Необратимость (ЛП) - Хартманн Дженнифер - Страница 57

Со смертью проще. Смерть осязаема.

А исчезновения ― это просто трагедия, нити которой вечно болтаются в недосягаемости.

Я не могу представить, как это было для каждого из них. Подернутыми дымкой глазами я смотрю, как Эллисон садится, примостившись на краю моего матраса. Ее обычно загорелая кожа приобрела землистый оттенок. В ней нет жизни. Я хочу вернуть румянец ее щекам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

― Расскажи мне, что я упустила, ― прошу я, потянувшись к ее руке.

Ее глаза закрываются, она сглатывает.

― Так много. Все.

― Ты рассталась с Эриком?

Эрик был тем мужчиной, с которым она встречалась, когда меня похитили. Они были в ссоре после, казалось бы, провального отпуска в Белизе. Я до сих пор помню наши игривые текстовые сообщения той ночью. Наш последний разговор.

Эллисон заправляет свои тонкие рыжеватые волосы за уши и качает головой.

― Да. Все было кончено, как только мы приземлились в аэропорту. Я порвала с ним на выдаче багажа.

― Какая ирония.

Она выдавливает из себя легкий смешок.

― Да. ― Она отводит взгляд и поджимает губы. ― Твоя мама была для меня опорой. Она ― частичка тебя… прекрасная частичка. Она взяла меня под свое крыло, и мы горевали вместе. Я нашла в этом утешение.

― Я рада, ― мягко говорю я. ― Я рада, что вы поддерживали друг друга.

― Ты какое-то время поживешь у своей матери, пока не встанешь на ноги? ― Она смотрит на меня широко раскрытыми блестящими глазами.

Я хмурюсь.

― О… ну, я планировала вернуться в свой дом.

Она кивает.

― Верно… верно, конечно. Это хороший план.

Меня пронзает болезненная мысль.

― Мои вещи все еще там? Моя одежда? Личные вещи? ― Я не задумывалась о том, что Джаспер мог их пожертвовать. Продать или выбросить. Он думал, что я умерла, так что я не стала бы на него обижаться. И все же у меня сводит живот при этой мысли. ― Ничего страшного, если так. Я могу начать все сначала.

― Нет, нет, он этого не делал. ― Ее рука крепко сжимает мои пальцы. ― Все хранится на складе. Твоя мама не позволила ему ни от чего избавиться. Но… ― Она осекается, прикусывая губу. ― Это было больно для него. Жить в этом доме одному, окруженному воспоминаниями о тебе, твоей магией, проникшей во все комнаты. Это было… слишком. Надеюсь, ты понимаешь.

Мое горло сжимается.

― Я понимаю. Мы все можем начать сначала. ― Я грустно улыбаюсь. ― Вместе.

На ее красивом лице отражается боль. Острая, физическая боль.

― Вместе, ― шепчет она в ответ.

Следующий час мы проводим, наверстывая упущенное, начиная все сначала, рассказывая истории и превращая концовки в новые начинания. На мгновение кажется, что все как в старые добрые времена. Смех прорывается наружу. Слезы радости и заливистый смех. Она рассказывает мне о трех щенках, которых она усыновила, ― трио Пеппер, Джек и Чиз. Я пролистываю снимки на ее телефоне, и ее искренняя улыбка наполняется жизнью. Это трогает.

Это то, чего мне не хватало.

Это то, чего я жаждала.

И теперь у меня есть второй шанс.

Наконец-то пришло время жить той жизнью, о которой я мечтала на протяжении двух мучительных лет.

ГЛАВА 31

На четвертый день после освобождения меня будит поток золотистого света.

― Господи, сделай так, чтобы это прекратилось.

― Доброе утро, солнце. ― Жалюзи поднимаются до конца, проникая сквозь мои веки, как огонь.

― Твою мать… ― Я вытаскиваю из-под головы подушку и бросаю ее в направлении голоса. Девять недель и три дня, проведенные в камере без окон, заставили меня по-новому оценить солнечный свет, но…

― Я тоже рада тебя видеть, Люк. Бодрый, как всегда.

Сестра Ребекка вызывает у меня значительно меньше энтузиазма.

― Солнце только взошло, а я чувствую себя так, будто попал под поезд, ― ворчу я. ― Моя бодрость впала в спячку. Навсегда.

― М-м-м… ― Она отходит от жалюзи и подходит к кровати, поправляя трубку, подсоединенную к моей руке. Пусть моя новая мучительница носит розовый халат и улыбается, но, клянусь, ей тоже нравится заставлять меня страдать. ― Как мы себя чувствуем сегодня?

― Мы чувствуем себя так, словно оказались заперты в крошечной комнате с навязчивым человеком, который не хочет оставлять нас в покое… ― Почему это кажется знакомым? ― Неважно. Я собираюсь снова заснуть. ― Я переворачиваюсь на бок ― заметьте, я пытаюсь, ― но после того, как у меня получается достойная награды пародия на черепаху, завалившуюся на спину, я лежу и ругаюсь.

Моя медсестра стоит надо мной, на ее лице нет сочувствия.

― Когда закончишь пытаться разорвать швы, выпей это. Она кивает на лошадиную дозу таблеток, лежащих рядом с тарелкой яичницы и фруктами на прикроватном подносе.

― И съешь свой завтрак.

После того, как я более шестидесяти дней подряд питался подобными завтраками, доставленными людоедом, я не хочу больше видеть яичницу до самой смерти. Я не делаю из этого секрета.

― Ты садистка, Ребекка.

― А вы ― лучик солнца, мистер Таннер. ― Подняв кровать в сидячее положение, она устремляется к выходу, одарив вошедшего многострадальной гримасой. Но она быстро превращается в милую улыбку, когда он приветствует ее, демонстрируя свои ямочки на щеках.

Она даже не догадывается, что причиной ее учащенного сердцебиения является настоящий мистер Таннер.

Я закатываю глаза.

― Твое природное обаяние тошнотворно.

― Наверное, это не лучшая идея ― заставлять медсестер ненавидеть тебя. ― Таннер останавливается возле моей кровати с кожаным портфелем в руке. ― Просто говорю.

― Технически, медсестры ненавидят тебя. ― Я ухмыляюсь, демонстрируя зубы. ― А эта ― просто чудовище, не дай ей себя обмануть.

― На самом деле она очень милая, а ты ― просто несносный пациент. Я был бы признателен, если бы ты не порочил мое доброе имя, спасибо.

― Такое впечатление, что ты со мной не знаком.

Он поднимает бровь.

Я пожимаю плечами.

― Не знаю, чего ты ожидал, отправляя меня сюда под своим именем… но я сделаю все, что в моих силах.

В данном случае, мне не придется делать ничего.

― Значит, мне следует ожидать, что медсестры начнут проклинать имя Люка Таннера. Понятно. ― Он смотрит на нетронутую тарелку с едой и снова на меня. ― Как ты держишься?

― Полагаю, это лучше, чем мое предыдущее жилье. ― Это все, что я могу ответить ему на данный момент. ― Я жив.

Здесь нет цепей, наручников и постоянной угрозы смерти, но я все еще в плену ― как в этой кровати, так и в своем собственном сознании. Ублюдок, который ускользнул от меня, живет в моей голове, насмехаясь над моей беспомощностью, в то время как он становится все дальше и дальше. А я тем временем умираю от скуки. Оказалось, что я скучаю по неумолкающей собеседнице из соседней камеры.

Интересно, что она сейчас делает? Думает ли она, что я умер там?

Черт возьми, перестань думать о ней.

Откинув голову на подушку, я вздыхаю.

― Я тут скоро с ума сойду.

После того как Таннер и ФБР раскрыли преступную группировку, я всю ночь прочесывал лес, тщетно разыскивая убийцу своей сестры. Мой бывший напарник наконец нашел меня на следующее утро, лежащего лицом вниз на обочине дороги. Я очнулся в медицинском учреждении, отходящий от анестезии после операции по восстановлению моего сломанного тела.

А человек, которого Эверли прозвала Хранителем времени?

Его уже давно и след простыл.

Интересно, что мой старый друг определил меня в частное медицинское учреждение под своим именем. Кроме него, никто не приходил навестить меня и не задавал вопросов, а это значит, что власти не знают, что я здесь.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

Очевидно, он что-то задумал, но пока не делится. Конечно, я не в лучшей форме. Вначале я был настолько невменяем, что, когда медицинский персонал стал называть меня Люком, у меня случился кризис идентичности, вызвавший сны о том, что я ― мягкий человек по имени Люк Таннер, у которого есть диссоциативная личность по имени Айзек Портер, мститель, который проводит ночи в борьбе с суперзлодеями со своей подругой, певчей птицей-оборотнем по имени Джуэл.