Лекарство против застоя - Михайловский Александр Борисович - Страница 3

– Не может быть противозаконным то, что свершается исключительно по Воле Божьей, – громыхающим голосом Небесного Отца произнес отец Александр. – Господин Серегин, который предложил тебе, неразумному, должность премьер-министра, служит Нам Специальным Исполнительным Агентом и тяжелым Бичом Божьим для всяческих негодяев. А еще он бог-полководец Священной Оборонительной Войны, защитник русских, сербов и болгар, с неограниченным правом судить, карать и миловать любого, кто причинит вред русскому народу и его государству, в каком бы мире оно не находилось. Но и это еще не все. Вот уже два месяца, как весь ваш мир отдан ему нами в личное ленное владение со всеми потрохами, поэтому вашего цара-мизерабля Ивана Седьмого, оседланного демоном, он казнил как полноправный царь царей этого мира. Он – острый меч в моей длинной руке, носитель суровой справедливости, защитник всех слабых, сирых и обиженных, строитель моего Царства на земле. Поэтому там, где вы, люди, забываете святые заповеди и заветы, потому что без них легче и проще жить, он будет вколачивать их вам в головы своей тяжелой рукой. К сожалению, при сохранении свободы воли по-другому поступать нельзя. К добрым должно быть доброе отношение, а к злым – злое.

Господин Мещеряков, видимо, не до конца стряхнувший с себя наваждение, хотел что-то возразить, но вдруг со стоном «Господи!» опустился на колени и застыл так, с выпученными глазами и приоткрытым ртом, из уголка которого побежала струйка слюны. Персонаж, которого берет на личную проработку Небесный Отец, со стороны выглядит весьма непрезентабельно. Если нелады с сосудами, то так недалеко и до беды – гражданин Кондрат со своим мешком уже наготове.

– Лилюшка, – сказал я, – подстрахуй, пожалуйста, этого Фому Неверующего по части здоровья, а то как бы от проработки самим Господом у него не приключился нечаянный инсульт.

– Да, папочка, сейчас, – сказала мелкая божественность, становясь за спиной страдальца и накладывая ему ладони на виски. – Дядюшкины проработки еще никому так просто не проходили, но я постараюсь.

Вскоре лицо у пациента как-то порозовело и расслабилось, рот закрылся, и из него перестала капать слюна, вследствие чего господин Мещеряков обрел облик чиновника, с напряженным вниманием выслушивающего слова наивысшего начальства. Даже мне, человеку без профильных медицинских талантов, стало понятно, что теперь никакого инсульта не будет, а гневная нотация за непослушание перешла в разъяснение раскладов, кто на ком стоял. И вот наконец господина Мещерякова, как говорится, отпустило.

– Господин Серегин, еще раз прошу у вас прощения за высказанное недоверие, – сказал он, поднимаясь на ноги, – но теперь все это в прошлом. Распоряжайтесь, я готов выполнить любое ваше приказание.

Этот переход от пренебрежительной фронды закоренелого интеллигента в отношении непонятного ему незнакомца к показательной чиновничьей вышколенности перед вышестоящим для кого-то мог бы показаться удивительным и даже подозрительным, но я Истинным Взглядом видел этого человека насквозь. Никакой фиги в кармане, и уж тем более камня за пазухой, там нет. Получив ориентировку с самого верха, господин Мещеряков готов встроиться во властную вертикаль, тем более что и место ему обещано почти на самом верху пищевой пирамиды. Однако стоит его немного разочаровать…

– Нет, Семен Ярославич, – сказал я, – вашим непосредственным начальником и сюзереном будет правящая императрица Мария Федоровна Романова, урожденная Мария София Фредерика Дагмар, принцесса Глюксбургская, жена и мать русских государей из иного мира. Прошу, как говорится, любить и жаловать. И не смотрите на то, что эта моя протеже кажется вам такой молодой девушкой. Когда мы впервые встретились, ей было уже за семьдесят, и полвека своей жизни она отдала России…

– Женщина-императрица? – с сомнением переспросил мой собеседник. – А не слишком ли это смело по нынешним временам?

– Отнюдь, – ответил я. – Ум у вашей новой императрицы острый и проницательный, как хирургический скальпель, а силы воли хватит на трех взрослых мужчин. Так что я думаю, что вы сработаетесь – так же, как Потемкин с Екатериной Великой.

– Вот так, как Потемкин с Екатериной, не надо, – чуть заметно улыбнулся господин Мещеряков, – у меня жена есть. Во всем прочем мне рекомендовано доверяться вашим решениям безоглядно, ибо вы никогда не предлагаете дурного и редко ошибаетесь, а если такое все же случится, то немедленно все исправляете к еще более лучшему результату. И Её Императорское Величество я тоже прошу простить меня за первоначально высказанное недоверие. Когда Сергей Сергеевич подтвердил свое решение, я тут же аннулировал все свои сомнения.

– Вы прощены, Семен Ярославич, – произнесла правящая императрица Мария Первая, протягивая своему первому министру руку для поцелуя. – А теперь будьте добры, представьте нам свою супругу и дочерей, чтобы мы с Сергеем Сергеевичем знали, кого спасли от того, что во сто раз страшнее смерти.

– Э, Ваше Императорское Величество, – растерянно произнес господин Мещеряков, – мою супругу зовут Анна Петровна, в девичестве Звягина, а дочери – это Дарья и Наталья… Но, скажите, что же такое может быть страшнее смерти?

– Страшнее смерти тела может быть необратимое уничтожение человеческой души, – ответил я. – Иногда это происходит прижизненно, когда человек сам сознательно скармливает свою душу подселившемуся демону или сильному бесу. Ваш бывший царь Иван Седьмой как раз из таких – даже не продавших, а просто отдавших душу дьяволу. Но, поглотив одну душу, демон на этом не останавливается, потому что ему требуется регулярное питание. Настоящим смыслом таких вот людоедских оргий было единовременное пожирание душ убиваемых и истязаемых жертв, а также постепенное, и потому незаметное, высасывание душ постоянных подельников и случайных посетителей сатанинских вечеринок. Нарушая во время шабаша все запреты христианской религии, эти люди сами открывают себя перед демоном, позволяя ему пользоваться собой, как тому будет угодно. Со временем душа в человеке исчезает, и ее место занимает подселенный демоном бес, что и произошло с вон теми персонажами, что необратимо потеряли сознание, когда сам Господь устами отца Александра прочел святую молитву. Бесы в них были уничтожены Святым Духом, а больше внутри никого не оказалось…

И тут раздался такой звук, будто рухнул шкаф. Это упал в обморок один из двух митрополитов, что оставались на ногах после того, как Небесный Отец вытравил тут всю нечисть (то есть могли считаться небезнадежными). Хорошее, видно, у человека воображение, раз мой рассказ «без особых подробностей» сходу отправил его в нокаут.

– Митрополит Тверской Агапий – отчаянной храбрости человек, – прокомментировал это событие господин Мещеряков. – И в проповедях с амвона, и в глаза постоянно называл нашего бывшего самодержца Ивана Седьмого чертушкой, людоедом африканским и антихристом.

– Лилия, – сказал я, – будь добра, приведи, пожалуйста, святого отца в чувство. Надо поговорить.

Минут пять спустя митрополит Агапий, охая и ахая, поднялся с полу, опираясь с одной стороны на мою руку, а с другой стороны на руку Кобры. Можно было поднять его на ноги силой магии, но я посчитал это излишним. Сделать все естеством в данном случае представлялось правильнее.

– Благодарю вас, господа, – сказал митрополит Тверской, приводя в порядок свои одеяния. – Прошу прощения за доставленное беспокойство, но больно уж страшные вещи вы говорили. Подумать только – необратимое уничтожение души!

– Я знаю, о чем говорю, потому что в моей практике подобные случаи уже бывали, – ответил я, кивнув на валяющиеся в беспорядке бессознательные тела лиц, особо приближенных к бывшему императору. – Немного позже все эти люди придут в себя, но окажется, что теперь это не более чем новорожденные младенцы, ибо то, что изначально составляло их личность, было необратимо поглощено бесовскими сущностями. Если несколько лет кормить такое тело с ложечки и учить самым элементарным вещам, то оно снова обратится в человека, не имеющего, однако, ни следа от своей прежней личности. В некоторых местах в подобных сложностях не видят смысла, а потому решают вопрос с выпавшими в осадок через удар милосердия.