Сорока на виселице - Веркин Эдуард - Страница 49

Вторым изобретением стал Ответчик, так назвал его Уистлер. Схему Ответчика Уистлер тоже нашел в подаренной книге, но значительно ее усовершенствовал, теперь прибор мог отвечать на большую часть вопросов, причем с высокой степенью достоверности.

Третью машину Уистлер придумал сам.

Отец снова испугался и снова вызвал доктора.

«Синхронная физика: от простого к сложному». На сорок седьмой странице была иллюстрация: физическая модель машины Дель Рея, разумеется, самая примитивная схема, разомкнутый октаэдр.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Модель, собранная Уистлером, была совершенно другая. В зоне ее действия запинались собаки, цветы росли причудливыми спиралями, а вода спонтанно замерзала и так же спонтанно оттаивала.

Доктор успокоил родителей и сказал, что ничего страшного не происходит, судя по всему, у мальчика определенные способности к механике и топологии, эти способности надо, безусловно, развивать. Не думали ли вы о научной карьере?

Родители Уистлера, конечно, думали. И понимали, что на Иокасте она вряд ли сложится. А значит, надо ждать до четырнадцати, до возраста, когда мальчик сможет безболезненно перенести VDM-фазу, и лишь после этого лететь на Землю. Но получилось по-другому, неожиданно и весьма удачно – через полгода в школу Уистлера устроился новый учитель.

Озеро под нами напоминало круглую рыбу.

– …прекрасный учитель. Наверное, великий. Преподавал историю и вел физический кружок, который я, само собой, посещал. Первым делом мы занялись головоломками. Он считал синхронную физику искусством, новой философией, постижением сути. И к моим предвидениям относился более чем серьезно.

Карася. А другое – кеглю.

– А сейчас? – спросил я. – Сейчас у тебя случаются предвидения?

– Нет, – ответил Уистлер. – Сейчас перегрузка, сейчас ничего не чувствую. Но у меня в команде есть Ковач, он занимается топологией и может угадать семь из десяти еще не загаданных чисел – это абсолютный рекорд…

Уистлер рассказывал про Ковача, тот отличается не только успехами в синхронной физике, но и огромными размерами и необычайной силой, в частности, он легко плющит кокосовый орех.

– Ковач должен вот-вот прилететь, вы удивитесь, когда увидите его, он может висеть восемь минут на левой руке. У него случается… Правда, он обычно предвидит меню в столовой, но сущностной разницы нет…

Я оглянулся. Мария спала. Уистлер рассказывал про Ковача. Ховер шел над тундрой. От Института мы отлетели километров на пятьдесят, внизу лениво текла река, кое-где сквозь похудевшие облака пробивалось солнце, золотые столбы, похожие на световые смерчи, подпирали небо, очень красиво, некоторые наискосок, некоторые вертикально. Столбы заинтересовали и Уистлера, он замолчал и задумался. Я взял чуть восточнее и направил ховер на солнечную колонну. Автоматика поляризовала фонарь, я приказал отменить, ховер влетел в солнечный вихрь.

Воздух в кокпите наполнился светом. Сапфир словно усилил его, разбил на отдельные лучи, они отражались от гладких поверхностей, снова отражались, перекрещивались, все вокруг нас сияло и вспыхивало искрами.

Барсик неодобрительно зарычал.

Мы вышли из вихря, у меня перед глазами продолжало плескаться и вращаться золото.

– Ты понял?! – взволнованно спросил Уистлер. – Понял?!

– Что?

Уистлер сдул с ладони солнечную пыль.

– Атланты! Теперь ясно, как они придумали атлантов!

Понятно, столбы, атланты, тавромахия, опять, мой друг, зима над Ахероном.

– Какие атланты? – проснулась Мария.

Уистлер принялся зачем-то объяснять, как древние греки, глядя на солнечные столбы, придумали атлантов и всю свою архитектуру, Мария возражала, греки придумали атлантов, глядя на горы, Уистлер и Мария очень хорошо спорили, нравилось слушать.

Я направил ховер к другому столбу, но в небе случилась перемена, облака сместились, и солнечные смерчи начали распадаться, в воздухе еще висели их прозрачные призраки, но потом и они растаяли, небо стало обычным, серым небом Регена.

Система Реи.

– А там что? – Мария указала на запад. – Будто скала… Остатки ледника?

– Может… – Уистлер сощурился. – Надо потом проверить. Мегалит вроде…

Я предложил дойти до океана, осталось недалеко, километров семьдесят, но Мария сказала, что на побережье наверняка ветрено, промозгло и шумно, а у нее сегодня слишком мирное настроение, к океану в другой раз, лучше найти на реке местечко потише.

Я выбрал низкий пологий берег, сделал круг над водой и поставил ховер на мелкую белую гальку.

Река шириной метров сто, глубокая, ближе к противоположному берегу из воды торчал синеватый валун, похожий на спину кита, нарвала, я так и подумал, но потом вспомнил, что на Регене нет животных крупнее капибары, да и те водятся на самом юге.

– Прибыли.

Я поднял фонарь, Барсик выпрыгнул первым, мы за ним.

– Забыл… – с досадой сказал Уистлер. – Забыл модулятор погоды, представляете?

– Настоящие туристы презирают модуляторы погоды, – заметил я. – Модулятор погоды – это дурной тон… На Земле.

– Давно там не был… Вроде дождь не собирается…

Уистлер зачем-то плюнул на палец и уставил его в небо.

Мария развернула карту.

Галька оказалась теплой.

– Красиво… – огляделась Мария. – Здесь, оказывается, красиво… Надо сюда прилетать, а то сидим в пыли, пылью дышим.

– Как назовем? – спросил Уистлер. – Предлагаю классическое, например, Альф.

Мария сверилась с картой и подтвердила, что река еще не именована, а значит, у нас есть все права первопроходцев, а Кольриджа она не очень.

– Аса, – предложила Мария. – Можно назвать Аса.

Я не смог ничего придумать на «А» и предложил Иртыш. Уистлеру и Марии вдруг понравилось, Мария, смеясь, внесла название в атлас, река стала Иртышом.

– Иртыш шумел… струились волны… или челны… струилось все…

Уистлер спустился к реке, зачерпнул ладонью воду, попробовал.

– По вкусу Иртыш… Так как ты стала библиотекарем?

– В меня ударила молния, – ответила Мария.

Я достал из багажного отсека корзины с припасами. На гальке сидеть неудобно, поднялись повыше, на берег, там мох и мягкие, поросшие зеленой травой кочки.

– Людей, в которых ударила молния, гораздо больше людей, сраженных метеоритом, несоизмеримо, – сказал Уистлер. – Интересно, есть ли в истории человечества те, в кого ударила молния, а потом еще и метеорит? Надо, кстати, узнать, это совпадение очень высокой степени… Так ты говоришь, молния?

Мне не хотелось рассказывать, как я стал спасателем, хотя я заранее выдумал историю, но ни Мария, ни Уистлер не поинтересовались. Мария рассказывала про молнию, она ударила в яхту, в мачту.

Барсик бродил по тундре, трогал кочки лапой. Что-то было в этих кочках, Барсик чувствовал. Интересно, как это закладывается в голову искусственной пантеры? Что придет время и будет так – Барсик отправится на Реген, на Регене случится журфикс, на журфиксе кочка и вдруг – разряд мозгового электричества – и Барсик раскапывает кочку. Впрочем, возможно, что и настоящие пантеры раскапывают кочки. Собаки точно раскапывают, сам видел.

Уистлер спохватился и спросил, как я стал спасателем, била ли меня какая-никакая молния, разражал ли гром, я рассказал, что однажды в детстве спас лису, провалившуюся под лед. Спас, понравилось, решил стать спасателем, ничего особенного. Теперь спасаю понемногу.

– Лисы больше не попадаются, стали слишком хитрыми. Медведей пару раз спасал… но в основном всяких искателей… трапперов.

Мария отчего-то рассмеялась. Я еще не дошел до трапперов Биармии, джамперов Беловодья и старателей Гипербореи, а ей уже смешно.

– Мне здесь снятся смешные сны, – сказала Мария.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

– Про сову? – спросил я.

– Нет, но про высоту. Что я поднимаюсь на башню по узкой лестнице… И никак до конца не поднимусь. И стены… вокруг.

– Мне тоже снятся странные сны, – признался Уистлер. – Что я умею летать… Нет, здесь нет ничего необычного, я с детства летаю. Но в последнее время при каждом взлете я натыкаюсь на провода, запутываюсь в них, падаю…