Лимеренция (ЛП) - Долорес Х. К. - Страница 37

— Вот. Я тебе вычитаю, — говорит он, уже поднимаясь с кресла и подходя ко мне.

Я не говорю ни слова, пока он кладет руки по обе стороны от меня и наклоняется, чтобы лучше видеть экран. Он так близко ко мне, что если бы я подняла голову всего на дюйм или два, то уперлась бы ему прямо в подбородок.

— У тебя только во введении три опечатки, — говорит он мне. — И твое последнее предложение на второй странице слабое. — Он наклоняется еще ближе, чтобы пролистать страницу, и я резко вдыхаю его свежий древесный одеколон.

Он вообще понимает, что делает со мной?

— И еще более слабый аргумент, я вижу, — добавляет он, но пока он разбирает мое эссе по кусочкам, все, о чем я могу думать, — это выступающие вены на его предплечьях.

— Что ж, — заключает он со вздохом. — Ты не очень хороший писатель, но если ты исправишь опечатки и усилишь свое тематическое изложение, то получишь проходной балл. — Он отступает от моего пространства, и впервые за несколько минут я могу перевести дух.

— Верно, — говорю я. — Спасибо за отзыв.

Адриан открывает рот, но резкая вибрация моего — нет, его — телефона разносится по комнате, и он достает устройство из кармана.

Судя по движению его челюсти, это не радость.

— Я сейчас вернусь, — говорит он мне и указывает острым пальцем на компьютер. — Исправь ошибки, о которых я упоминал, и я посмотрю еще раз, когда вернусь. — Он выходит из кабинета, закрывая за собой дверь.

Я не слишком задумываюсь о звонке, тем более что не могу расслышать ни звука через толстую деревянную дверь комнаты, и вместо этого сосредотачиваюсь на своей работе.

Когда я заканчиваю реализовывать его обратную связь десять минут спустя, его все еще нет, поэтому я откидываюсь на спинку рабочего кресла и пытаюсь справиться с назревающей головной болью от напряжения.

Мой взгляд скользит по комнате, от одного предмета роскошной мебели к другому, и останавливается прямо на книжном шкафу. Тот самый книжный шкаф, где я нашла дневник Микки и узнала правду об Адриане.

Меня пробирает дрожь.

В ту ночь я думала, что умру.

И посмотрите, где я сейчас нахожусь.

Я не уверена, что заставляет меня подойти — только то, что у меня внезапно возникла острая необходимость еще раз просмотреть дневник Микки.

Я позволяю своим пальцам скользить по корешкам "Анатомии Грея" и "Атласа анатомии сердца" в поисках знакомого тома в кожаном переплете.

Но — как я понимаю мгновением позже — дневник исчез.

У меня сводит желудок.

Он избавился от него?

Это было бы логичным поступком. Дневник (и его последняя страница) наиболее близки к конкретному доказательству вины Адриана, чем что-либо еще. Но тот факт, что он вообще сохранил его…

Возможно, он выбросил это после того, как я нашла, я думаю, только для того, чтобы сразу же возникла встречная мысль: но ему не нужно было это выбрасывать. Не совсем. Он не боится, что копы узнают, что он убил Микки.

В конце концов, я прекрасно помню Адриана, когда он нависал надо мной в моем общежитии, признался во всем на диктофон и донес до меня реальность ситуации, как удар ножом по ребрам. Полицейское управление Седарсвилля никогда не смогло бы сравниться с семьей Эллис.

Так что, на самом деле, у него было столько же причин сохранить это как какой-то извращенный сувенир на память, сколько и выбросить, и мое нутро продолжает подталкивать меня к первому.

Я лихорадочно провожу рукой по волосам.

Возвращайся к столу.

Заканчивай свою работу.

Но во мне поднимается какое-то извращенное, мазохистское желание, и мне нужно увидеть его еще раз.

Мне нужно приложить к этому руки. Перелистать страницы. Прочесть каракули перепуганного Микки на последней странице.

Если я увижу это в последний раз, может быть, я вспомню, почему так важно соблюдать границы с Адрианом.

Сердце колотится, я прислушиваюсь к его приближающимся шагам, пока роюсь в ящиках его стола. В верхних ящиках нет ничего интересного: подборка бумаги с отрывными листами и дорогих ручек (несколько из которых я кладу в карман).

В следующих двух ящиках, похоже, другие школьные принадлежности и задания, но, насколько я могу судить по своему двухсекундному изучению, дневника там нет.

А нижний ящик совершенно пуст.

Я вздыхаю и закрываю его, замирая, когда он громко дребезжит.

Это…странно.

Я осматриваю ящик, закрывая и открывая его еще несколько раз. Там нет незакрепленных болтов или шурупов, но что-то заставляет его дребезжать.

Я прищуриваюсь на пустое дно.

Определенно странно.

Когда я наклоняюсь и стучу костяшками пальцев по основанию, я не уверена, что это то, что я думаю, но глухая обратная связь только подтверждает это.

Мое сердце колотится.

Это фальшивое дно.

Точно так же, как шкафы, которые Рик любит держать в главной спальне. Конечно, он хранит в них лишнюю наличность («Банки украдут ваши деньги, если вы им позволите. Они ни за что не тронут мои»), но у меня такое чувство, что, что бы Адриан здесь ни прятал, это не наличные.

Думаю, мне есть за что поблагодарить Рика еще.

На данный момент это должно быть рекордом.

Если у меня здесь найдутся лишние деньги, я куплю ему одну из тех блестящих открыток ко Дню отца, которые проигрывают музыку, когда их открываешь. Маме это понравится.

Осторожно — точно так же, как я научилась делать у Рика, — я ищу небольшое выступающее отверстие, но уже сейчас могу сказать, что это более изысканное, чем все, что Рик когда-либо приносил в дом.

И рычага нет, если только это не…

Бинго.

Ручка выдвижного ящика.

Я поворачиваю ручку, волнение захлестывает меня, когда раздается ответный скрип. Я еще раз выглядываю из-за стола, стараясь услышать приближающиеся шаги, прежде чем вернусь к своей задаче.

Я откидываю фальшивое дно, и мой желудок подскакивает прямо к горлу.

Вот ты где.

Единственный обитатель ящика — дневник в темном кожаном переплете.

Я не уверена, удовлетворение это или ужас пронзает меня, когда я протягиваю руку и беру дневник, но что бы это ни было, это заставляет меня дрожать.

Этот момент похож на самопроизвольное дежавю.

Я перевожу дыхание и переворачиваю первую страницу, готовясь к возобновлению чувства вины и стыда, которые я наверняка почувствую, когда начну читать, — только вместо этого морщины на моем лбу прорезаются от замешательства.

Что это, черт возьми, такое?

Снаружи он выглядит почти идентично дневнику, который я обнаружила на книжной полке Адриана несколько недель назад, но внутри такого сходства нет.

Во-первых, там нет имени Микки, размазанного по первой странице.

И бумага совсем другая.

В дневнике Микки была линованная бумага, из тех, что годятся для заметок или ведения дневника, и не более того.

Бумага в этом более толстая. Без подкладки. Определенно гораздо более высокого качества. И подержанная.

Каждая страница заполнена аккуратным почерком, не имеющим ни малейшего сходства с каракулями Микки.

Итак, я понятия не имею, что это, но это не дневник Микки.

Неужели он убил кого-то еще и сохранил их дневник? Эта мысль окатывает меня, как ледяная вода. Адриан никогда не говорил, что Микки был его единственной добычей. Возможно, это было его фишкей. Красть их дневники. Хранить их как безделушки.

Ужасающая мысль, но я не могу ее полностью исключить, потому что это Адриан, и никто не хранит список покупок в потайном ящике.

Я прерывисто вздыхаю, еще раз прислушиваюсь к звуку приближающихся шагов и начинаю читать.

Глава восемнадцатая

мамочка злится на меня

папа слишком

я не знаю, что я сделал не так

я упал, мне было больно, и я заплакал

я не хочу быть здесь, внизу