Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия - Страница 91

— С неба зазвучала музыка, и принцесса стала танцевать, пока налетевший ветер не раздул ее одежду. Ветер поднял принцессу, она взлетела в воздух, поднялась выше горы Акитака, потом выше горы Фудзи и исчезла. С тех пор ее никто не видел. — Кошечка встала на колени, вытянула руки за спиной и, быстро взмахивая веерами, поклонилась, почти коснувшись лбом земли. Это означало конец представления.

Касанэ захлопала в ладоши:

— Вы танцуете как принцесса, госпожа!

Кошечка вернулась на свое место у огня и плотнее закуталась в плащ: скоро наступит двенадцатый месяц, самый холодный в году.

Ветер переменил направление, музыка и смех постепенно затихли. Вместо них стали слышны непрекращающийся глухой рокот прибоя и тихое шуршание сосновых ветвей над головами девушек. Кошечка мысленно пообещала себе, что завтра они будут в пути еще до рассвета.

Она уже привела в действие часть своего плана — разбросала несколько купленных у монаха амулетов по берегу, чтобы их нашли дети. Амулеты были самые простые — полоски бумаги с молитвой богу-лису. Эти полоски бедняки прикрепляли над дверьми своих хижин для защиты от грабителей.

Пока Касанэ готовила ужин, Кошечка разорвала на полоски свои бумажные носовые платки и написала на них еще пятьдесят или шестьдесят таких же молитв. Она надеялась, что Будда поймет ее отчаяние и простит это кощунство.

Завтра она станет раскидывать эти бумажки по дороге и незаметно засовывать их в тюки проходящих мимо лошадей. И пустит слух, который будет их сопровождать. Вероятность, что ее хитрость сработает, невелика, но, если Кошечка не сможет сбить ронина из Тосы со следа, она по крайней мере усложнит ему задачу.

Кошечка обнаружила, что ей трудно избавиться от мыслей о Хансиро не только потому, что этот человек словно приклеился к ней, как горсть вареного риса к подошве. Ощущение его близости тревожило молодую женщину, не давало покоя. Кто-то где-то играл на бамбуковой флейте, — возможно, этот напев так взбудоражил ее.

Лежа на узкой циновке, уткнувшись головой в локоть согнутой руки, Кошечка слушала печальную жалобу флейты, вплетающуюся в непрерывный рокот волн. Хансиро вновь и вновь возникал в ее воображении. Худое смуглое лицо, заросшее короткой жесткой бородой.

«Пес из Тосы!» — подумала Кошечка.

Она вспомнила, как Хансиро выглядел на поэтическом вечере у настоятеля храма Дайси. Тени лежали под широкими скулами, скапливались в глубоких глазницах. Глаза блестели как два куска белого льда на черном вулканическом стекле. Лицо человека сурового и непреклонного, как горы. И, как горы, Хансиро вдруг показался ей недоступным, загадочным и грозным. Кошечка засыпала.

ГЛАВА 45

Переход через брод

— Ах, вы, две грязные доски из канавы!

Носильщики, не оглядываясь, бежали через быстрый поток.

— Две подставки от нужника! — Кошечка гневно честила голые спины в язвах от прижиганий и задницы, едва прикрытые поношенными набедренными повязками.

Она побежала было за наглецами, но Касанэ удержала ее за рукав. Кошечка рванулась и высвободилась из рук спутницы.

— Пусть лучше меня рубят мечами, чем дурачат! — Кошечка воинственно подтянула штаны, словно все-таки собиралась броситься на обидчиков. «В каждом краю грабители, в каждом доме крысы», — пробормотала она про себя.

— Такой умелый воин, как ты, Хатибэй, не должен давить вшей копьем, — тактично, но на удивление твердо заявила Касанэ. Она боялась, что самурайская вспыльчивость госпожи привлечет к ней внимание.

Носильщики запросили за переправу семьдесят яков с пассажира — на тридцать мон выше обычной цены. Они сказали, что река сейчас глубока и коварна. Река действительно была глубока. Касанэ очень испугалась, когда тот, кто нес ее на спине, зашатался, сбиваемый с ног бурным течением. Холодная мутная вода дошла ей до пояса.

Солнце, окутанное серыми облаками, только вставало. В этот ранний час носильщики не нашли клиентов, желающих переправиться в обратном направлении, и побрели вверх по течению. Огибая узкую излучину реки, Кошечка заподозрила обман и пошла следом за ними. Когда она подошла к берегу, носильщики уже пересекали реку в мелком месте, где вода едва ли доходила им до колен. Недавний сдвиг русла переместил песчаную отмель в сторону от дороги. Кошечку одурачили.

— Тараканы! — выкрикнула беглянка, отвязывая сандалии от пояса. Потом поправила ворот куртки, накрыв его левой половиной правую, туже затянула пояс и пробормотала: «Бака!»

— Мы возвращаемся домой, ваша честь! — вдруг окликнул ее кто-то сверху. — Можем дешево довезти вас до Марико.

Это были те почтовые слуги, которые продали путникам шляпы у начала подъема на перевал Сатта. Теперь они сидели на скамье перед накрытым столиком, заваленным рисовыми лепешками, съедобными ракушками, ломтиками сушеной скумбрии и хрустящими лентами тонких, как бумага, водорослей. Чайный столик и скамья стояли под навесом на вершине холма, с которого открывался вид на оба брода — настоящий и сохраняемый для вымогательства. Кобыла погонщиков была привязана к одному из передних угловых столбов открытой лавки.

Кошечка знала, что слуги Киры опрашивают всех погонщиков сдаваемых внаем лошадей и носильщиков каго: эти люди постоянно двигаются по дороге то в одну, то в другую сторону и поэтому лучше других подходят на роли соглядатаев и осведомителей. Эти двое улыбались во весь рот, что еще больше усилило недоверие Кошечки. Оёси всегда говорил: когда человек смеется, трудно понять, что он представляет собой.

— Вы очень добры, — вежливо поклонилась Кошечка, — но мы предпочитаем своих лошадей с гнедыми гривами на коленях.

— Значит, поедете на своих двоих? Что ж, господа, идите пешком, если это вам больше подходит.

Эти двое так походили друг на друга, что скорее всего, были братьями. Лица обоих украшали густые усы и длинные клиновидные бородки. Нечесаная короткая бахрома пыльных волос окружала бритые макушки братьев. Остальные волосы они собрали в маленькие пучки, как полагается трудовым людям. Воротники их заплатанных и поношенных синих курток лоснились от грязи, а обшлага рукавов были потерты. В косых разрезах воротников курчавились черные волосы.

— Ходить пешком полезно для кровообращения, — подхватил второй носильщик и стал с почти молитвенной сосредоточенностью чистить левое ухо палочкой-копоушкой в форме ковша с длинной ручкой. Лицо его скривилось от напряжения.

Кошечка взглянула на Касанэ. Та хорошо управлялась с костылем, и опухоль на ее лодыжке немного спала. Тем не менее Кошечка приходила в ужас от мысли, что Касанэ пойдет пешком в таком состоянии.

— Ты ведь понимаешь, почему мы не можем взять лошадь? — тихо спросила она.

— Да. Не беспокойтесь обо мне, госпожа, — ответила Касанэ.

— Старшина Гадюка шлет вам привет! — крикнул вслед Кошечке и Касанэ один из почтовых служащих, когда беглянки зашагали обратно к большой дороге.

— Носильщик каго?

— Он самый.

Кошечка крепко сжала в руке посох и огляделась вокруг, проверяя, нет ли какой-либо угрозы, потом снова поднялась по крутой тропинке к чайному столику. Подойдя поближе, она увидела, что братья, начертив на песке решетку и сделав фишки из речных камешков, играют в «Шесть Мусаси». Один передвигал «родителей» длинным бамбуковым стеблем, а другой, скинув сандалию, пальцами босой ноги переставлял «детей».

— Я Босю, — с поклоном представился плотно сбитый мужчина, который сидел на скамье, скрестив ноги и спрятав ступни под бедра. Кошечка понимала, что Босю, конечно, не его собственное имя, а название родовой провинции, ставшее прозвищем. — Этот лохматый незаконный сын кривоногого барсука — мой брат, Волосатый Хрен, — продолжал Босю.

Кошечка не рассердилась на грубую шутку: у простых людей это считалось остроумием.

— Откуда вы знаете Гадюку? — спросила она.

— Он же старшина носильщиков, — удивленно ответил Босю.