Необратимость (ЛП) - Хартманн Дженнифер - Страница 45

― А, это. ― Он встает перед экраном, загораживая от меня Сару, которая бродит по комнате, проводя пальцами по стене. ― Мне нравится твое предположение, что это было не специально.

― А мне нравится, что в твоих словах нет никакого смысла. ― Мой голос сочится ядом. ― Подожди… нет, не нравится. Это отвратительно.

― Мне быстро становится скучно. Разумеется, это не единственное мое заведение ― я слишком гениален, чтобы складывать все яйца в одну корзину, ― но поскольку я провожу здесь достаточно много времени, мне нравится, чтобы все было интересно. На твою соседку, может и приятно смотреть, но интересно примерно так же, как наблюдать за высыханием краски, когда она сидит одна в комнате и разговаривает сама с собой. Большинство остальных становятся скучными, как только сдаются и перестают кричать. Поэтому, когда представилась возможность, я подумал, что могу добавить дикую карту и посмотреть, что получится.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Дикая карта.

Я.

― Ну, ты видел, что получилось.

Он жестом показывает на мое беспомощное, скованное тело.

― Как и ты.

― Ты поймал меня только потому, что я вернулся за…

Он улыбается ― широко и знающе.

Черт.

Ярость закипает в моем нутре, но я держу ее на поводке. На данный момент.

― Ты играл со мной.

― Да, именно этим я и занимаюсь.

― Ты похищаешь людей, чтобы играть с ними в игры?

― О, нет. Я выбираю людей, исходя из их ценности для моего бизнеса. Все остальное ― скорее хобби, личные причуды, если хочешь.

Он отстегивает песочные часы от пояса и рассматривает их на свет.

У меня внутри все переворачивается.

Но он лишь любуется ими.

― Вот почему мне нравятся эти часы. Конечно, я могу попросить сотрудника просто выстрелить кому-нибудь в голову, когда закончу с ним, но гораздо интереснее поставить такие часы перед человеком и наблюдать, как он уходит. ― Его палец вращается в воздухе.

Я открываю рот, чтобы ответить, но меня перебивает Сара, которая снова стоит перед камерой, ее милое лицо мертвенно-бледное.

― Эй, придурки. Хотите, чтобы я объяснила вам, какие вы тупые? Вы похитили сестру лучшего детектива в городе. И теперь вы в полной заднице.

― Ах, да. ― Он машет рукой на экран. ― Я почти забыл, насколько вульгарным был этот милый ротик. ― Он презрительно смотрит на меня. ― Думаю, мы понимаем, откуда она этого набралась. Много ругательств и угроз расправы со стороны ее брата, детектива.

― Вы с самого начала знали, что я не Ник Форд. Как?

― Это называется интернет. Может быть, ты о нем слышал? ― Снисходительность сочится с его губ. ― Когда одна из моих подопечных пришла сюда и проболталась о своем брате, детективе, я изучил все возможные угрозы. Я знаю, кто ты, уже два года, но ты не представлял для меня интереса, пока оставался в неведении относительно моей операции. Представь мое удивление, когда Рудольф притащил тебя.

― Я удивлен, что ты просто не убил меня.

― О, нет, на самом деле я был в восторге. Я искал идеальный вариант для своего клиента. Кого-то хорошо подготовленного ― полицейского, военного, неважно. А ты случайно заглянул в самое подходящее время.

― Как мне повезло.

― Действительно. ― Он смотрит на песочные часы. ― О, посмотри на время. Боюсь, я слишком долго бездельничал, так что пока оставлю тебя с прекрасной Сарой. Как насчет того, чтобы просто перемотать вперед к хорошей части? ― Он берет пульт от телевизора и нажимает на кнопку.

― Я собираюсь убить тебя, ― спокойно говорю я ему.

― Да, ты упоминал об этом пару раз.

― Считай это обещанием.

― М-м-м… ― Его взгляд устремлен на экран. ― С минуты на минуту… ― Он перематывает запись на момент, как он входит в комнату Сары. Мое сердце бессмысленно колотится. ― Ну вот и все. ― Нажав на кнопку воспроизведения, он наблюдает, как небрежно ставит песочные часы на пол, совсем рядом с Сарой.

― Что это? Что это значит? ― кричит она, когда он выходит. Она пытается дотянуться до песочных часов и схватить их, но как бы она ни старалась, ее пальцы не дотягиваются до них. ― Что за больную игру ты затеял?

Нет. Черт возьми, нет. Не заставляй меня смотреть на это.

― Не бойся, ― бросает он через плечо. ― Скоро станет интересно.

Я остаюсь один в клетке с призраком моей сестры, говорящим на экране, и угрюмым скандинавом. И когда я улыбаюсь, то убеждаюсь, что он видит все мои зубы.

― Привет, Рудольф.

На этот раз, когда шокер подносят к моей коже, я едва вздрагиваю.

Моя сестра сидит, скрестив ноги, так близко к песочным часам, как только позволяет манжета на ее лодыжке, и не сводит с них глаз, словно это черная мамба, готовая нанести удар, если она хотя бы моргнет.

Я наблюдаю за ней так, словно она может исчезнуть в любую минуту. Потому что я уже знаю, что так и будет.

Возникает искушение закрыть глаза ― восстать против этого коварного метода пыток. Но Сара заслуживает большего, чем быть запертой в камере, чтобы встретить свой конец в одиночестве. Это прошлое, и, поскольку исход изменить невозможно, у нее должен быть хотя бы свидетель ее последних мгновений, какими бы болезненными они ни были.

Этим свидетелем всегда должен был быть я.

Я бунтую, не позволяя этому превратиться в пытку.

― Ты ничтожный, жалкий ублюдок, ты знаешь это? ― Низкий голос викинга звучит невнятно, пока он жует то, что пахнет как жирный бургер из фастфуда. Мой пустой желудок болезненно сжимается, но я отказываюсь обращать на него внимание.

У нее не так много времени.

Сейчас здесь только я и Сара. Она бдит, ожидая конца.

Она знает, что будет дальше. Я вижу, как минуты утекают медленным потоком песка. Ее неровное дыхание и беспокойные пальцы превращаются в поникшие плечи и медленно капающие слезы.

И вот, наконец, когда уровень песочных часов опускается ниже половины, она вздергивает подбородок, выпрямляет спину и делает глубокий вдох. Ее глаза закрываются.

Еще один вдох, затем второй, и она начинает петь.

Хотя все ноты, кроме нескольких высоких, слишком тихие, чтобы камера могла их уловить, я вижу это по тому, как она запрокидывает голову, раскачиваясь в такт ритму.

Сквозь пелену перед глазами я почти могу представить ее на пустой сцене, освещенной единственным прожектором, когда она играет на своей акустической гитаре голубым медиатором, подходящим к ее платью. Тем самым, который я подарил ей все эти годы назад, на день рождения.

Именно он заставил ее решить, что во мне есть что-то стоящее.

Ее слезы свободно текут сквозь сомкнутые ресницы, заливая раскрасневшиеся щеки и капая с подбородка. Но в ее выражении лица чувствуется яростная решимость. Знание того, что она боролась изо всех сил, а когда увидела неизбежный конец, решила встретить его на своих условиях. Мирно, с тем, что она любила больше всего.

Музыка.

Воздух обжигает легкие, с каждым вдохом на грудь давят неумолимые ремни, которые приковывают меня к этому креслу. Говорят, жизнь проносится у тебя перед глазами, когда знаешь, что скоро умрешь, и я не знаю, видела ли она это, когда пела, но это то, что я вижу сейчас.

Жизнь Сары Карлайл прокручивается в моей голове как фильм в ускоренной перемотке, замедляясь на фрагменте, который изменил траекторию моей собственной жизни.

― Я не позволю тебе покончить с собой таким образом, Айзек. ― Она бросается к дивану, на котором я лежу, и выхватывает бутылку виски из моей ослабевшей руки. Ошеломленный, я следую за ней на кухню, где она выливает содержимое нескольких бутылок в раковину. ― Я здесь уже месяц, а ты занимаешься этим каждую ночь.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

― Какое это имеет значение? ― Я не пытаюсь ее остановить. Купить еще ― проще простого.

― Это имеет значение… ― Она поворачивается ко мне лицом, ее глаза свирепые. ― Потому что ты купился на ложь о том, что ты плохой по своей сути, и теперь у тебя миссия по уничтожению самого себя. И меня это достало.