Сорока на виселице - Веркин Эдуард - Страница 48

Я поднял ховер со стартовой площадки, набрал милю.

Рядом с Институтом «Тощий дрозд» выглядел как шлюпка у борта морского круизного лайнера, я взял курс на север, горизонт на севере светился белой полосой.

Постепенно я набирал высоту, планируя подняться к облакам, мили на три.

Мария спросила, как продвигается работа над актуатором, Уистлер ответил, что прекрасно, а честно говоря, никак. Пока он занят технической рутиной, ждет основную группу теоретиков, когда прилетят остальные, организует мозговой штурм и что-нибудь обязательно придумает. Ему, в принципе, ясна ошибка Дель Рея, скорее и не ошибка, а шаг в сторону, его, Уистлера, задача – исправить недоразумение и вернуться на тропу, но для этого нужно мозговое усилие, а у него сейчас недостаток душевного электричества, и приближаться к актуатору без такого ресурса не стоит. Это опасно, актуатор улавливает смятение, в таком состоянии невозможно провести надлежащую калибровку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я осторожно покосился, пытаясь понять – шутит Уистлер или на самом деле.

– Проблема Дель Рея заключалась в том, что он видел в актуаторе машину, а это не совсем так. Актуатор – механизм лишь отчасти, он больше состояние…

Я не мог представить актуатор как состояние. Барсик сунулся к Марии, она хлопнула его по прохладному носу, но Барсик все равно лез.

– Глупый кот… – ругалась Мария. – Что лезешь…

– Увы, – сказал Уистлер. – Котов в космосе критически не хватает. Пространство заселяется мышами, летучими мышами…

Уистлер дунул Барсику в ухо, и тот убрался, сидел, вздыхал, капал слюной.

– Водные мыши есть?

Уистлер задумался, вспоминая экзомиры, в которых побывал.

– Водная мышь – это выхухоль, – сказала Мария.

Это не так.

– А ведь действительно! – обрадовался Уистлер. – Выхухоль и нутрия! Мыши существуют во всех средах! Не удивлюсь, если есть космические мыши, кстати, Уэлдон предупреждал о чем-то подобном.

Мышь Ахиллеса. Спайкер.

– Spase-mouse, smouse, что-то вроде этого… – рассуждал Уистлер.

Тундра под нами, река, по берегам низкие и плоские розовые скалы. Пляжи с черным песком давно исчезнувших вулканов. Плёсы, как на Земле.

– Как ты стала библиотекарем, расскажи? – спросил вдруг Уистлер.

– А ты как стал синхронным физиком? – поинтересовалась в ответ Мария. – Правда, что в тебя попала шаровая молния?

– Нет, – ответил Уистлер. – Не шаровая, обычная. Хорошо, рядом лесничий проходил, успел закопать. Заряд постепенно сошел, правда, землеройки за ноги покусали, но это, в сущности, мелочи.

– Землеройки? – растерянно спросила Мария.

Уистлер не удержался и рассмеялся. А я и не поверил, землеройки на людей не нападают.

– Понятно, – поморщилась Мария. – Но про молнию красиво.

– Молния в Каттлера ударяла, – сказал Уистлер. – Причем один раз на Земле, второй – на Ганимеде, а третий, кстати, здесь. У меня все было не так ослепительно…

Сейчас расскажет, и окажется ослепительно.

– Я родился на Иокасте, – рассказывал Уистлер. – Родители экзобиологи, они до сих пор там живут, составляют атлас фауны. Так вот, однажды к нам должна была прилететь с Земли моя старшая сестра Глория. Мы ждали ее корабль, а я бегал по терминалу и кричал: «Сенешал-сенешал-сенешал». Я не знал значения этого слова, никогда его не слышал, но оно мне весьма нравилось, я произносил его на разные лады – задумчиво, угрожающе, презрительно. Корабль прибыл вовремя, Глория подарила мне стеклянный пупырчатый метеорит, а за ужином рассказала, что во время вектора она познакомилась со смешным парнем, он летел дальше, на Кесслер. И этого парня звали Уго Сенешал, и он мог изображать лицом буквы алфавита. Отец посмеялся над этим совпадением, но скоро выяснилось, что такие совпадения со мной происходят постоянно. Если утром я рисовал на стене слово Quench, то в обед к нам заходил бродячий механик Вилл Станко и демонстрировал новую модель перпетуум мобиле. Если я сочинял стихи «Холодный нос. Бросок. Бросок. Связь потекла. Спасите нас. Спасите», то к вечеру сообщали, что скаут «Мецаботта» при финише вектора вышел предположительно в войд…

Я вспомнил этот случай, отец с братом обсуждали. Через пятнадцать лет после исчезновения скаут каким-то чудом вынесло в освоенную систему. Из бортового журнала стало ясно, что экипаж, оказавшись в войде, принял отчаянное решение прыгать дважды в сутки. Прежде чем записи оборвались, «Мецаботта» успел закрыть полторы тысячи векторов. Сами записи представляют собой фиксацию развивающегося безумия экипажа, приблизительно через двести векторов навигатор утратил возможность адекватного восприятия реальности и перед каждым прыжком говорил, что завтра они прибудут на Землю.

Дольше всех продержался капитан.

– Отец сразу понял…

– Синхроничность, – сказала Мария.

– Не слишком, правда, яркая, всего-навсего второго уровня. Квазипредвидение встречается достаточно часто, а у меня проявилось рано… и в навязчивой форме.

– Ход Кассандры, – уточнила Мария.

Водная мышь – это речная полевка.

– Примерно. В самых общих… чертах. Правда, Кассандра предвидела смерть Агамемнона и падение Трои, а я предвидел раздавленный ноготь… Я предвидел, и Глория ушибала о сундук большой палец, и он у нее чернел через час. Масштабы, разумеется, разные, но явление одного порядка. Мне в голову приходил образ ветра, через два часа погода портилась, и трубача на нашей крыше сносило порывом…

Я хотел рассказать про похожий случай, про то, как однажды мы с братом люто поругались, и я про себя пожелал ему сломать ногу, и через два часа брат ногу сломал. Под плоскостями промелькнуло озеро, похожее на грушу. Не стал рассказывать, Мария слушала Уистлера.

– Иногда это бывало весьма мучительно, – продолжал Уистлер. – В голову лезло много странного, и я начинал бояться, что это странное начнет разгонять реальность, такое случалось… Например, я вдруг совершенно мимолетно думал о падении на Иокасту метеорита и тут же приходил в ужас оттого, что это могло случиться потому, что я про это подумал. Чтобы этого не допустить, я разработал особую технику, каждую мысль следовало проработать, развернуть в подробности, поскольку давно известно, что тщательно и детально обдуманное не сбывается никогда. В результате я все глубже погружался в мир, состоящий из громад собственных фантомов и дум…

Уистлер замолчал, видимо вспоминая.

Под нами промелькнуло озеро, похожее на бабочку. Похожее на стрекозу. Если подняться повыше, миль на шесть, можно увидеть все озера вокруг, половина будет на что-то похожа.

– Постепенно мой фантомный мир начал просачиваться в настоящий… И когда мне исполнилось семь и я изобрел темноскоп, родители все-таки пригласили специалиста.

– Темноскоп? – переспросила Мария.

Темноскоп. Уистлер переделал старый телескоп, изменил фокусировку линз и доработал сами линзы, добавил несколько фильтров, после чего установил аппарат на крыше и стал изучать небо. Это помогало отвлекаться от мыслей, и порой Уистлер проводил на крыше по несколько часов. Однажды, заглянув в объектив, отец Уистлера обнаружил, что в нем не видно ни неба, ни звезд, ничего. Тогда он встревожился и стал наблюдать за тем, как его сын часами смотрит на небо, которого нет, а когда сын рассказал, что небо там есть, отец обратился к доктору.

Это была удача, доктор оказался опытным человеком, он проговорил с Уистлером полтора часа, объяснил, что к настоящим предвидениям озарения не имеют никакого отношения, заглянул в темноскоп, выслушал про смысловые цепи и подарил книгу…

Мир до сих пор заполнен книгами.

«Синхронная физика: от простого к сложному».

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

Мария тут же сказала, что читала такую в детстве, там на обложке дифференциальная машина и кухонная собака, я не читал. Уистлер читал. Он перечитал ее несколько раз за два дня, на третий спустился в мастерскую, настроил старый синтез-плоттер и стал конструировать.

Первым делом он построил Т‐гугол – устройство по схеме из «Синхронной физики». Собственно, это была многоступенчатая трансмиссия, за счет подбора передаточных отношений время между оборотом первой шестерни и началом оборота последней было больше времени существования Вселенной. Он приладил к первичному валу мотор, Уистлеру нравилось смотреть на работу трансформатора, нравилось, как движение теряется внутри шестеренок, растворяется в механической бесконечности, замирает.