Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия - Страница 92

— Старшину Гадюку знают все, — добавил Волосатый.

— Он поручил нам позаботиться о вас, — снова заговорил старший. — Гадюка ходит в лохмотьях, но сердце у него из парчи.

Кошечка показала концом посоха на заросли высокого бамбука, где ожидала ее Касанэ, и отошла от чайного столика. Братья Босю, смешав фишки, поднялись с мест и отвязали лошадку. Кобыла двинулась за своими хозяевами, и ее копыта гулко застучали по камням тропинки.

Кошечка огляделась, чтобы убедиться, что поблизости никого нет.

— Что Гадюка вам говорил обо мне?

— Мы знаем только то, что говорят другие, почтенный господин, — заговорил Босю. — Слух о дурном деле пролетает тысячу ри, пока хорошая новость выходит за ворота. Старшина Гадюка дал знать тем, кому он доверяет, что вы сын бедного, но достойного воина, прикованного к постели долгой болезнью, и хотите вернуть в дом ценную пару мечей, которые украл у вашего отца злой управляющий. Этот вор бежал в Западную столицу, и его наемники гонятся за вами, чтобы помешать вернуть то, что принадлежит вам по праву.

Касанэ внимательно выслушала эту последнюю версию похождений своей госпожи. Лицо Кошечки осталось бесстрастным, но способности Гадюки к сочинительству произвели на нее впечатление. Знают или нет братья Босю правду о ней, было пока что не ясно.

— Как вам понравился вид с перевала Сатта? — Босю отвязал от седла соломенные конские сандалии и стал обувать лошадку. Это оказалось нелегкой задачей. Кобыла взбрыкивала, беспокойно вертелась на месте, скалила желтые зубы, изгибала шею и хватала хозяина зубами, пока тот завязывал соломенные ремни на ее ногах.

— Значит, это вы бросили на дорогу заградительный камень? — спросила Кошечка. «И привязали к нему скрещенные перья — герб моего отца», — добавила она мысленно.

— Мы заметили, что акулы из Эдо идут вверх по течению, — Босю и Волосатый ухитрялись отвечать на вопросы уклончиво и при этом вели себя как заговорщики, имеющие с Кошечкой общую тайну.

— Сколько вы возьмете за то, чтобы доставить нас в Марико? — спросила Кошечка.

— Поскольку вы наши первые клиенты и нам все равно нужно в ту сторону, мы сделаем для вас скидку на счастье и возьмем только двести медных монет с человека.

— Двести! — Глаза Кошечки сузились, она грозно шевельнула посохом, на который опиралась. — Вы сказали, что уважаемый Гадюка велел вам заботиться обо мне.

— Он не говорил, что мы должны умирать с голоду, заботясь о вас. — Волосатый подвел кобылу к камням, которыми когда-то обложили склоны холма, чтобы оползни не засыпали дорогу. Весело звеня медными колокольчиками, лошадь повернулась к Кошечке и зло взглянула на нее из-под длиной растрепанной челки, белой, как кокон шелкопряда. Кошечка почувствовала, что кто-то дернул ее за рукав.

— Пожалуйста, Хатибэй, поезжай один. Я пойду пешком, — сказала Касанэ.

Кошечка передала свой узел Волосатому и влезла на камень.

— Мы должны использовать эту возможность. Знаешь пословицу: «Стирай одежду, пока водяной черт далеко»? — возразила она и подала Касанэ руку.

Седло оказалось шаткое: две дубовые луки — и между ними две большие, набитые соломой корзины; с каждого бока лошади уместится только один седок. Днища коробов, чтобы связывающие их веревки не резали тело, были покрыты тонкими дешевыми одеялами. Чепрак лошади украшала нанесенная большими черными иероглифами надпись: «Желаем удачи». Судя по виду седла, надпись была очень уместна.

Криками, щелчками и ударами бамбуковой палки Босю сумел удержать кобылу на месте достаточно долго, чтобы Кошечка смогла забраться в ближайшую к ней корзину. Потом он повернул лошадь другим боком, и Касанэ села во второй короб. После этого старший из братьев крепче затянул соломенную веревку, служившую подпругой, и уравновесил корзины, подцепив несколько камней к той, в которой сидела Кошечка. Все сооружение выглядело так, словно готовилось развалиться или соскользнуть под брюхо лошади.

Волосатый привязал узлы Кошечки и Касанэ к крупу кобылы, но свой посох княжна Асано уложила на край короба, чтобы иметь его под рукой. Она уперлась подошвами обутых в сандалии ног в углы корзины и осторожно поворочалась на одеяле, напрасно пытаясь устроить свои лопатки поудобнее.

Босю дернул кобылу за прикрепленную к морде веревку, и та рванулась вперед так резво, что ветер засвистел у беглянок в ушах. Братья, перебрасываясь беззлобными шутками, побежали рядом с лошадкой.

Корзина Кошечки качалась под ритмичное позвякивание медных колокольчиков лошади. Дочь князя Асано снова вспомнила о коварных носильщиках с реки. Мусаси в своей книге «Огонь» говорил о переходе через брод.

«Переход через брод часто случается в жизни, — писал он. — Перейти брод — значит поднять парус, когда твои друзья остаются в безопасной гавани. Это значит определить возможности врага и нанести удар в его слабое место. Если тебе удастся отыскать брод в наилучшем месте, ты можешь отдохнуть».

— Босю, — спросила Кошечка, — ты не знаешь какого-нибудь оружейника на пути отсюда до Марию?

ГЛАВА 46

Стирать ли одежду?

Когда Хансиро шагнул с порога полицейского участка в бледное сумрачное утро, к нему подбежал помощник Ситисабуро. Актеры уже упаковали свои вещи и готовились отправиться в путь. Ситисабуро нервничал, и это было вполне объяснимо: Хансиро знал, что актер укрывал нарушительницу закона, что являлось преступлением, за которое Ситисабуро мог понести суровое наказание. Кроме того, даже если Хансиро и останется лояльным к делам труппы, судья в любую минуту может изменить свое мнение о беспорядках и бросить актеров в тюрьму до тех пор, пока начальство из Эдо не пришлет ему указаний. Это ожидание могло затянуться, а условия жизни в тюрьме явно не подходили для тонких творческих натур.

Пока встревоженные актеры толпились во дворе, глава театра угощал Хансиро наскоро приготовленным чаем и холодным рисом.

— Я очень сожалею о неудобствах, которые вы перенесли, сказал он, наливая чай.

Хансиро наклонился вперед: у стен здесь имелись уши.

— Никому больше не придется страдать от неудобств, — в его спокойном голосе слышался холодок угрозы, — но лишь в том случае, если вы скажете, каким образом известная вам особа сумела бежать и куда направляется теперь.

Легкий слой дневной косметики не мог скрыть бледности Ситисабуро.

— Через старый подземный ход. — Рука актера задрожала, и несколько капель чая выплеснулись на пол. Ситисабуро торопливо вытер их украшенным тиснением бумажным платком. — О пути этой особы я знаю лишь то, что она направляется в Западную столицу.

— Не волнуйтесь, — Хансиро стало жаль актера. В конце концов, Ситисабуро, сильно рискуя собой, помог женщине, похитившей сердце ронина из Тосы. — Я желаю служить делу этой особы.

Ситисабуро так недоверчиво посмотрел на собеседника, что тот громко засмеялся:

— Вы думаете, это все равно что поручить коту стеречь сушеную скумбрию, так ведь?

— Я всего лишь жалкий попрошайка с речного берега, почтенный господин. Мое мнение ничего не значит.

— Но ваша помощь может кое-что значить.

— У нас и так неприятности, — в голосе Ситисабуро звучала мольба оставить его в покое. Он более чем сполна расплатился с княжной Асано за прошлое и вовсе не хотел заработать пожизненную ссылку, мешаясь в дела женщины, с которой даже не занимался любовью. — Мы должны покинуть город до часа Дракона, иначе нас накажут.

— Если вы не можете замолвить за меня слово перед нашей общей знакомой, позвольте, по крайней мере, мне сопровождать вас. Увидев меня рядом с вами, она быстрее поверит в честность моих намерений.

Ситисабуро с несчастным видом поклонился в знак согласия.

— Я могу рассчитывать на вашу скромность, не правда ли? — добавил Хансиро.

— От сказанных слов губы замерзают — становятся холодными, как осенний ветер, — полушепотом ответил актер, цитируя строки Басё.

К тому времени, как труппа дошла до Окицу, Хансиро уже начал жалеть о своем решении идти с актерами Накамура-дза: их процессия растянулась по Токайдо на девять тё. Труппа передвигалась пешком. Попрошайки с речного берега не имели права нанимать лошадей или каго.