Опустошители - Гамильтон Дональд - Страница 8

— Минутку, сэр. Уточняю сызнова. Нам, получается, надо, чтобы документы угодили в неприятельские лапы?

— Так, и не иначе! В этом и состоит единственная цель кутерьмы. Обезопасить почтовых голубков и дать им невозбранно достичь заветной цели!

— Вы убеждены, что Рюйтер возникнет собственной персоной?

— Да. Женщина, в конечном счете, любительница, и неопытная. Полагаться на нее одну едва ли было бы разумно. Ганс Рюйтер сшивается неподалеку, не изволь сомневаться.

— Простите, сэр, а если я ненароком наткнусь на Рюйтера? Что прикажете делать? Рассыпаться в извинениях и расшаркаться?

— Естественно. И волоска не трогать на драгоценной голове этой сволочи! Я спросил:

— Но хотя бы девчонку дозволяется утопить, если осерчаю? Нет? А собачонка или кошка, или канарейка паршивая у них водится? Я ведь истребитель, сэр! Я пропадом пропаду от безысходного, неутоленного гнева!

Мак отмолчался, оставив неуклюжий сарказм безо всякого внимания. Я вздохнул:

— Понятно, сэр. Миссис Дрелль со товарищи, а также паршивый форд окаянный трейлер и подложные документы следуют невозбранно и без препон куда заблагорассудится. Последний вопрос. Кое общение с этим делом истребительной службе?

Потрясенный моей тупостью Мак откашлялся:

— Раскиньте мозгами, Эрик.

— Раскидываю. Помогите.

— Все как один, за вычетом нескольких посвященных, — медленно произнес Мак, — убеждены, что женщина похитила сверхсекретные документы неимоверной важности, утрата которых поставит национальную безопасность под жестокую угрозу. Об этом сообщили всем заинтересованным службам, сквозь обычные каналы связи. Дав, разумеется, миссис Дрелль достаточно времени, чтобы отослать бандероль по якобы неизвестному адресу... Родственные службы всполошились и выслали в погоню своих сотрудников. С тремя представителями этой фауны вы уже познакомились. Вероятно, возникнут и другие знакомства. Мы, по естественным соображениям, не вправе уведомлять коллег об истинном положении вещей. Утечка сведений неминуема. А пускать затею насмарку не резон — по причинам исключительного свойства. Понимаете?

— Начинаю понимать. Всем действующим лицам, кроме вашего покорного слуги, следует считать, будто игра идет всерьез, иначе противник, чего доброго, поставит ценность своей добычи под вопрос. И прав будет.

— Вот-вот. Однако, невзирая на усилия родственных нам служб, миссис Дрелль и Рюйтер должны вывезти похищенное. Не только достичь Инвернесса, явиться на почтамт и бандероль получить, — а благополучно покинуть вместе с нею северо-американский континент. Живыми, невредимыми, радостными! Покинуть любым путем, по усмотрению Рюйтера. Ваша задача: облегчить милой паре труды, внушив обоим, что вы либо жадный авантюрист, либо психопат, начитавшийся Маркса, либо... Решайте сами. Но Дрелль и Рюйтера нужно убедить! И делом убедить, не словом!

— Убежу. — ядовито сказал я. — Для начала взорву Белый Дом. Еще вопрос. Уже точно последний.

— Да. Эрик?

— Шутки в сторону: сколь далеко могу я заходить, оберегая коммунистических шпионов от неприятностей?

— Сколь угодно, — раздался спокойный голос Мака. — Сколь угодно далеко. Выдаю карт-бланш: подписанный, однако не заполненный чек. Сумму проставите по усмотрению.

— Да, сэр, — ответил я ошеломленно, помолчал и сказал: — Теперь излагаю чушь. Делайте пометки...

Глава 7

Сидя в запаркованном перед палаткой VW, неподалеку от серебристого трейлера, я предавался невеселым раздумьям. С подобными незаполненными чеками очень легко было очутиться по колено в трупах обоего пола и обеих национальностей.

Я перебрал в памяти приметы Ганса Рюйтера. Снова мысленно продекламировал речь, с которой обращусь к миссис Дрелль и ее дочери. Затем увидал саму дочь. Голые коленки не выглядели узловатыми, как ожидалось, однако ворох папильоток на голове делал юную Пенелопу надлежаще смехотворной. Разумеется, я старомоден, и все же не думаю, что разгуливать за пределами дома с намотанными на бумажные трубочки волосами прилично и уместно. Да и дома лучше запереться в спальне, особенно если гости пожаловали...

Детское личико, большие любопытные глаза, очки в роговой оправе. Неумело напомаженные губы надуты, словно от обиды, — но всякий покажется надутым, ежели таскать во рту полфунта нержавеющей проволоки.

На девочке был коротенький желтый плащишко и желтые резиновые сапоги. Наверное, ходила в прачечную кемпинга — под мышкой виднелся объемистый бельевой сверток. Пенелопа неслась вприпрыжку, стараясь поскорее убраться из-под моросящего дождя в спасительный сухой трейлер. Я распахнул дверцу VW и шагнул наперерез.

— Мисс Дрелль?

С подозрением окинув незнакомца взглядом, девочка буркнула:

— В чем дело?

И попыталась обогнуть меня, стать поближе к трейлеру: на случай, если долговязый дядя попробует рычать и кусаться. Вполне разумное дитя...

— Если вы Пенелопа Дрелль, то вам весточка.

— Я не разговариваю с посторонними! — брякнула девица и, обернувшись в сторону передвижного домика, быстро спросила: — От кого?

— От вашего отца.

— От папы? Он...

— Пенни!

Женский голос, и долетел из распахнутых трейлерных дверей. Следовало бы мне поощрительно почесать себя за ухом. Я тщательно выбрал место, расположился так, чтобы миссис Дрелль быстро и легко увидала из окошка: к дочери пристают. Я давался диву: какого дьявола эта особа втянула в поганую передрягу девочку-подростка, неужели нельзя было оставить Пенелопу дома?

Девица поглядела исподлобья, пожала плечами, устремилась к матери. Я заторопился вдогонку.

— Миссис Дрелль?

Женщина потянулась было к распахнутой створке, собираясь отгородиться от непрошеного посетителя, но передумала и задержала руку.

— Да, — промолвила она утомленным голосом. — Что угодно?

— Войти на минутку.

— С какой стати?

— Здесь мокро, — сообщил я. — И, между прочим, почему бы вам не отослать Пенни к отцу? Она уже взрослая — достаточно взрослая, — чтобы в известной... пускай хоть малой, степени распоряжаться своей жизнью.

— 0-о! — сказала госпожа Коловорот, немного помолчав. — Какой проникновенный, вздрагивающий голос! Можно поверить, будто вы и впрямь детей любите.

Я рискнул и выпалил:

— Сотрясаюсь от омерзения при виде малолетних выродков! Но работа есть работа. Разрешите войти.

Формального разрешения не последовало, и я уже счел, что переборщил. Но раздался негромкий смешок, и дверь приоткрылась пошире, и я забрался в дом на колесах. Дверь затворилась.

Трейлер и впрямь казался уютной передвижной хижиной — причем весьма удобной. Двуспальная кровать, расположенная поперек у передней стенки. Умывальник, газовая плитка, посудный и платяной шкафы. Маленький удобный унитаз. Пространства свободного среди всех этих прелестей оставалось только для узкой ленты линолеума, покрывавшей полоску пола.

Пенни восседала на краешке постели, вытирая влагу с очков. Лишенное роговой оправы, ее лицо было невинным и каким-то беззащитным. Подрастет, подумал я, снимет проволоку с жевательного оборудования — и станет очень пригожей особой.

— Пенни, дорогая, извини. Я не считаю тебя малолетним выродком, но требовалось хоть немного встряхнуть матушку.

Девочка застенчиво покосилась и блеснула стальными скобками. Улыбнулась она равнодушно, из привычной вежливости. Поправив положение дел на одном фронте, я обрушил основные силы против другого. И оказался в известном смысле потрясен.

Предо мною стояла женщина, изменившая мужу, бежавшая с иностранным шпионом, выкравшая секретнейшие — так она полагала — бумаги. Весьма возможно, вылившая на человеческое лицо бутыль концентрированной серной кислоты. Всадившая в обугленную жертву чуть ли не фунт цианистого калия. И я предполагал узреть костлявое, злобное воплощение расчетливой ненависти, вурдалака с кошачьими зрачками. На худой конец, хотя бы современную версию леди Макбет.

Но я увидел просто-напросто высокую, хорошо сложенную, очень приглядную и — о бога бессмертные! — веснушчатую особу. Веснушчатую по-настоящему. Не просто слабенькая золотая россыпь на скулах и переносице, а старые, добрые, полновесные веснушки! Темно-каштановые волосы отливали бронзовым блеском, а лицо... Но я уже сказал: женщина была очень приглядна. В некоторых общественных кругах это считается недопустимым. Либо ты — рекламная красавица девяносто шестой пробы, либо — совершенное ничто. Промежуточные понятия отсутствуют.