Русь. Строительство империи 4 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 41

Шестой день пути выдался тяжелым. Утро встретило нас холодным ветром, который гнал по небу рваные облака, а узкая и мокрая дорога вилась меж сосен, будто не хотела нас выпускать.

Мое войско тянулось за мной.

Я шел с Добрыней, глядя вперед, где лес начал редеть. Полоцк близко. Меня не покидали думы о Веславе. Я надеялся, что она жива и успела уйти или спрятаться, но сердце подсказывало: не все так просто. Гонцы мои не вернулись, а это было плохим знаком.

К полудню лес расступился и мы вышли на широкую равнину. Впереди, верстах в пяти, показался Полоцк — темное пятно стен и башен на холме, окруженное рекой. Я остановил войско, прищурился, вглядываясь.

Город не спал: на стенах мелькали фигуры, у ворот копошились люди, таща бревна и камни, а над башнями поднимался дым — кузни работали. Они готовились. Рогволод знал, что я иду, и это значило что Веслава не успела его отвлечь, или, хуже того, попалась.

— Стой! — громко крикнул я.

Мой голос разнесся над равниной. Войско остановилось. Я велел разбивать лагерь в двух верстах от города — тут, за холмом, где нас не сразу заметят.

— Катапульты ставим, самострелы готовим, — сказал я Добрыне. — И дозор тройной, чтоб ни одна мышь не прошла.

— Жаль девку, — вздохнул Добрыня.

Он думает, что Веславу убили? Не думаю, что ее не попробуют мне продать. А ведь я готов отдать за нее почти любой выкуп.

Добрыня ушел отдавать приказы. Враг был готов, и это меня расстроило. Я хотел ударить первым, а не лезть на стены, где нас ждут.

Лагерь ожил быстро. Дружинники вбивали колья для частокола. Я прошелся вдоль строя, проверяя, как идут дела. Катапульты уже стояли на холме, глядя на Полоцк. Снаряды, кувшины с горючей смесью, лежали рядом.

Ополченцы, которые почти неделю учились стрелять, теперь выглядели увереннее: самострелы держали крепко, болты укладывали ровно. Я кивнул Ратибору, следившего за ними:

— Пусть отдыхают. Ночью может начаться.

Он хмыкнул, соглашаясь, и пошел к своим. А я задумался: если Рогволод готовится, значит, он или Веславу взял, или слухи до него дошли.

Ночь упала на лагерь. Костры горели тускло, чтобы не выдавать нас, а дозорные — мои лучшие люди — ходили вдоль частокола, прислушиваясь к каждому шороху. Я сидел у шатра, точил топор и думал, как выманить Рогволода из его норы. Тут ко мне подбежал один из молодых лазутчиков Ратибора.

— Княже, — шепнул он, задыхаясь. — Полоцкие разведчики. Трое. Шли к лагерю, но мы их взяли.

Я вскочил.

— Где они?

Он махнул рукой в сторону леса и я пошел за ним, кликнув Ратибора. У оврага, в темноте, лежали трое — связанные, с кляпами во рту. Мои лазутчики стояли рядом. Я присел перед одним, сорвал кляп.

— Кто вас послал?

Я кивнул Ратибору, и тот приставил клинок к его горлу.

— Рогволод, — выдавил полочанин наконец. — Велел смотреть, сколько вас и откуда.

Я ухмыльнулся.

— А сколько нас? — поддел я.

— Две тысячи, может больше. С катапультами.

Я встал, велев Ратибору допросить их. Через час он доложил: в Полоцке около полторы тысячи воинов, стены крепкие, но припасов не много. Хорошая новость. Если осада затянется, они проголодаются. Но Веславу они не упомянули, а это меня тревожило.

Ночь тянулась медленно, я не спал. Где-то вдали завыл волк.

Утро над лагерем стало сырым, туман стелился по траве, цепляясь за частокол, будто хотел спрятать нас от полоцких глаз.

Полоцк не спал: дым вился над башнями, на стенах мелькали лучники, а у ворот копошились воины. Вчерашние разведчики дали мне крохи информации.

Я сжал топор на поясе. Бить сразу? Или выманить? Лагерь мой стоял крепко — катапульты на холме, самострелы у ополченцев, дружина готова. Но я решил: сначала поговорю. Пусть Рогволод сам покажет, что у него в рукаве. Я кликнул Добрыню и Такшоня.

— Едем к воротам, под белым флагом, — сказал я, глядя на них. — Посмотрим, что этот лис скажет.

Добрыня кивнул, а Такшонь ухмыльнулся:

— Добычу не забудь выторговать, князь.

Я закатил глаза и пошел к коню.

Мы выехали втроем, белый стяг трепался на ветру. Дружина осталась в лагере, но они смотрят. Полоцк медленно приближался — стены из темного дерева, башни с острыми крышами, река. У ворот нас ждали. Фигуры на стенах замерли, лучники натянули луки, но не стреляли. Я остановил коня в сотне шагов от ворот и поднял голову. Тишина стояла такая, что слышно было, как вода плещется о берег.

Скрипнули ворота, открываясь. Из них вышел Рогволод. Это был высокий воин, седой, с лицом, будто вырезанным из дуба. Плащ развевался на ветру, а за спиной стояла дружина — десятка три воинов, все в кольчугах, с мечами и щитами. А богато они тут живут, судя по вооружению. Я спешился, Добрыня и Такшонь — повторили мои действия.

Рогволод остановился в десяти шагах, скрестил руки на груди. Он не слезал с коня. На лице мелькала насмешка.

— Антон, князь Березовки и Переяславца, — проскрипел он тихим голосом. — Чего явился? Киев сжег, Смоленск взял, теперь сюда? Мало тебе земель?

Я недоуменно посмотрел на него.

— Сдавай город, Рогволод, — ухмыльнулся я. — Жизнь сохраню и тебе, и твоим людям. Не сдашь — возьму силой, и не посмотрю, кто под топор ляжет.

Он усмехнулся, будто я шутку сказал.

— Полоцк не Киев, князь. Тут стены крепче, а люди злее.

Я промолчал. Пусть говорит — чем больше болтает, тем больше выдаст.

Такшонь не выдержал, шагнул вперед, ткнув пальцем в Рогволода.

— Сдавайся, старик, — рявкнул он. — Или мы твои стены в щепки разнесем, а добычу поделим!

Я бросил на него взгляд. Рогволод перевел глаза на венгра, ухмылка его стала шире.

— Добычу? — протянул он. — Ну-ну. А ты, Антон, подумай. Твоя Веслава у меня.

Да чтоб тебя, полоцкий гад. Веслава. Он ее взял.

— Где она? — выдавил я из себя максимально нейтральным тоном.

Рогволод поднял руку, и один из дружинников бросил что-то к моим ногам. Я посмотрел вниз — кинжал. Это ее кинжал, с изящной рукоятью. Лезвие было в крови и я замер, глядя на него.

— Жива она, пока, — хмыкнул Рогволод, рассматривая мою реакцию. — Но первая атака на Полоцк — и я пришлю тебе ее голову. Хочешь проверить — начинай. Посмотрим, чья возьмет.

Он развернулся и пошел к воротам, дружина двинулась за ним. Я стоял, как вкопанный, глядя на кинжал. Добрыня тронул меня за плечо:

— Княже, уходим.

Я кивнул, поднял кинжал, сжал его в руке и пошел к коню. Такшонь молчал, даже ухмылка пропала. Мы вернулись в лагерь.

В шатре я бросил кинжал на стол, сел, глядя на него. Веслава жива, но в его руках. Рогволод не блефовал — он слишком спокоен для этого.

Что делать?

Глава 21

Лезвие в засохшей крови, рукоять липкая — аж тошно. Рогволод не шутит: стоит мне кинуть катапульты на стены Полоцка, и он Веславе горло перережет. Надо что-то решать, пока этот князек не решил покрасоваться перед своими псами.

Шатер воняет дымом и мокрой шерстью — утром слегка лил дождь и полог до сих пор не просох. Снаружи слышно, как дружина топчется, кто-то матерится, подгоняя коня. Я тру виски. В голове кавардак: штурм — верная смерть Веславы, а без штурма этот Рогволод решит, что я слабак, и вообще оборзеет. Надо найти ход какой-то хитрый, чтоб и город взять, и ее вытащить. Где ж его взять-то?

Дверной полог откидывается, вваливаются Добрыня, Ратибор и Такшонь. Добрыня хмурый, борода в саже — видать, у костра грелся. Ратибор щурится, будто в темноте шатра духов своих высматривает. А Такшонь лыбится.

— Ну что, княже, — Добрыня садится на лавку, — пора решать. Я б ночью малым отрядом пошел, через ров перемахнул, да стражу у терема снял. Веславу вытащим, а там и штурмовать можно.

— Диверсия? — бурчу я, глядя на кинжал. — А если заметят? Это Смоленск удалось взять из-за низкой и обветшалой крайней стены. А здесь все крепенько. Рогволод ее сразу прирежет, и хана твоей диверсии.