Паутина (СИ) - Костадинова Весела - Страница 20

Напряглась, стараясь уловить звуки за пределами комнаты, но слышала только собственное дыхание и приглушённый шум с улицы — далёкие машины, шелест листвы, едва уловимый гул города.

Меня что-то беспокоило, но не могла понять, что именно.

Я перевела взгляд на руки. Запястья саднило, кожа была красной, раздраженной, будто её недавно сдавливали. Машинально провела пальцами по запястью, пытаясь вспомнить… но память была, как затянутая густым туманом.

Что произошло?

Как я оказалась здесь?

Последнее, что я помнила…

Я резко зажмурилась, и воспоминания хлынули потоком.

Тьма.

Холод.

Жёсткая поверхность под животом. Горячая ладонь на спине.

Дождь, капли которого впивались в кожу.

Паника, отчаяние, полное бессилие.

Застонала от ужаса и паники.

- Тихо, милая, тихо, - раздался тихий спокойный женский голос откуда-то сбоку. Я несколько раз моргнула, пытаясь сфокусироваться.

Женщина сидела рядом, сложив руки на коленях, глядя на меня внимательно, с легкой тревогой, но без раздражения.

Она была красива, хоть уже и не молода — наверное, ровесница отца, может, чуть старше. Светло-седые волосы аккуратно подстрижены, подчёркивая утончённые черты лица. Аристократически тонкие скулы, прямой нос, большие темно-синие глаза, которые казались слишком ясными, слишком проницательными.

— Кто вы? — голос больше был похож на хрип, горло саднило, словно я часами пыталась кричать, но не могла.

Женщина тут же подала мне чашку с горячим чаем. От него шёл лёгкий пар, насыщенный ароматами трав — бергамот, мята и что-то ещё, мягкое, терпкое, но неуловимое. Тепло чашки приятно согрело мои пальцы, не обжигая, но и не позволяя замёрзнуть окончательно.

— Ты меня знаешь, дорогая, — женщина осторожно коснулась моей головы, придерживая, когда новая вспышка боли прошила череп, отзываясь в висках тупой пульсацией. — Я Наталья Владимирова. Мы не были знакомы лично…

Да, её голос я узнала сразу. Глубокий, немного низкий, с особой интонацией, которая звучала так, будто могла убаюкать кого угодно. Закрыв глаза, я позволила телу расслабиться, хотя бы на секунду, давая головокружению немного утихнуть. Вопросов было много, но задавать их не хотелось. Ничего вообще не хотелось.

— Ты не отвечала на звонки, — продолжала Наталья тем же мягким, воркующим голосом, её тон был почти материнским, успокаивающим, как приглушённый шум дождя за окном. — Я испугалась и… нарушила все правила приличия. Приехала к тебе… Вовремя.

Она замолчала, будто что-то сдерживая, будто хотела сказать больше, но понимала, что не стоит.

— Лиана… — её голос вдруг дрогнул, и я почувствовала, что она смотрит на меня с беспокойством.

— Довольно, — перебил её мужской голос.

Резкий, чёткий, не терпящий возражений.

Я дёрнулась, рефлекторно сжав пальцы на чашке, и, несмотря на боль, резко открыла глаза, чтобы увидеть, кто находится рядом с Натальей.

Внутри всё похолодело.

На мгновение мне показалось, что в этом голосе есть что-то знакомое, что я уже слышала его раньше. Передо мной стоял мужчина лет тридцати пяти — сорока. Высокий, широкоплечий, с настороженным, внимательным взглядом. Короткие каштановые волосы чуть вились, несмотря на стрижку. Простые джинсы, футболка — ничего примечательного. Но вот его глаза – тёмно-синие глаза, насыщенные, глубокие, будто ночь без луны, пристально изучали меня, проникая в самую суть. Не отводя взгляда, он стоял в дальнем конце комнаты, навалившись на мой рабочий стол, скрестив руки на груди. Далеко. Достаточно, чтобы дать понять — опасности нет. Или, по крайней мере, пока нет.

— Не волнуйся, — тут же отозвалась Наталья. В её голосе прозвучала попытка успокоить, сгладить напряжение. — Это Макс… Максимилиан. Мой сын. Я говорила тебе про него, помнишь?

Помню.

Мужчина, переживший смерть дочери. Врач. Психолог. Человек, привыкший разбирать чужие раны, не только физические, но и те, что оставляют шрамы внутри.

Я вздохнула, чувствуя, как неуютно от его взгляда — слишком понимающего, слишком ясного. Он знал. Видел. Читал меня, как открытую книгу.

Он знал, что со мной сделали.

Чтоонсо мной сделал…

Имя не приходило на язык. Я боялась его произнести.

Я даже не видела лица. Только запах.

Но запах…

Я судорожно вдохнула.

Тёмный, густой, удушливый, он прочно засел в памяти.

- Лиана, - продолжала Наталья, словно выдергивая меня из воронки воспоминаний, - мы нашли твою маму. Она сейчас у нас в Центре, под присмотром врачей.

Впервые за все это время в груди поднялась волна облегчения и тепла. Перевела глаза на Наталью, почувствовав как в носу защипало.

— Она ушла… по-настоящему далеко, — голос Натальи был полон нежности и печали. Она осторожно провела пальцами по моему запястью, по огненно-алой полосе, оставленной стяжками. Её прикосновение было тёплым, бережным, как у человека, который слишком хорошо знает цену боли. — Но Макс… он своё дело знает. Волонтёры нашли её. Милая моя…

В уголках глаз появились слезы, стало больно даже дышать, хотелось и смеяться от невыносимой горечи и плакать от боли одновременно.

- Она останется в Центре с врачами, - не терпящим возражения голосом за мать продолжил Максимилиан. – Ей нужна помощь. Комплексная. Мама будет с тобой, - голос его слегка потеплел, приобрел уже знакомые бархатистые нотки. – Лиана, вставать тебе как минимум два-три дня не стоит. Завтра приедет врач, осмотрит тебя полностью. Женщина. Мои юристы подготовят заявление в полицию.

Нет.

Словно ледяная вода хлынула на меня с головой. Паника накатила мгновенно, сметая всё остальное — страх, стыд, отчаяние, даже слабую надежду, что это всё закончится.

Нет. Нет. Нет.

— Нет! — я дёрнулась, воздух будто сгустился, стал вязким, не давая дышать. Сердце глухо ударило в рёбра. — Нет. Никаких заявлений. Ничего не было!

Голос сорвался, стал хриплым, беспомощным.

—Ничего...

Максимилиан смотрел прямо на меня. Несколько секунд. Долгих, пронизывающих, от которых хотелось отвернуться, спрятаться. Потом медленно кивнул, принимая мое решение.

- Мама, - обратился он к Наталье, - я поеду на работу. Вечером позвоню. Лиана, - на долю секунды он замолчал, потерев бровь. – Выпишу тебе лекарства – начнешь принимать завтра. Сейчас мама поставит тебе успокоительное - не бойся, просто спи.

Я хотела что-то сказать….. и не сказала, чувствуя адскую, непередаваемую усталость. Впервые позволила себе просто подчиниться чужой силе.

16

Три дня я провела в кровати по настоянию Натальи и Максимилиана. Три тихих спокойных дня, когда меня впервые за весь чудовищный месяц окружили тихой, ненавязчивой, почти уютной заботой. Тёплое, чуть тяжёлое одеяло, в которое я могла укутаться, будто в кокон. Низкие, негромкие голоса Натальи и Ирины — врача из Центра Помощи, женщины с добрыми, внимательными глазами и уверенными руками. Аромат свежеиспечённых булочек, смешанный с терпкостью крепкого чая, с едва уловимыми нотками трав. Мягкая, едва слышная музыка, обволакивающая, как вечерний ветерок, пробежавший по шторам.

Первый день я почти все время спала, просыпаясь урывками и снова падая в темное, но такое желанное забытье. Второй день меня осмотрела Ирина, мягко, без боли и дискомфорта, лишь сочувственно покачав головой. Судя из услышанного разговора на кухне, вреда мне насильник особого не причинил. Физически.

Морально же каждое воспоминание о той ночи накрывало ледяной волной. Стоило вспомнить его прикосновения — осторожные, почти нежные, бережные до отвращения, — как меня охватывала дрожь. Эта ложная мягкость была страшнее грубой силы. Именно она заставляла меня сжиматься, покрываться холодным потом, доводила до приступов тошноты и головокружения.

На третий день Наталья принесла из магазина апельсины.

Меня рвало. Долго, мучительно, до спазмов в животе, до липкого холода на коже. Внизу живота разгорался комок боли, тянущий, тяжёлый, почти пульсирующий.