Хозяин теней. 3 (СИ) - Демина Карина - Страница 3

— Зиночке два годика… всего два годика. Младшенькая Алёшкина. Последыш. Радость наша… Петька, младший мой братец, тоже со своими…

Он поднимает голову, задирает подбородок так, что бледная кожа опасно натягивается. Морщины и те почти исчезают. Того и гляди острый кадык прорвет этот пергамент.

— Может, оно и не надо бы о таком. Но ты имеешь право знать. И лучше бы от меня, чем то, чего понарассказывают. А рассказать будут готовы. Только слушай. Но правды там… правды всей и я не знаю. Но чего знаю, то вот… потому и говорю, чтоб от меня. Я же… сегодня есть, а завтра… сложно всё. В Петербург Васька собрался… твой отец. Пригласили… ладно бы куда, но при университете предложили место. Он и вправду толковым артефактором был. Книги какие-то писал. Я сперва, грешным делом, не особо-то одобрял такое, да Алёшка за брата вступился. Крепко они друг друга держались.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Дерьмом от этой истории пахнуло.

Таким, откровенным.

Щупальца дедовой тени поджались.

— Алёшка первое Васькино сочинение и отвез в университет. На эту… как его… рецензию. Там же ж и приняли. И сами издали, и ещё просили… переписываться начал. Пособия составлять помогал… учебники…

А папенька мой, выходит, был не просто охотником.

Артефактор.

Да ещё способный написать учебник? Это ж куда сложнее, чем просто мастерить, пусть и на высоком уровне. И вот как… не складывается. Категорически. И теории, мною построенные, на другую фигуру рассчитаны.

— Той зимою его пригласили выступить с речью. Да и в целом речь о переезде шла, о том, чтоб он преподавать пошёл. Многое сулили.

— Вы…

— Отпустил бы. Не скажу, что с радостью и лёгким сердцем, но отпустил бы, — худые пальцы сплелись меж собой и хрустнули. — Васька уже не был тем восторженным юношей, который смотрел в рот более умным и блестящим дружкам. Нет… возмужал. И понимать стал многое… такое, о чём в учебниках своих не писал. Да… в Петербург наведывался… лекции читал, по приглашению. Обменивался опытом или ещё чем. В общем, дела такие. Но всякий раз возвращался. Сам сказал, что истинные возможности для развития тут, на границе. Что в Петербурге слишком ровно всё да чисто. Столица, как-никак. Романовых там много, благословения… прорывы, если и бывают, то на окраинах. И размывает самый верх, где мелочь всякая. Материалы туда везут со всей страны, но одно дело свежая кровь, а другое — старая, пусть и хранят её, берегут, но всё одно.

Вот в это верю.

Старик опять замолчал. А в стекле он почти не отражался.

— Мы аккурат перед отъездом с ним и говорили. Хорошо. Душевно. Он прощения просил за ту, давнюю, дурость свою… я — за то, что был чересчур резок. И в Петербург он меня позвал. Сказал, что нужна будет моя консультация. Помощь… что речь не только о Громовых, но и о многих других старых семьях. Что мир меняется. Что в этом, новом, нам следует бы занять достойное место… нет, ничего такого… он говорил, что мы сдаём добычу скупщикам за десятую часть стоимости, после чего те перепродают её снова и снова. И есть смысл создать единый реестр. Он существует, если так-то, но тот, который есть, от государя. И то, что идёт по нему, уходит на государственные нужды, тогда как частные компании готовы платить больше. Что разговоры о том давно уже ходят среди артефакторов. И нынешний глава Академии имел уже беседу, и ему намекнули на возможность создание этого вот, частного реестра, который и позволит разрешить нынешние сложности…

То есть, прикрыть рынок контрабанды, который в этих условиях должен был цвести буйным цветом. Потому как если есть возможность продать товар дороже, то ею воспользуются. А раз имелись люди, готовые платить, то найдутся и те, кто будет готов продать.

Ничего личного.

— Честно говоря, Васька не называл имён. Сказал лишь, что в эту поездку разговор будет предметным, что потому и хочет, чтобы я отправился с ним, чтобы не затягивать всё.

— И вы…

— Отправился, — он обернулся и одарил меня тяжёлым взглядом. — В конце концов… род вырос, как никогда прежде, а доходы… да, есть, но не сказать, чтобы такие… мне же казалось, что нужно будет их как-то обеспечить. И Алёшкиных мальчиков, и Тимофея… Танечку и Зинаиду… пусть малышки, но приданое опять же надобно. И нет, я не позволил бы Василию нарушить закон.

Охотно верю.

Что-то прям шкурой чувствую, что в этом вопросе, как и во многих других, дед до крайности принципиален.

— Однако речь шла о разрешении свыше. И о том, что реестр этот, пусть и частный, но под высочайшею рукой…

Тоже охотно верю. Никто в здравом уме не откажется от такого куска.

— И слухи о грядущих реформах давно уж ходили… вон, аккурат тогда и земства дозволили, собрания всякие. И в целом многие послабления вышли. Так что мы поехали. И Аннушку взяли с собой. Думали и Тасеньку с Зиночкой, чтоб погуляли по столице, нарядов там прикупили, другой какой бабьей ерунды. Но Зиночка прихворнула. И Тасенька с нею осталась. А мы вот… отправились.

Спина выпрямляется. Но даже по ней, прямой, что палка, читается всё. Или это я просто таким умным стал? Он до сих пор простить себе не может, что уехал.

— Телеграмма пришла аккурат под Рождество, — сухой голос. Мёртвый. — Прорыв. С нижних уровней… черная хмарь. Никого живого… никого…

А… такое возможно?

Этот… старший брат моего отца. Алексей. Его сыновья, тоже не младенческого возраста. Обученные. Тренированные. Вот я готов душу об заклад поставить, что в этом доме тренировали всех. Брат старика со своими детьми.

И все охотники.

Что там за хмарь, с которой они не справились? И какая тварь устроила прорыв? Не та ли, случайно… и имя само срывается с губ.

— Моровские…

— Слышал уже?

— Да. Знакомый Еремея рассказывал.

— А мне Еремей ни о том знакомом, ни о его словах не упомянул, — старик упёр указательный палец в подбородок и чуть нахмурился.

— Может, значения не придал.

— Может, — он чуть кивнул. — Да… пожалуй… толковый, хоть и старый. Но Громовы теперь не перебирают. В тот день погиб не только мой род. Дюжина ближников. Их семьи… прислуга от лакеев до конюхов с кухарками. Лошади. Собаки. Канарейки. Хмарь никого не оставляет…

— Что за она?

Не думал, что мне ответят, но старик, пожевав губами, словно перебирая слова, которые стоит сказать, произнёс:

— Никто не знает.

Вот теперь я точно охренел.

— Живых, которые могли бы рассказать, не остаётся. Никого… только тела, будто слизью чёрной покрытые. Точнее сперва она как слизь, но через дней пять твердеет, а тела ссыхаются. Плоть чернеет. Мышцы стягиваются.

Мумификация?

По описанию весьма похоже. И что мне это даёт?

А ни хрена не даёт. Я в мумиях не специалист.

— Есть пара старых описаний. О том, как чёрное облако накрывает деревню, а потом исчезает, оставляя лишь мертвецов… к счастью, она редка.

— Как «Туман»?

Думаю, ему о наших приключениях доложили и весьма подробно.

— Верно мыслишь, — кивнул старик. — Но тогда… тогда всё сочли несчастным случаем. Мы ведь тоже не заговорённые, что бы там люди ни думали… разрывы… прорывы… другое дело, чтоб в доме? Дом наш… у тех же Моровских всё случилось не в родовом особняке, а в городском. А у нас — тут.

Я даже огляделся.

Комната.

Никаких следов потустороннего воздействия.

— Не переживай, всё убрали давно, — это дед сказал с ехидною насмешкой. Правда, хватило его не надолго. Он снова сделался серьёзен. — К нашему возвращению всё было закончено. Хмарь всегда уходит сама… она просто появляется, а потом исчезает, будто и не было. Ни следов, ни… ничего. Только мертвецы.

Это я уже слышал.

Мертвецов не допросишь. Или… есть ведь та, которая может. Но она ничего не сказала… и это что-то значит? Или нет?

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

— Официальная версия — несчастный случай. Пусть я и твердил, что это невозможно… прорыв в родовом особняке, где стоит её печать, её… слово.

— А стоит?

— А то ты не почуял? Кто орал, что ему холодно?

Я орал? Не помню.