

— В любом случае, я не совсем понимаю, почему ты так стремишься проводить время с моей семьей. Ты уже знаком с моей матерью. И с Риком. Поверь мне, когда я говорю, что с ними лучше быть совсем недолго.

Адриан смотрит на ветку большого вишневого дерева, склонившуюся над нашей скамейкой и дающую минимум тени, и его губы хмурятся.

— Честно говоря, я не совсем уверен.

Я бросаю на него свирепый взгляд.

— Ты не уверен, почему пытаешься подвергнуть себя и меня — но в основном меня — неприятному семейному ужину, где у каждого в распоряжении будет нож для разделки мяса?

— Ну… — Его брови сводятся вместе, и я ловлю себя на том, что борюсь с желанием протянуть руку и разгладить новообретенные складки, образующиеся на его лице. — В любом другом контексте я бы не стал. Я бы не стал подвергать себя неудобному ужину из-за посредственного стейка. Я бы не стал рисковать еще более неприятным разговором со своими родителями только ради того, чтобы прилететь сюда… — Он делает паузу, чтобы прихлопнуть муху, которая в опасной близости от того, чтобы сесть мне на плечо. — Место, которое, кажется, кишит насекомыми в разгар зимы. И худшие татуировки, которые я когда-либо видел в своей жизни. И слишком много флагов Конфедерации. Я бы не стал делать ничего из этого, если бы не ты. — Он качает головой. — Это как… импульс. Мне нужно знать о тебе все. Мне нужно увидеть, где ты выросла. Мне нужно увидеть твою семью. Мне нужно увидеть каждую часть твоей жизни — прошлую и настоящую, — пока я не буду уверен, что знаю тебя лучше, чем ты знаешь себя. Это не желание. Я должен.

Его глаза излучают столько же энергии, сколько и его слова, и я открываю рот, чтобы ответить.

Затем закрываю его.

И открываю его снова.

Это похоже на то, что было несколько ночей назад, когда он стоял в моей спальне и признавался, насколько бесконтрольным он себя чувствовал рядом со мной.

Ну, вот что это такое, не так ли?

Он стремится к контролю. К пониманию. К знаниям.

Если он сможет собрать меня воедино, как головоломку, он точно будет знать, как разобрать меня на части.

Рациональная сторона меня хочет обвинить его в этом. Люди могут быть головоломками, которые нужно разгадывать, но части предназначены для того, чтобы их раздавали свободно. Одну за другой. И только со временем.

Вы их не берете. Вы не летаете через всю страну, поэтому можете пополнить свою коллекцию еще несколькими. Вы не форсируете семейные дела только для того, чтобы немного расширить перспективу.

Но на самом деле у меня тоже нет места для разговоров.

Не так давно я была той, кто стремился к контролю, к пониманию, к знаниям, достаточным для того, чтобы справиться с Адрианом. И эти фрагменты тоже не раздавались бесплатно.