Развод. Ты останешься моей - Лакс Айрин - Страница 3

– Петр, уймись! – просит мама. – Зой, айда домой. П-п-праздник же! – всхлипывает.

Она выглядит невероятно бледной, почти белой, в пятнах света фар. В ее глазах стоят слезы точно так же, как у меня. Может быть, даже больше! Больше нас всегда переживают любящие родители. Я для нее до сих пор Зоюшка-Непоседушка, которая до лет семи ходила со сбитыми коленками и ревела, если не брали играть с собой ровесники: я всегда была мелкой, выглядела младше своих лет. Раньше это было даже обидно, но сейчас я вижу в этом преимущество: никто не даст мне тридцать пять.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Мам, я, наверное, домой. В смысле, к нам домой… – уточнила едва слышно и осеклась.

«К нам!»

Как много в этом слове.

Наш дом я обожаю, из деревянного сруба, большой, теплый, стильный…

Но есть ли теперь это «мы»?

Только недавно я гадала, как порадовать мужа, даже думала отправить Пашку на выходные и броситься с Димой во взрослый, без всяких ограничений загул…

Но теперь все перечеркнуто.

– А как же… юбилей. Зой, гости!

Увиденное для мамы – откровенный шок-контент.

Я помню ее смущение, когда она однажды приехала к нам с Димой без предупреждения рано утром, а мы… накануне отрывались по полной в гостиной, потом переместились в спальню. Я была уверена, что все-все за собой прибрала, но мама заметила кое-что и подняла. Это был тюбик, небольшой пробник согревающей анальной смазки… Она покраснела, прочитав название, и торопливо попрощалась, убежав.

С тех самых пор родители всегда-всегда предупреждают заранее, когда приезжают.

Шок-видео…

Дима стал для них с отцом как сын. Они даже называли его между собой именно так «наш сын». Дима тоже любил моих родителей: называл маму – мамой, а папу – батей. Ох, там вообще дружба не разлей вода. Между папой и его любимым сыном, зятьком!

Страшнее обиженного мужчины зверя нет! Вижу по взъерошенному виду нахорохорившегося отца, что, стоит Диме шагнуть в сторону дома, где празднуют, еще одной драки не миновать.

Нет, не пойдет.

Нам надо остыть. Всем.

Я крепко обнимаю маму, целую ее холодные щеки мамы и говорю извиняющимся голосом.

– Не могу, мам. Сейчас не могу. Прости, что не могу.

– Что же такое? Зой…

Мама глухо всхлипывает, раздербанивая мое сердце на кровавые ошметки.

– Что же такое… Зой… Это… Это монтаж, наверное, такой, да? Сейчас техника вперед пошла, – почти воет.

Я неопределенно качаю головой, а сама смотрю поверх ее головы на мужа и даже по скупо обозначившимся желвакам понимаю: никакой это не монтаж.

Он сожалеет, что все всплыло. Значит, было.

А техника пошла вперед… Да, техника траха. Так, как он остервенело драл эту шалаву, муж меня никогда не имел.

Просто автомат для ебли.

Еще несколько торопливых прощаний с мамой.

– Паша, а ты с нами, да? – с надеждой заглядывает на сына.

– Не, ба… Я тоже домой.

– Мама, мы поедем домой. Разберемся, – глухо добавляет муж.

Она бросает на него короткий, осуждающий взгляд и молча уходит к нашим родственникам.

Это же позорище такое. Ма-ма дорогая… Не просто мне показать, я бы пережила. Не просто друзьям… Окей, было бы сложнее, но…

Маме, папе, тети-дяди, бо-о-оже!

А их дети…

Это же срань, от которой не отмыться.

Срань, которая по мне зловонно стекает…

Мужу – что? С мужиков взятки гладки. Максимум, ему скажут: ах ты, какой кобель! Но скажут… с потайным восхищением, ведь он мужик… МУ-ЖИК! Так хорошо выглядит: мускулистый, но ни грамма жира, двигался, как ошалелый, просто порно-актер!

Обманутые жены – всегда предмет для презрения.

И я… Просто на дне. Минус дно…

– Поехали, Зой… – тянется.

– Не прикасайся! – делаю широкий шаг вперед.

Муж распахивает передо мной дверь привычным жестом. Я всегда сижу рядом, он держит меня за руку, управляя машиной на автомате.

Привычный жест, еще с тех времен, когда мама и папа разрешали ему только за ручку меня подержать, и не больше того…

Но не сегодня, Митя. Я огибаю его по большой дуге и сажусь на заднее сиденье рядом с сыном, скрутившимся вниз.

Слышится резкий бит: Паша ушел в наушники.

Авто стартует. Митя бросает на меня острый, блестящий взгляд через зеркало заднего вида.

Мороз по коже от его взгляда и слов:

– Найду того, кто это вывалил. Убью.

Глава 4

Зоя

Убьешь?!

А толку?

Нашу любовь ты уже… убил…

Еще больше сердце пронизывает болью: ведь муж не говорит, мол, найду того, кто это подстроил, или найду того, кто сделал монтаж…

Он четко обозначает, найду того, кто вывалил.

Значит, было. У него с этой шкурой… было.

Аллес.

До дома едем молча. Сын так и сидит, скрутившись, едва заметно покачивает головой. Опасаюсь, что Дима двинул Пашке в порыве слишком сильно.

Вдруг болит?

Сын ростом почти под два метра, занимает большую часть заднего сиденья, но мне сейчас хочется взять его под крылышко и обнять, поцеловать в макушку, обещая, что все пройдет.

Пройдет же?

И будь Пашка помладше…

Черт, чтобы можно было с ним сюсюкаться и пообниматься, мой сын должен быть… лет пяти-семи, наверное. Не больше.

Пашка рано повзрослел, ласку принимал неохотно, закатывая глаза «Ну, ма-а-ам…». Ох, как это больно ранит материнское сердце, но я нашла подход в другом, пыталась быть ему взрослым другом.

Кажется, получилось сносно. Не супер, конечно, но…

Все же мы достигли некоего уровня доверия в этом вопросе. По крайней мере, читая родительский чат, где мамочки любили сетовать на своих чад, меня чаще накрывало мыслью: «Хорошо, что у нас не так!»

А теперь – как?

Никак, похоже.

Внедорожник мужа сворачивает на нашу улицу.

Расстояние от коттеджа, где праздновали юбилей, до нашего дома чуть больше десяти километров, но разница в погоде колоссальная. Здесь сухо и ни грамма дождя. Здесь тихий летний вечер, ночь как густые чернила, немного разбавленные молоком облаков… Яркий лунный свет ложится пятнами на землю.

Пашка выбирается из машины первым.

Дима оказывается проворным и распахивает дверь с той стороны, где я сидела. Наверное, глупо, но я предпочитаю переместить зад по сиденью и выпрыгнуть там, где вылез сынишка. Он топчется у калитки и шарит ладонями по карманам.

– Паш?

– Ключи в жилетке остались, – признает он нехотя. – Она у бабы…

– И моя сумочка… тоже у бабы осталась… Забыла.

Сумочка, телефон, кошелек, косметичка. Все-все-все…

Я убежала как ошалелая, схватила только ключи.

Виновато смотрю на сына, он выпускает воздух через верхнюю губу и наклоняется:

– Наконец-то я тоже могу сказать, а голову ты дома не забыла? – пытается пошутить.

Я должна улыбнуться, наверное, но губы застыли, словно облепленные гипсом.

– Что бы вы без меня делали? – рядом появляется Дима.

Он тоже… пошутить пытается.

Они с Пашкой иногда до того похожи, что даже шутки выходят одинаково неуклюжими!

– Даже не знаю что, – тянет сын. – Смотрели бы то безобидное видео, которое я сделал? Но ты же хотел профессиональное, блять.

Паша быкует на Диму еще и из-за того, что он проявил инициативу, хотел нарезать видео на юбилей бабушки из домашних зарисовок. Уверена, вышло бы круто! Но Дима внес свое видение – видео должно быть профессиональным, заказанным у черт-боже-какого-ахереть-невъебенного-видеографа за кучу денег.

Какая насмешка…

Топаем до дома. Под ногами похрустывает гравий. Мы собрались менять тропинки…

Будем менять или как, думаю отстраненно.

– Вышло. Весьма. Профессионально! – кивает сын, как заведенный, и вытягивает вперед руку с телефоном.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

Не успеваю прочесть, но по быстро мелькнувшему экрану понимаю, что там чат какой-то, с кучей ржущих смайлов.

Вот еще одна сторона современности – в сеть утекает за секунды. Хайп набирает обороты очень быстро. Чем грязнее, тем лучше. Даже свои… охотно перемывают кости…