Хозяин теней. 3 (СИ) - Демина Карина - Страница 2

— Это хорошо, — дед кивнул. — Материнское благословение — большая сила…

И ведь на полном серьёзе. А главное, я сам точно знаю, что и вправду сила.

— Пить, — прошу.

И пью. Но уже воду. Вода холодная и после трав кажется пресной. А напившись, продолжаю говорить. Про обман. Книгу чёрную. Про рода другие. Про опасность, которая над Громовыми. Границу.

— Вот оно как… — произнёс дед задумчиво. — Стало быть, оно на самом деле, а не я — старый безумец… что ж…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Он замолчал.

— Мне… надо… знать.

— Подниматься тебе надо. Хватит болеть. А что до прочего, то помалкивай. С матушкой неладно получилось…

И снова замолчал.

То есть, на ответную откровенность и обмен информацией рассчитывать не стоит? Оно и понятно. Кто я в его глазах? Найдёныш? Своего рода посланец с того света? Принёс важные новости? Молодец. И хватит с тебя.

— Я… отца не помню. Почти. И что брат есть… сестра. Не представлял даже.

Сказал и замер.

А ну как… не знаю… может, нельзя мне их братом с сестрой называть. Может, бастарды, они по здешним нравам и не родня. Или родня, но с урезанными правами. Или ещё какие заморочки.

— Есть, есть, — отмахнулся дед. — Вона… Тимоха весь извелся. Но и ладно, ожил хоть, а то совсем уж… на Таньку не серчай. Она отходчивая… за мамку обижается, но то не столько на тебя, сколько на отца своего. Тебе так, за компанию. Языкастая, конечно, зараза… разбаловал её. Ничего, пообживётесь, подружитесь… им пока не говори то, чего мне. Ни к чему оно. Про санки вон можешь. Или что встречал мамку… это ладно, а про другое — не надо.

— А…

— Ни к чему, — повторил дед таким тоном, что всякое желание возражать отпало. — Что до прочего… то… так уж вышло… упустил я сына. Отец твой не был плохим человеком. Скорее уж слабым. Громовы… старый род, как ты уж понял. От самых истоков идём. Но богатства великого никогда не имели. И не стремились. Наше дело — границу держать да мир наш от тварей беречь.

Вздох.

И взгляд в окно. И давящее, что могильная плита, ощущение силы. Правда, исчезает тотчас.

— Он вторым был в семье. Старший — Алёшка, тот с малых лет при деле, как наследнику и подобает. А вот твой отец… он книжная душа. И учителя хвалили. С их подачи и в гимназию отправили, мол, грешно такие способности в землю-то. Он учился. Хорошо учился. Каждый год — похвальный лист. И окончил с отличием. Я уж думал, что на том всё, но он в университет запросился. В Петербург.

А тень у деда странная, такая… будто спрут щупальца расправил да во все стороны.

— Я бы и запретил. На кой оно Громовым университет? У нас своя наука. Но тут и Алёшка просить за брата стал. Мол, на кой мешать. Глядишь, и роду польза будет. Теперь времена иные. Учёные люди нужны. Честь там, слава… чай, наукою не уронишь. Я и поддался, дурак старый.

И щупальца у тени на всю комнатушку эту растянулись, от одной стены до другой.

— Род… да не убыло бы от роду, если б один из Громовых в науку пошёл. Мой брат был жив. Его дети. Алёшка женился. Хорошая девочка, славная… внука ждала. Никитку…

Я чувствую эхо боли. И вопрос застревает в горле.

Если эти люди были, а потом… что случилось? Почему от всего рода остался старик да Тимоха с Татьяной?

— Я и подумал, что может и вправду… от того, кто в книгах живёт, на охоте толку мало. Только и сам сгинет, и людей положит. А так… благословил. И содержание выделил, какое получилось. Всё ж жизнь в Петербурге дорогая. Ну да хватило, чтоб квартирку снять. И так-то… он учился, тут врать не стану. И хорошо. Те же листы похвальные привозил. Даже к награде был дважды представлен, за старание. Даже вон патент оформил, на артефакт. Я гордился.

Тонкие пальцы коснулись броши.

— Перед самым выпуском он вернулся. Не один… предложение ему сделали. С младшеньким Воротынцевым прибыл.

Имя-то знакомое.

И память услужливо подсказывает. Точно. Это про Воротынцевых синодник говорил, что с ними Сургат связан, а ещё, что их человек меня усыновить собирался. Или под опеку взять? Один хрен.

— Они… ко мне… — выдаю, потому как вдруг да важно. — Их человек… под опеку взять собирался.

— Паскуды, — старик сплюнул. — Никак не успокоятся… тогда-то предложение… союз… девку их подсовывали, мол, браком договорённости скрепить. И этот… готов из шкуры выпрыгнуть, чтоб только срослось. А Воротынцевы поют, мол, талант у него. А у них, стало быть, мастерские. И одну передадут под управление. С мастерами, оборудованием… горы золотые насыпали, а Васька, дурачок, и счастлив. Не понимает, что за такие подарки втрое отдариваться надобно.

Старик повернулся ко мне спиной.

А я… что я?

Лежу. Молчу. Надеюсь, что этот рассказ не прервется, потому что, чуется, часть ответов на вопросы там, в прошлом и не моём.

И папенька, как ни крути, во всей этой истории замазан по самую макушку.

— Сложный был разговор. И не столько с отцом твоим, который в своём Петербурге, кажется, позабыл, кто он есть, сколько с Воротынцевыми. Очень уж представитель их настаивал на союзе… даже без брака, раз уж он не возможен.

— А он был не возможен?

— Слово было дадено. Договор заключён. С Моровскими…

Так, снова фамилия знакомая. И память радостно подсказывает, где я её слышал.

— Род не сильно богатый, но из наших, первых… и отцу твоему я сказал, что отступаться и позорить девицу по его капризу я не стану. И что жду его домой. Нагостился, чай. Что, ежели ему артефактором быть охота, то пожалуйста. У нас места много, и мастерская имеется. И пусть работает на благо своего рода, а не…

Старик махнул рукой.

— Он не обрадовался?

— А то… кричать вздумал. Грозиться. Кому? Мол, из рода уйдёт… дверью хлопнул. Душевный раздрай у него. Сплин с тоскою и творческий кризис. Понаберутся дури в своих столицах. Ничего. Я ему объяснил всё. И про то, чего Воротынцевым от него надобно на самом-то деле… и что он-то, конечно, может отрешиться от рода и уйти, да только тогда век весь будет примаком на чужих харчах. И под чужим ошейником, который нацепят, конечно, нарядненьким, да всё одно тесным, чтоб не забывался.

И главное, я прекрасно понимаю, что прав старик.

И он понимает.

А вот отец…

— Показалось, что дошло. В Петербург поехали вместе… а там уж, после диплома, и домой, к свадьбе готовиться. И мастерскую я ему открыл. У нас даже сподручней. И всякого-разного, для дела нужного сыскать проще. Он же ж нашего дара, а стало быть, не с огнём там или водою работает. Васька и приспокоился вроде. Вспомнил, кто он есть и как… с Алёшкой на ту сторону ходить стал. Слабосилком, конечно, был, тут уж из песни, как говорится… ну да не важно. Свадьбу сыграли. Через год уж Тимоха появился. Там и Танюшка… и наладилось всё… так я, старый дурак, думал.

Наладилось.

И разладилось.

— Когда… — я нарушил паузу, и тень-спрут зашевелила щупальцами. — Когда всё пошло не так?

[1] Краткие практические заметки о воспитании детей, книга, вышедшая в Рязанской губернии в 80-е гг XIX в.

Глава 2

Глава 2

…тот факт, что люди научились справляться с тварями малыми и даже использовать их во благо, не должен привести к развитию заблуждения, будто бы сил человеческих хватит и на большее. Порождения тьмы весьма многообразны. И каждый, кто хоть раз сталкивался с тварью действительно опасною, знает, сколь наивно убеждение в том, будто бы современные технологии и оружие способны противостоять…

Из письма в редакцию «Вестника запределья»

Когда…

Он и сам не знал точно, этот старик, которому бы давно уже от дел отойти, да только как, если дела эти передать некому? Вот и держится. Силой воли.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

Злостью.

И упрямством голым. Знакомые чувства. Родные прямо-так.

— Когда… — он повторил мой вопрос. — Тимошке десять было… Танечке — шесть. Алёшкины сыновья вовсе взрослые… хорошие были ребята. Славные.

И голос дрогнул.