Лимеренция (ЛП) - Долорес Х. К. - Страница 2

— Я не уверен, видела ли ты электронное письмо, но декан Робинс переносит презентацию стипендии, — объясняет он. — Он хочет, чтобы мы вручили ее сегодня вечером.

Гороховый суп, булькающий в моем желудке, делает сальто.

— Сегодня вечером?

Нет, я определенно не видела электронное письмо.

Я вожусь со своим телефоном и вижу, что Микки говорит правду: декан перенес нашу ежегодную презентацию стипендий на сегодняшний вечер, на 18 часов вечера, в аудитории.

Предполагается, что презентации являются простой формальностью. Песня и танец, которые мы устраиваем преподавателям школы, чтобы доказать, что мы с Микки не тратим впустую наши стипендии, бездельничая или устраивая вечеринки.

Но больше, чем что-либо другое, эти встречи служат напоминанием.

Потому что, хотя мы с Микки, возможно, были единственными студентами в стране, набравшими достаточно высокие баллы по SSAT, чтобы получить полноценную стипендию в Лайонсвуде, мы все еще аутсайдеры, которым нужно доказать, что мы здесь свои.

Это моя наименее любимая часть семестра, и хотя я шесть раз проводила эти презентации с Микки, предвкушающий ужас никогда не забывает поднять голову.

Он переминается с ноги на ногу.

— Это что-то насчет изменений в расписании. Моя часть в презентации закончена, так что мне просто нужно, чтобы ты закончила свою. Как ты думаешь, ты могла бы это сделать, например… желательно до 17:59 вечера? И на этот раз без опечаток? — Я могу сказать, что он пытается не выдать своего раздражения на меня, но это все равно сквозит в его голосе.

Мы оба знаем, что я — вечное слабое звено в этих презентациях.

Я натянуто улыбаюсь ему.

— Да, не волнуйся, Микки. Я уверена, что смогу закончить к тому времени.

То есть при условии, что я начну сразу после обеда.

Все в порядке.

В полном порядке.

Мне все равно пришлось бы выступить с такой же презентацией через неделю.

— Хорошо, — кивает он, и в кои-то веки кажется, что он нервничает из-за этой презентации больше, чем я. — Спасибо.

— Да, нет. Конечно.

Я разминаю горошину вилкой и прочищаю горло.

— Эй, доклад по истории на прошлой неделе был довольно насыщенным, верно? Я имею в виду…

— Мне нужно перекусить, пока кухня не закрылась, — обрывает он меня. — Увидимся вечером, Поппи. — А затем он делает выпад в противоположном направлении, предположительно до того, как я успеваю приставить пистолет к его голове и вынудить его продолжить светскую беседу.

Я разминаю ложкой горошину.

Я не виню Микки за то, что он оттолкнул меня так же, как это делают все остальные. В любом другом контексте, исходящего от семей, у которых есть купон, вероятно, было бы недостаточно, чтобы оправдать дружбу, но здесь…

Раньше я думала, что это сделает нас друзьями.

Два голубоглазых первокурсника, которые прикрывали друг другу спины, ступая по одним и тем же водам, кишащим акулами.

За исключением того, что Микки справляется с этими проблемами гораздо лучше, чем я. Если прищуриться, можно почти представить, что он один из них.

А общение со мной производит противоположный эффект.

Еще один год.

Я могу прожить здесь еще один год.

Я все еще дуюсь, когда двери кафетерия распахиваются, и в зале, кажется, наступает коллективная пауза, когда входит золотой мальчик Лайонсвуда.

По прошествии четырех лет я должна была бы привыкнуть к огромному количеству внимания, которое привлекает присутствие Адриана Эллиса, но это все еще кажется нереальным. Все головы поворачиваются в его сторону. Разговоры прекращаются. Люди делают паузу в середине пережевывания.

С таким же успехом это могло бы быть мероприятие с билетами.

— Привет, Адриан! Увидимся на игре в эту пятницу, да?

— Твои волосы сегодня выглядят так хорошо, Адриан. Какими средствами ты пользуешься?

— Пожалуйста, садись с нами, Адриан!

— Я видела твою игру на прошлой неделе, Адриан. Ты был потрясающим.

— Могу я угостить тебя ланчем, Адриан?

Есл

— Большое тебе спасибо, Адриан! — Дети из марширующего оркестра поют, разинув рты. Это все равно что наблюдать за «матерью Терезой» из Лайонсвуда в действии.

Одна из них пытается вручить ему взамен целую корзину шоколадных кексов, но он только качает головой с легкой улыбкой.

— Нет, все в порядке. Я просто хотел поддержать команду. — Даже его голос раздражающе идеален — гладкий и низкий, как бархат на коже.

— Адриан! — На этот раз голос Софи звучит громче остальных. Она подзывает его к себе улыбкой и взмахом пальцев. — Иди, поешь со мной? — Весь стол, включая саму Софи, сдвигается на один стул, чтобы освободить центральное место для Адриана.

— Конечно, — говорит он и подходит со всей непринужденной уверенностью человека, который понимает отказ только по определению, а не на примере.

Софи загорается, как рождественская елка, когда он приближается и кладет свои длинные ноги на предложенное сиденье. Он такой высокий, что я могу только представить, как его колени упираются в нижнюю часть обеденного стола, но ему удается придать этому движению такую же грациозность, как и всему остальному, что он делает.

Я никогда не была очарована Адрианом Эллисом — и уж точно не настолько, чтобы спросить, могу ли я угостить его обедом, — но и не могу сказать, что у меня к нему полный иммунитет.

В конце концов, у меня есть глаза, а "красивый" — уж больно неподходящее слово для Адриана Эллиса.

Он такой красивый, что у меня болят зубы.

Темные вьющиеся волосы, ниспадающие на затылок, длинные густые ресницы и порочно острый подбородок сами по себе являются опасным сочетанием, но с его высоким телосложением пловца, выработанным за годы работы капитаном команды Лайонсвуда по плаванию, он выглядит совершенно убийственно.

Аристократ, которого можно узнать не только по "Ролексу" на запястье, но и по горбинке носа.

Он тоже Эллис, и даже в школе, полной детей из трастовых фондов, он действует в своей собственной лиге. Он — один процент от одного процента от одного процента, а это значит, что однажды он унаследует больше денег, чем Бог.

Итак, я действительно не могу винить студентов за то, что они хватаются за любую возможность, чтобы попытаться снискать его расположение, хотя, помимо приятной внешности и богатства, в Адриане Эллисе есть одна вещь, которая всегда заставляла меня задуматься.

Его глаза.

Можно подумать, что у человека, который регулярно работает волонтером в местной больнице, возглавляет общешкольную комиссию по борьбе с травлей и, возможно, насколько я знаю, лазает по деревьям и спасает котят, должны быть теплые, добрые глаза, отражающие его альтруистический образ жизни.

И вы были бы неправы.

Его глаза пусты. Лишены доброты, света, любого человеческого тепла — и такие темные, что это выбивает из колеи. Если глаза должны быть окном в душу, то с того места, где я сижу, душа Адриана выглядит довольно пустой.

— Я в восторге от твоей вечеринки в эти выходные, Адриан, — говорит ему Софи, наклоняясь ближе и дергая его за бицепс. Я думаю, это должен был быть жест любви, но с ее заостренными акриловыми ногтями это больше похоже на коготь, сомкнувшийся вокруг своей жертвы. — Вообще-то, я планировала банкет в честь Адамса в прошлом году. Мы провели его в Лондоне. Ты знаешь, там была моя кузина. Герцогиня Камилла.

Верно.

Герцогиня Камилла.

Она троюродная кузина по браку и, какой бы сомнительной ни была ее связь с британской монархией, она никогда не стеснялась командовать остальными студентами.

Она тратит еще две минуты, перечисляя свои навыки по планированию вечеринок, и Адриан разыгрывает достойный Оскара спектакль, притворяясь, что ему не все равно.

Может быть, у меня просто разыгралось воображение — этот парень явно святой.

Я неохотно доедаю еще ложку горохового супа и смотрю, как Микки хватает поднос и направляется прямо к столику Софи. Лучшие и умнейшие из Лайонсвуда заполнили его до краев, и никто, кажется, особенно не заинтересован в том, чтобы освободить место для Микки — по крайней мере, до тех пор, пока не вмешивается Адриан.