Лимеренция (ЛП) - Долорес Х. К. - Страница 41

Мой мозг мечется между паникой и предвкушением.

Мое сердце колотится в унисон с моим дыханием, когда он отпускает мое горло, отступает назад и…

Смеется.

Он смеется.

Не просто смешок, а заливистый смех, от которого он перегибается через стол, хватаясь за живот.

Я настороженно смотрю на него, не зная, что делать с такой реакцией. Смех был не тем ответом, которого я ожидала.

Все еще посмеиваясь, он берет салфетку из коробки на столе и вытирает глаза.

— Ну, это… — Он качает головой. — Это многое объясняет о тебе, милая. И о твоей неспособности различить, где должна стоять точка с запятой.

Я закатываю глаза.

— Да, я понимаю. По стандартам Лайонсвуда я не совсем академический гений.

— Нет, не гений, — говорит он, — Но ты…

У меня перехватывает дыхание. Он смотрит на меня, что само по себе не должно быть новым откровением. Но он не смотрит — он смотрит, глаза бесстыдно обшаривают меня с головы до ног, губы приподняты, как будто ему нравится то, что он видит.

Как будто я не Поппи, вечная заноза у него в боку, а совершенно новая женщина, которая только что переступила порог.

Как будто он видит меня в первый раз.

— …что-то, — тихо заканчивает он.

Это слишком напряженно. Я боюсь, что растаю под его взглядом, если не отведу взгляд.

— Итак, — я прочищаю горло. — У тебя есть рычаги воздействия на меня. У меня есть рычаги воздействия на тебя. Это…

— Взаимно Гарантированное уничтожение, — вмешивается он, его глаза все еще напряженно сверкают. — Я полагаю, что этого должно хватить.

Глава девятнадцатая

Несмотря на хрупкую договоренность хранить скелеты друг друга в шкафу, я не вижу Адриана до конца осенних каникул. Я не появляюсь у его двери; он не появляется у моей. Кажется, у нас есть странное, невысказанное соглашение предоставлять друг другу столь необходимое пространство.

Потому что что-то изменилось.

Я не могу назвать ни имени, ни лица этого человека, но с тех пор, как я узнала его секреты и раскрыла свои, это как если бы мы сорвали петли с приоткрытой двери.

Возможно, мы больше никогда не поговорим, но когда я через двадцать лет пройду мимо него в коридоре или увижу на обложке какого-нибудь журнала, я все равно буду точно знать, что сделало из него убийцу.

Точно так же, как он всегда будет знать, что я не такой хороший человек, каким притворяюсь.

К тому времени, как наступит понедельник, я более чем готова повторить свою роль девушки-невидимки из Лайонсвуда. Бог свидетель, я определенно по-новому ценю это, потому что если события последнего года меня чему-то и научили, так это тому, что невидимость — это не то проклятие, за которое я ее принимала.

Это щит.

— О Боже мой! О Боже мой! О Боже мой!

Я на полпути к своему шкафчику, когда слышу первую серию визгов.

Звуки принадлежат Тори Гонсалес, которая все еще визжит, обнимая своего парня Эммета с красной розой в одной руке.

— Конечно! Конечно, я пойду с тобой на бал в честь Святого Бенедикта! — Предложение дополнено обжигающим поцелуем.

Меня осеняет осознание.

Как я могла забыть?

Ну, я знаю, почему я забыла — у меня были дела поважнее, чем надвигающиеся школьные танцы, на которые я не пойду.

Через несколько шкафчиков Джесси со второго урока открывает свой и обнаруживает красную розу, спрятанную под стопкой учебников. Она покрыта блестками, которые повсюду разлетаются, когда она ее вынимает. Она посылает воздушный поцелуй своему парню из команды по лакроссу, чье имя я не помню.

Раздаются одобрительные крики и хлопки, воздух наполняется волнением, когда происходит третье предложение за утро: Милли Роджерс и какой-то едва узнаваемый парень из шахматной команды.

Ревность прожигает дыру у меня в животе.

Мне хотелось бы думать, что после всего, что произошло в последнее время, я была бы выше подобных вещей… но я тоже человек. Часть меня скорбит по Поппи, у которой никогда не будет возлюбленного в старших классах. Или по большому пышному платью, достойному фотографий, танцев и запихивания в дальний угол шкафа на следующие десять лет.

— Так романтично, не правда ли? — Знакомый голос растягивает слова.

Я чуть не выпрыгиваю из собственной кожи, последние остатки моего хорошего настроения улетучиваются, когда обнаруживаю Адриана, прислонившегося к ближайшему ко мне шкафчику.

— Что ты здесь делаешь? — Это звучит немного резче, чем предполагалось, но в последний раз, когда мы вот так стояли лицом к лицу, его рука сжимала мое горло.

И поскольку с тех пор воцарилось радиомолчание, я понятия не имею, о чем он думает. Насколько я знаю, он мог передумать с пятницы и использовать остаток осенних каникул, чтобы спланировать мое убийство.

У меня сводит желудок.

Это возможно.

Ленивая улыбка на его лице ничего не выдает.

— Мы друзья, не так ли?

Глаза сузились, я понижаю голос.

— Правда? Я не уверена, что друзья пытаются убить друг друга.

Он поднимает бровь.

— Ну, для протокола, я не пытался убить тебя. Я только обдумывал это. И, поскольку ты так интересуешься семантикой, я не уверен, что друзья тоже роются в личных вещах своих друзей.

Я сглатываю. Прекрасно. Хорошее замечание.

— Тебе не нужно нервничать. Я смирился с этим, — пожимает он плечами. — Мы пришли к соглашению, которое работает на нас обоих, не так ли? Ты знаешь мои секреты. Я знаю твои. Никто не должен пострадать в процессе.

Я не уверена, что "дружба с Адрианом” и «никто не должен пострадать в процессе» — это две вещи, которые идут рука об руку, но я не собираюсь растоптать наш тщательно выстроенный мир, если у меня не будет для этого причины.

— Кроме того, — продолжает он, улыбаясь шире, — как твой друг, я думаю, ты захочешь это увидеть. — Он указывает подбородком в сторону рыжей девушки, приближающейся к своему шкафчику.

Как всегда, Софи окружена друзьями с обеих сторон, самодовольная ухмылка расплывается на ее лице. Часть толпы затихает.

— Мне показалось, ты сказал, что не собираешься приглашать её.

— Я не собираюсь, — тихо отвечает он. — Я сказал ей, что не планирую идти на танцы. Несколько раз… Но я почти уверен, что она думает, что это уловка, чтобы я мог удивить ее.

Ее невооруженные уши только подтверждают эту теорию.

Она начинает работать над своей комбинацией, ее взгляд ловит взгляд Адриана.

Я съеживаюсь.

— Не уверена, что хочу на это смотреть.

Ну, может быть, совсем чуть-чуть.

Шкафчик Софи открывается, и по меньшей мере дюжина роз рассыпается по полу, но она не обращает на них внимания, вместо этого роется в содержимом своего шкафчика.

С каждой секундой ее лицо становится все более напряженным, все более расстроенным — и когда становится очевидно, что в беспорядке нет пары бриллиантовых сережек стоимостью в тысячу долларов, она обращает свое внимание на розы на полу.

Отсюда я не могу разобрать ни одного названия, прикрепленного к длинным стеблям, но ясно, что того, которое она ищет, среди них нет.

На мгновение она выглядит опустошенной, в уголках ее рта появляются морщинки от неприятия.

О, это так больно.

Но затем она выпрямляется, натягивает натянутую улыбку и выхватывает одну розу из остальных.

— Тристан Белл, — мурлычет она и одаривает игрока в лакросс скромной улыбкой. — Я надеялась, что ты спросишь. Я бы хотела пойти с тобой.

Ава и Пенелопа, которые, вероятно, провели большую часть осенних каникул, слушая о дорогих серьгах, которые она найдет от Адриана этим утром, обмениваются смущенными взглядами.

Однако Тристан Белл, похоже, понятия не имеет, что он является утешительным призом — по крайней мере, несколько его товарищей по команде хлопают его по спине, а Софи подходит, чтобы поблагодарить его лично, с розой в руке.

Она не удостаивает Адриана даже взглядом.